«Таз бы себе соорудить из бересты, – думал я, отдыхая после ужина. – Только его не хватает для полного счастья, а ещё лучше слепить таз из глины. Тогда в нём можно будет не только мыться, но и греть воду. Только чтобы слепить что-то похожее на таз, потребуется хорошая шамотная глина, иначе изделие при сушке растрескается. Вместо шамота можно использовать песок, – вспомнил я. – Его можно надолбить у озера, а глины полно под ногами в моём жилище. Но это потом, на досуге, – отбросил я мысль о глиняном тазике. – Сейчас, пока мало снега и не так сильны морозы, надо пойти на охоту. Если мне не удастся добыть нескольких оленей или лосей, останусь я и без одежды, и без настоящих таёжных лыж. Фактически может произойти катастрофа: на одной рыбе я вряд ли протяну долго. Это в начале зимы она хорошо ловится, а когда ударят сильные морозы, рыба тоже уснёт. Да и лёд будет таким, что до воды не добраться. Меня может спасти только удачная охота. Надо всё успеть».
Вздохнув, я стал считать оставшиеся патроны. Их оказалось немало: целых двенадцать пулевых и пять заряженных картечью. Последние я отыскал в одном из карманов своего рюкзака. Очевидно, они там остались из кажущегося теперь далёким прошлого. Раскидав лишние патроны по карманам, я зарядил магазин своей «Сайги» и стал дожидаться рассвета.
«Куда идти, – думал я, – в незнакомые места за озеро или вернуться туда, откуда пришёл? Там, за грядою холмов, всё знакомо: в редком лиственничнике пасутся стада диких оленей, а вдоль ручьёв по ельникам можно натолкнуться и на лосей. Неплохо было бы взять с собой дедовских собак, – подумал я. – Но разве свихнувшийся со мной их отпустит? Конечно, нет! Наверняка понимая, что я собрался на охоту, собак своих он привязал».
Догадка моя оказалась верна. Когда рано утром я отправился к ручью, то увидел, что лайки деда сидят на привязи.
«Получается, что дедуля за мной внимательно следит, – усмехнулся я про себя. – Всё-то он предусмотрел. Даже вариант моего ухода в тайгу. А вдруг, пока я буду рыскать в поисках добычи, он спалит за компанию с банькой и моё импровизированное зимовье? – невольно пришло мне в голову. – С психикой у него нелады, от таких можно ждать чего угодно».
От этой мысли я даже остановился. Но, поразмыслив, пришёл к выводу, что вряд ли дед на это пойдёт. Хоть он и не в себе, но не до такой же степени, чтобы из неприязни ко мне сжечь свой же собственный сарай, к тому же утеплённый, с крышей и печью. Успокоившись и взяв себя в руки, я быстрыми шагами направился в сторону цепи холмов, которые, в силу обстоятельств, были мне знакомы. Туда, где, по моим расчётам, могут пастись стада оленей.
К полудню я поднялся на водораздел и стал внимательно осматривать местность. Оленьих набродов[18] была уйма, но их самих, сколько я не вглядывался в заснеженные склоны, так и не увидел. Поразмыслив, я решил сделать по лиственничному мелколесью большой круг, быть может, мне повезёт наткнуться на свежие следы оленьих жировок. Выбрав направление, я двинулся вниз по склону. Часа через три я замкнул свой круг и разочарованно осмотрелся. Мои усилия оказались напрасными. Свежих оленьих следов ни внутри круга, ни за ним не оказалось. Стало ясно, что олени покинули склоны холмов. Но кто их спугнул? Волчьих следов в лесу я не заметил, однако факт остаётся фактом. По неизвестной причине оленье стадо, примерно в 300-400 голов, оставило свои пастбища и ушло, судя по следам, куда-то на север.
Так как догонять стадо времени у меня уже не было, а зимний короткий день подошёл к концу, я занялся приготовлением бивака. Через час лагерь был готов, я разжёг костёр и стал готовить ужин. Кроме мёрзлой рыбы, у меня ничего не было, но это меня не смущало. Я пытался понять странное поведение оленей. «Кто их спугнул? Они ещё недавно были здесь, буквально пару дней назад, а теперь их след простыл. Ну и дела! – размышлял я. – Что же делать? Если стадо двинется дальше, за ним не угнаться. Хорошо, что ещё мало снега, но если начнутся снегопады – погоне конец, самому бы уцелеть».
И в этот момент, откуда ни возьмись, передо мной возникло ухмыляющееся лицо таёжного психа.
– Ну что? – скривились в ехидной ухмылке губы дедушки. – Как твоё ничего? Наверное, зуб на зуб не попадает? А я, молодец, температуру чуть понижу, градусов эдак на десять-двенадцать. Надо же тебя как-то развлечь, а то ты, я вижу, скоро со скуки помрёшь.
И тут до меня дошло, кто виноват в моей неудачной охоте.
«Конечно же псих-одиночка! Это его работа – перегон оленей на другое пастбище! Как до меня сразу не дошло! Ну и ну! Что же теперь делать? Если отшельник способен силой мысли гонять по горам стада копытных, то мне уж точно крышка – без тёплой одежды и пищи в тайге не выжить. Как это он ещё рыбу от моей проруби не распугал? – подумалось невольно».
От подобных мыслей всё у меня внутри похолодело, и, взглянув в омерзительно ухмыляющееся лицо психопата, я, еле сдерживая раздражение, спросил:
– Это твоя работа с оленями?
– А ты догадлив, придурок, – осклабилась физиономия психа. – И научился работать с образами, но ты всё равно с приветом. И большим, если не знаешь, что делать дальше.
– Что же ты с рыбами в озере так не поступил?
– Не захотел – и всё тут. Решил тебя немного подкормить. Чтобы ты дольше мучился, – и вызывающее тошноту лицо старика расплылось в довольной улыбке.
Через пару секунд оно растаяло. Я понял, что телепатическая связь прервалась, и теперь пришло время извлечь из нашего короткого диалога максимум полезного. «Дедушка всё время обращается ко мне со словом «придурок». Интересно, по какой причине? – задумался я. – Неужели на самом деле я выгляжу полным идиотом? Наверняка всё далеко не так. Тогда зачем старику меня оскорблять? А может, это вовсе не оскорбление, а подсказка? – пришло мне в голову. – Что-то за словом «придурок» наверняка стоит. Интересно, что? А не намекает ли Чердынцев, что я вполне могу влиять на происходящее, но намеренно не делаю этого? Влиять на ментально-волевом плане, блокируя его трафики намерения. Похоже, так оно и есть. Значит, дедушка что-то соображает, и не настолько он ко мне плохо расположен, как кажется, – подобный вывод заставил меня снова задуматься. – Понятно, что надо попытаться блокировать ментальные выпады старика, но как определить их направление и время? – почесал я затылок. – Придётся предельно мобилизовать свою интуицию, другого пути нет. Короче, если я хочу выжить, то должен, кровь из носу, преодолеть негативное поле дедушки, иначе дело – дрянь. Вот так барьер! Что ж, надо пробовать, другого не дано. Дедуля хоть и псих, но надо признать, что припёр меня к стенке. Да, он что-то сказал ещё и насчёт температуры. Неужели человеку под силу ею управлять? Такого я пока не слышал. Воистину этот Чердынцев не просто маньяк, но маньяк с размахом! Неужели и вправду мороз хряпнет под тридцать? Если такое произойдёт, то мне в моей осенней одежде придётся несладко, – подбросил я в костёр очередное полено. – Скорее, дед блефует, пытается меня напутать, хочет внушить мне страх перед его величеством. Зря стараешься, – вызвал я в своём сознании образ Чердынцева. – Перепугать меня тебе не удастся, и оленей я завтра найду, никуда они не денутся».
– Не денутся, говоришь? – зазвучал в моей голове скрипучий голос психа, и перед глазами мелькнуло его лицо. – Посмотрим!
Через секунду образ Чердынцева исчез, и я понял, что войну с невменяемым надо начинать этим же вечером, иначе может быть поздно. Сначала надо понять, каким образом старик воздействовал на стадо. Не мог же он каждому оленю вбить в голову, что пастись на этих склонах опасно. Скорее всего, мыслеформа дедушки воздействовала на психику вожака.
«Постой, постой! – остановил я себя. – Вот, оказывается, где собака зарыта: не вожак управляет стадом северных оленей, не бык, а старая опытная самка. Непростую задачу придумал мне свихнувшийся волхв. Каким бы я стал идиотом, если бы попытался воздействовать на ментальное поле несуществующего быка-табунщика. Наверняка дедушка уверен, что я так и сделаю. Не на того нарвался! – улыбнулся я сам себе. – Хоть я и вырос в городе, но знаний о природе у меня хватает».
Усевшись поудобнее у костра, я вошёл в состояние полного расслабления и вызвал в своём сознании образ старой опытной оленихи, которая управляет стадом.
– Ты спокойна, – прошептал я, входя в волну покоя и благополучия. – Опасности нет, она осталась позади. В этих местах можно пастись, сколько угодно. Корма кругом предостаточно. Кроме того, здесь на снегу и мягкой подстилке можно и отдохнуть. Кругом благодать и покой.
Кроме слов, я вызвал в своём сознании яркие образы и ощущения полной безопасности. Когда ментальная работа была проделана, я снова вернулся к действительности. Уставившись на языки пламени, я думал о Чердынцеве.
«Что толку от моих усилий, если псих на порядок сильнее меня и опытнее? Если он поймёт, что я разгадал его ход, мне несдобровать. От моего поля благополучия и безопасности вокруг самки вожака не останется и следа, и опять оленье стадо без оглядки помчится бог знает куда. Что же делать? – думал я, стиснув зубы. – Что если попробовать сжечь мыслеформы дедули? – пришла мне новая идея. – Только при этом не надо касаться образа психопата, иначе он сразу всё поймёт и тут же выйдет на телепатическую связь. Хорошо, если не придумает что-нибудь новенькое, мне неизвестное. А то может произойти и такое.
Значит, надо попытаться ментально сжечь мыслеформу дедули на подходе к оленьему стаду. Сразу, в момент его атаки на психику старой самки. Но как это сделать? Легко придумать, но не просто осуществить. – И тут мне опять пришла в голову смелая идея. – А что, если окружить оленье стадо защитным ментальным пламенем? То, что оно будет действовать, свихнувшийся вряд ли догадается. Это ведь не защита, значит, отката не будет, просто его мыслеформы потеряют силу. Такое магами не сразу фиксируется, хотя... кто его знает? Наверняка Чердынцев ощутит неладное, но будет уже поздно, надо старика опередить. Значит, несмотря на утреннюю стужу, необходимо затемно уйти по оленьим следам, чтобы, когда рассветёт, оказаться рядом с оленями».
Ещё раз расслабившись и максимально сосредоточившись на постановке ментального огненного барьера вокруг стада рогачей, я решил и себе дать небольшой отдых. Отодвинув костёр в сторону от прогретого места, я улёгся на тёплую землю и, подкинув дров в огонь, вскоре заснул.
Проснулся я, как наметил, через четыре часа. От неимоверного холода меня трясло, как на ветру осиновый лист. Вскочив на ноги, я кинул на угли кострища последние дрова и стал собираться в дорогу. Согреться мне так и не удалось, но это меня не огорчило. Понимая, что дорога разгонит нагретую сердцем кровь по всему телу, я не стал задерживаться. Надо было спешить. Отыскав благодаря свету нарождающейся луны следы ушедших оленей, я лёгким бегом направился по ним в неизвестность.
[20].«Вот вы где! – прошептал я, увидев медленно бредущих оленей. – Далековато до вас, и все вы на открытой местности. Ни с какой стороны к вам не подойти, что же делать? – огляделся я по сторонам. – Хоть бы маскхалат у меня был, а то я, как бельмо на глазу. Неужели до вас придётся ползти? – посмотрел я ещё раз в сторону оленей. – Другого выхода нет, в лёгкой куртке на лютом морозе по снегу! И расстояние не маленькое, километра полтора, а то и более».
Опустившись на колени, я осторожно снял с себя рюкзак и, придерживая карабин, медленно пополз к жирующему стаду Через десять минут я уже не чувствовал ни рук, ни ног. Тонкие осенние перчатки от снега не защищали, они тут же превратились в ледышки и не столько грели, сколько, наоборот, остужали пальцы. Примерно то же самое стало и с моими ногами. Мокрые колени одеревенели, и я перестал их ощущать. Но другого пути к оленьему стаду я не нашёл, поэтому пришлось с происходящим мириться. Самое главное, что расстояние до пасущихся оленей резко сократилось. Теперь, подняв голову, я видел всё стадо. Олени двигались попарно. Когда один из них нагибался, что бы достать зубами ягель, другой в это время внимательно смотрел по сторонам.
«Э-э-э, да вы всё ещё чего-то боитесь, – отметил я про себя. – Здорово же вас напугал дедуля! Что ж, придётся мне ещё немного потерпеть, иначе на верный выстрел мне к вам не подобраться».
И я, забыв о холоде, снова стал по-змеиному скользить по снегу. Наконец, подобравшись к лежащей на земле сушине, я рискнул поднять голову. Теперь олени копытили совсем рядом, метров в тридцати, не более. Взглянув по сторонам, я наметил тех, в кого должен выстрелить. Старых самок и быков поблизости от меня не было. Бродили по снегу и лежали на покопах в основном двухлетки. Разглядывать, где здесь самки, а где самцы, времени у меня не было, нужно было торопиться. Я осторожно подтянул к себе «Сайгу» и попытался снять её с предохранителя. Но не тут-то было: кисти рук перестали повиноваться. Содрав зубами с правой руки оледеневшую перчатку, я увидел, что мои пальцы стали белыми.
«Что делать? – мелькнуло в голове. – Как спасти свои руки? Надо добыть хотя бы одного зверя, но как, когда пальцы не работают?!»
Тогда кисть левой руки я затолкал между ног, поближе к паху, а пальцы правой сунул в рот и, закрыв глаза, затаил дыхание. Олени были совсем близко. Не дай бог кто-то из них почует мой запах или услышит биение сердца, тогда все мои усилия будут напрасны. Олени мгновенно умчатся вниз по склону, и мне уже их будет уже не догнать. Похоже, мои ноги тоже превратились в ледышки. Наконец острая боль пронзила пальцы правой руки, и они стали шевелиться. Тогда, не мешкая, быстрым движением я снял карабин с предохранителя и поймал на мушку первого оленя.
Вот она, заветная лопатка! И я нажал на курок. Не глядя, куда попала пуля, я перебросил ствол ружья в другую сторону и снова выстрелил. То же самое я сделал и в третий раз. Когда последний выстрел смолк, олени опрометью неслись вниз по склону. До них было около двухсот шагов, а то и более. С трудом поднявшись на ноги, я огляделся. Недалеко от меня лежали три рогача. Два из них ещё били копытами, а один застыл неподвижно.