А теперь вернемся к нашим, так сказать, баранам.
— Николаи боз! — выкрикнула Ба.
Мы с Манькой от неожиданности присели. Мы и представить не могли, что Ба может позволить себе такое страшное ругательство.
— Ой-ой, — моя бабулечка перекрестила Ба, — Роза, что ты такое говоришь?!
— Э-их, — увернулась от бабулиной христианской щепоти Ба, — Настя, оставь эти православные штучки для выкрестов! Нечего трясти надо мной своей праведной дланью!
— Сама ты Николаи боз, поняла, старая карга? — наконец обрела дар речи тетя Валя.
— Я вас умоляю, — встала между ними моя бабуля, — я вас очень прошу, не умеете общаться — просто игнорируйте друг друга.
Ба открыла рот, чтобы ответить бабуле, но не стала ничего говорить, потому что увидела, как в нашу сторону бежит младшая Тетивалина дочка Кристина. Она подошла к матери и тихонечко шепнула ей что-то на ухо.
Тетя Валя всплеснула руками, замычала и вдруг горько и зло расплакалась. И побежала к дому.
— Что случилось, Кристина? — подошла к забору Ба.
— Ох, тетя Роза, — заплакала Кристина, — теперь мы опозоримся на весь город!
— Подожди, — остановила ее Ба и обернулась к нам: — Дети, идите в дом, мы тоже скоро будем.
Мы беспрекословно повиновались. На пороге обернулись и увидели, как Ба с моей бабулечкой влетают во двор Тетивалиного дома.
— Неужели убивать пошла? — испугалась Маня.
— Пойдем позвоним твоему папе, — всполошилась я.
Мы побежали к телефону.
— Алле, — проорала Маня в трубку, когда дядя Миша ответил на том конце провода, — пап, приезжай скорее домой, а то Ба пошла убивать тетю Валю!
— Там моя бабуля, — добавила я масла в огонь, — вы поспешите, Дядьмиш, она ведь уже старенькая, долго удерживать Ба не сможет!
— Может, еще 02 набрать? — выхватила у меня трубку Маня.
— Не надо 02 набирать, — гаркнул дядя Миша, — сидите дома и ничего больше не предпринимайте ради бога! Я скоро буду.
И бросил трубку. В ожидании скорого Дядимишиного приезда мы с Маней замерли скорбной скульптурной композицией на веранде дома.
Через какое-то время с громким воем к Тетивалиному двору подъехала машина скорой помощи.
— Убила! — всполошились мы и побежали к забору.
— Бааааааааааааа, — плакала Маня.
— Бабууууууууууууля, — орала я, — кто кого убииииииил?
— Вы с ума сошли? — Вышла на порог Тетивалиного дома бабуля. Рукава ее почему-то были закатаны, и вдобавок она обвязалась большим полотенцем, как фартуком. — Идите в дом, сколько можно вам одно и то же повторять?
— Ба живая? — крикнула, размазывая сопли по лицу, Маня.
— Живая, конечно, — рассердилась бабуля, — что за глупости ты говоришь?
Мы поплелись обратно в дом. Горю нашему не было предела.
— Значит, Ба убила тетю Валю, — выдвигали мы сквозь плач версии.
— Ее ведь посадяяяяят, — рыдала Маня.
— Посаааааадят, — соглашалась я.
— А куда же мы с папой денемся? — зашлась в плаче Маня.
— К нам переедетееееееее, — погладила я ее по голове, — бедные мои сиротинушкиииии.
— Хоть бы торта успела поеееесть! — сокрушались мы в унисон.
Пока мы, обнявшись, безутешно рыдали на кушетке в Маниной комнате, в городе творились совершенно другие дела. Страшная новость с неимоверной скоростью разбегалась волнами от Тетивалиного дома на все четыре стороны.
Люди качали головами и даже злорадствовали: «Вот до чего доводит скверный характер», — говорили они.
К приезду скорой помощи весь город уже знал — у старшей дочери тети Вали Мариам отошли воды. Хорошо, что рядом оказалась моя бабуля. Она сделала все возможное, чтобы до приезда врачей с роженицей и ребенком не случилось ничего плохого.
— Нагуляла, — качали головами люди, — главное, когда успела? С работы домой и обратно на работу, коллектив сплошь женский, никуда больше не ходит, глаза всегда в пол! Вот, оказывается, какие черти водятся в тихом омуте!
Мариам родила мальчика, как две капли похожего на деда.
Его, естественно, назвали Петросом.
Тетю Валю словно подменили — она получила в собственное безвозмездное пользование хоть и маленького, но Петроса и навсегда распрощалась со своим сварливым характером.
Она помирилась с Ба и периодически хвасталась ей достижениями внука.
— Мы сегодня круто покакали, — кричала она через забор.
Ба вздрагивала.
— Валя, ты бы потише, люди тебя не так поймут, — увещевала она.
— Ай, Роза, — отмахивалась тетя Валя, — у нас такое счастье, а ты про людей!
В течение следующего года две младшие дочери тети Вали одна за другой вышли замуж. И только Мариам осталась одинокой. И так и не открыла никому, кто был отцом Петроса.
— Значит, от женатого мужика залетела, — вздыхали люди.
Но это уже не имело никакого значения. В доме тети Вали наконец-то воцарился мир. Иногда, оказывается, чтобы закончилась война, достаточно просто родить маленького Петроса.
ГЛАВА 19
Манюня ест курицу, или Как можно заставить чертыхаться Бога
Было темно и очень холодно. Кругом стоял высокий, непролазный лес. Я шла по узкой тропиночке, леденящий страх проникал в душу и сковывал движения, в спину завывал колючий ветер — у-у-у, у-у-у!!!
— Наринээээ, — кто-то звал меня вдалеке, захлебываясь криком, — Наринээээ!!!!
И я шла на этот голос, спотыкаясь о каждую кочку, отшатывалась от голых веток, норовящих зацепить меня за плечо, и шептала: «Только не оборачивайся, только не оборачивайся!»
— НАРИНЭ! — крик раздался где-то совсем близко. Я подняла глаза и в ужасе отпрянула — прямо надо мной развевался большой кочан капусты с торчащей кривой кочерыжкой.
Мне стало плохо. «Вот как выглядит леший», — моментально догадалась я.
— Только не ешьте меня, — промямлила еле слышно из последних сил.
— Нарка, ты совсем с ума сошла? — Манькиным голосом рассердился леший. — Мало того что постоянно стонешь и пинаешься, так еще просишь, чтобы я тебя не ела?
Я моментально проснулась и села в постели. Кочан капусты оказался Манькиной головой, а кочерыжка — боевым чубчиком. Меня охватило чувство безграничного счастья — это был всего-навсего кошмарный сон!
— Манька, это ты, — с облегчением зашептала я, — ты не представляешь, какой мне приснился ужас!
— Представляю, — проворчала Манька, — ты пиналась как ненормальная. А главное — стонешь и приговариваешь загробным голосом: «Только не оборачивайся, только не оборачивайся»! Напугала меня до смерти!
— Хи-хи-хи, — тоненько засмеялась я, — а я, главное, иду по лесу…
— Вы заткнетесь или как? — раздался грозный окрик моей сестры Каринки. — Совсем с катушек съехали, на дворе ночь, а они тут разговоры затеяли!
Мы притихли. Сестра заворочалась в постели, посмотрела на часы:
— Три часа ночи! — прошипела она. — Если еще хоть раз пикнете, то потом сильно пожалеете, понятно?
— Ты сама храпишь, как наш Вася, когда взбирается на подъем, — пошла в бой Манька.
— Я тебя предупредила, и ты меня услышала! — отрезала Каринка и повернулась на другой бок.
В детской воцарилась тишина. Только слышно было, как тикают часы.
Моя семья жила в большой четырехкомнатной кооперативной квартире. Кроме гостиной и кухни, в квартире имелись две спальни — родительская и детская. Самую маленькую, пятнадцатиметровую, комнату моя сметливая мама превратила в кабинет, где располагалась наша домашняя библиотека. Там вдоль стен стояли стеллажи с книгами, под торшером с пузатеньким бежевым абажуром вальяжно раскинулось мамино любимое широкое кресло с клетчатым пледом на подлокотнике, а напротив немым укором моей совести возвышалось горячо ненавистное пианино «Weinbach».
Когда делали ремонт в детской, мама настояла на том, чтобы стены покрасили в нежно-салатовый цвет. «Тогда обстановка будет умиротворяющей», — сказала она. Не знаю, умиротворяет ли детей нежно-салатовый колер, но если учесть, что порой от смертоубийства нас отделял всего один шаг, то даже страшно представить, что мы могли учинить друг с другом, если бы стены покрасили в бордовый или какой другой возбуждающий центральную нервную систему цвет.
Мы спали на двух кроватях, стоящих впритык друг к другу. Сонечка была еще очень маленькой, и ее кроватка находилась в спальне родителей. А остальные три девочки — я, Каринэ и Гаянэ — ночевали в детской. Мы с Каринкой спали по бокам, «великодушно» уступив шестилетней Гаянэ стык между кроватями.
— Мне тут неудобно, — жаловалась она, — давайте на этом стыке по очереди спать.
— Ты чего? — округляли мы с Каринкой глаза. — А если во сне ты случайно повернешься и упадешь с высоты?
Наивная Гаянэ с благодарностью смотрела на нас своими большими золотистыми глазами.
— Надо же, — приговаривала она, — как вы обо мне беспокоитесь!
Мы с Каринкой переглядывались поверх ее головы и пожимали плечами — святая простота!
Если Манька оставалась ночевать у нас, то мы ложились валетом: Каринка с Гаянэ на одной кровати, а я с Манькой — на другой.
Здоровый и относительно безопасный сон детей в нашей семье зависел от неукоснительного выполнения одного очень важного условия — нужно было умудриться заснуть до того, как захрапела Каринка. Потому что если сестра завела свою бензопилу, то о сне можно было прямо сразу забыть. Каринка храпела так, что стены ходили ходуном, а напольные массивные часы норовили упасть и разлететься на тысячу осколков. Каринка храпела так, что пограничники с двух сторон армянско-турецкой границы брали друг друга на мушку и стояли так всю ночь в ожидании провокаций с другой стороны. Каринка храпела так, что телескопы обсерваторий планет, вращающихся вокруг ближайшей к нам звезды Проксима Центавра, автоматически поворачивались в сторону Земли, пытаясь вычислить источник такого могучего космического шума.
Но это еще было не все. Несмотря на свой чудовищный храп, моя сестра спала невероятно чутким сном и могла проснуться от малейшего шороха.
Вот представьте себе картину — Каринка спит. То есть как спит — храпит с закрытыми глазами. От ее могучего храпа извергаются вулканы, образуются новые материки, луна, не выдержав такой пытки, собирает свои манатки и уходит за линию горизонта лечить мигрень.
А Каринка храпит и в ус не дует.
И вдруг над Каринкой пролетает малюсенький комарик.
«З-з-з-з-з!» пищит тщедушный комарик, теребя в руках маленький фонарик. Это первый вылет боевого комарика в поисках пропитания.
Но мечты поруганы, премьерный вылет мигом превращается в прощальный, потому что сестра, прервав свой могучий храп, в гигантском прыжке настигает источник постороннего шума, рвет его на микрочастицы и снова ложится спать.
— Рхррррррррррррррррррр, — как ни в чем не бывало продолжает она свой храп с прерванного места.
И все продолжается по накатанной — на островах Океании сворачивается молоко у рожениц, на Солнце начинается новая магнитная буря, Бог, заткнув уши комьями, которые он наспех выдрал из проплывающего мимо облака, ворочается в своей божественной постели с бока на бок и ругается на чем свет стоит:
— Чтобы я еще раз, черт меня подери, чтобы я еще раз решился на эксперимент с такой девочкой!
Поэтому, когда сестра шикнула на нас с Манькой, мы тут же замолчали. И честно попытались заснуть до того, как она захрапит. Но тщетно. Каринка поворчала еще чуть-чуть и снова принялась выводить рулады. Да с такой силой, что у нас моментально выветрились остатки сна.
Я какое-то время пялилась в потолок, потом мне это надоело, и я решила считать овечек.
— Авось поможет, — шепнула я себе, крепко зажмурила глаза, представила стадо овечек и начала считать: — Один, два, три…
— Буль-буль-буль, — забулькала Каринка. Овечки мигом разбежались. Я рассердилась и пнула Каринку в бок.
— Мня-мня-хрррррррррр, — отозвалась она.
— Захрмар, — зашипела я, — сто тысяч захрмаров тебе, вот!
Манька заворочалась, повернулась на бок и сунула свою пятку мне под нос. Я подумала и потянула ее за большой палец ноги. Она тут же нашла мою ступню и потянула за мой палец.
Контакт был налажен. Мы принялись терзать друг другу пальцы на ногах. Потом Манька тихонечко нырнула под одеяло и вынырнула с моей стороны.
— Я хотела тебя защекотать под ногой, но потом подумала, что ты рассмеешься, проснется Каринка и убьет нас, — зашептала она мне в ухо.
— Убила бы в момент, — шепнула я ей в ответ, и мы тихонечко захихикали.
— Хрррр! — угрожающе возвысила над нами голос Каринка.
Мы снова замолчали.
Манька завозилась, обняла меня и положила голову мне на плечо.
— Давай поиграем в мечту, — предложила она.
— Давай! — согласилась я.
«Поиграть в мечту» было нашей излюбленной забавой. Суть игры заключалась в том, что мы по очереди называли вещи, о которых мечтали, но которые, по разным причинам, были нам недоступны.
Подозреваю, что так развлекались все измученные дефицитом советские дети!
— Жвачка с малиновым вкусом. Розовая. Пачку. Нет, лучше коробку, — шепнула Манька.
— Которая выдувается большим пузырем? — уточнила я.
— Естественно, — обиделась Маня, — выдувается и громко лопается! Теперь ты давай.
— Платье как у Золушки из фильма «Три орешка для Золушки», — зашептала я.
— С диадемой и туфельками? — уточнила Манька.
— Естественно, — обиделась я, — не в сандалиях же такое платье носить.
— И с красной шапкой с помпоном, которую мне Ба связала, — тихонечко захихикала Маня.
Я прыснула.
— Так, ладно, продолжим. Я хочуууууууу, ммм, цветик-семицветик, вот! — шепнула Манька.
— Тогда сразу проси волшебную палочку, — подняла голову с подушки я, — а то цветик-семицветик — это всего-навсего семь желаний.
— Хрррррррррррррррррррррррр! — заворочалась в постели моя сестра.
Мы замолчали.
— Лааадно, это не считается, давай я лучше другое загадаю, — протянула через минуту Манька, — помнишь, в отделе игрушек мы видели немецкую куклу с сеточкой на волосах и с сумочкой через плечо? Вот такую хочу.
— Которая стоит двадцать пять рублей?! — ужаснулась я.
— Да, — вздохнула Манька, — которая стоит двадцать пять рублей и восемьдесят копеек.
Мы пригорюнились. Одно дело мечтать о несбыточных вещах, таких как коробка жвачки с малиновым вкусом или волшебная палочка, а другое дело — о совершенно реальной немецкой кукле с сеточкой на волосах и с сумочкой через плечо в отделе игрушек. Которую, если не видит продавец, можно взять с полки и даже немного подержать в руках. Можно даже, затаив дыхание, погладить пальчиком шелковистую сеточку на волосах и полюбоваться розовой блестящей пряжкой на сумочке через плечо. Но двадцать пять рублей восемьдесят копеек — это очень большие деньги, и наши родители не могут позволить себе купить такую дорогую игрушку!
— Вот бы мне такую куклу, — пригорюнилась я.
— И мнеееее, — вздохнула Манюня.
Мы притихли. Полежали еще какое-то время с закрытыми глазами. Сон все не шел. Еще бы — сестра выводила какие-то совершенно новые, изуверские рулады. Казалось, что если она еще чуть поднажмет, то наше пятиэтажное здание сложится как карточный домик.
— Нарка, я проголодалась, — шепнула мне на ухо Манька.
— Там в холодильнике жареная курица, — прервала свой храп Каринка.
Была у моей сестры еще одна особенность, которую никак иначе как чудом назвать было нельзя. Если кто-нибудь из нашей семьи не то что говорил, а даже думал о еде, моя сестра тут же оказывалась рядом.
— Пора бы перекусить, да? — спрашивала она опешившего члена семьи и, взяв его за руку, тащила к холодильнику- Пойдем посмотрим, что можно пожевать.
Мы с Манькой подняли головы с подушки и уважительно посмотрели на сестру.
— Ну ты даешь! — только и смогли выговорить мы.
— Так мы идем есть курицу или как? — села Каринка в кровати.
— Идем, конечно, — заволновались мы.
— Только по кусочку, — грозным шепотом предупредила Манька, — помните, что Тетьнадя сказала?
— Помним-помним, не волнуйся, — зашипели мы ей в ответ.
— Не зря я так долго стояла в очереди, — радовалась вечером мама. — Мне достались две венгерские курочки! Это же не наши советские синюшные цыплята. Из этих двух курочек можно много чего приготовить, о-го-го как много! Можно их запечь со сметаной и грибами, можно отварить рис до полуготовности, добавить туда орехи и специи, а потом начинить этой смесью курочку, и… — Мама осеклась, окинула взглядом своих многочисленных дочерей и прибившуюся к их стайке Маньку, посмотрела на мужа, воззрившегося на курочек голодными очами, поймала свое отражение в зеркале, произвела в уме кой-какие нехитрые расчеты и тяжело вздохнула.