Судья-Лолита бьет своим молотком по столу и строгим менторским басом обращается к Жеке: «Гражданин Дюринг! Вам пока слова никто не давал. Мало того, что вы, не проявляя должного уважения к суду явились сюда в таком виде, вы еще и пытаетесь продемонстрировать нам свою запущенную в распутстве своем эрекцию! Вы что, не знаете, что по нашим гуманным законам показ пениса по телевидению должен осуществляться только в режиме «шесть часов»? Не знаете? Может вы еще не знаете, что такое пенис? Поясняю это то же самое, что и фаллос. Что, и фаллос не знаете, что такое? Ну тогда я не знаю, чем вам еще можно было бы помочь. Это уже ваши проблемы. В сегодняшней игре — вы самое слабое звено! Но, вынуждена предупредить вас, что незнание наших законов не освобождает вас, Дюринг, от вашей же перед нами ответственности. Вы позволили себе «половину седьмого»! Суд учтет это при вынесении окончательного приговора».
Жека слушает всю эту галиматью («закон», «ответственность», «гражданин», «приговор») и вдруг вспоминает, что из всей его понтовой одежды на нем остались только «Франк Мюллер» и «Патек Филип», да и те, хоть и с понтом, но висели лишь на его запястьях (Жека никогда не отделял часы от одежды и любил каждое утро напевать одну и ту же песню: «По утрам, одев трусы, не забудьте про часы»). Это воспоминание посетило его еще в средине лолитиного наезда. И именно в это время Жека начал непрозвольно и, как ему казалось, незаметно пятится задом к спасительной двери. Но не тут-то было, путь к спасительному отступлению тут же был блокирован присутствующими на суде блюстителями порядка.
— Гражданин Дюринг! — гремит Лолита, — не заставляйте нас расстреливать вас в зале суда при попытке к бегству! Не забывайте — мы в прямом эфире! И у экранов сейчас находится очень много маленьких детей. Не провоцируйте демонстрацию насилия! Это отдельная статья.
— Нет, нет. Стрелять не надо. Дайте хоть штанишки-то одеть, — бормочет еще не до конца протрезвевший Жека, — Прикрыть немного эрекцию. На фиг мне сдалась еще одна статья?
— Гражданин Дюринг! — вновь сотрясает зал Лолита, — В связи с окончательным угасанием вашей эрекции суд отказывает вам в облачении отдельных частей вашего тела в предметы одежды. Суду, гражданин Дюринг, нужна только голая правда! Прошу пригласить для дачи показаний истицу Нюру Вырвиглазову! Свидетельница Вырвиглазова предупреждаю вас об ответственности за дачу ложных показаний.
— Клянусь говорить правду и только правду.
И понеслось своим чередом судебное слушание. The Mokroshelki по очереди выползали змеями на трибуну и шипя поливали Жеку грязью на глазах у многомиллионной армии лоховских лузеров, прилипших к экранам телевизоров вместе со своими недоразвитыми детьми-даунами. Эти неистовые во лжи The Mokroshelki поведали всему миру о многих пагубных Жекиных пристрастиях. Много было сказано про его необязательность, хронический алкоголизм (подошедший к стадии деградации личности), прогрессирующую наркоманию, нездоровое пристрастие к безудержному совокуплению в сортирах типа клозет, странную дружбу с педерастами и лесбиянками. Даже про его извечное нежелание пользоваться изделиями типа «Кондом» не постеснялись рассказать всей стране эти бесстыдницы! Но особенно взбудоражили общественность известия об участившихся случаях зачатия и развития у всех пяти The Mokroshelki (по их гнусным утверждениям все зачатия происходили от Жеки) каких-то странных многополых эмбрионов. На третьем месяце беременности у эмбрионов вырастали довольно приличные зубы и когти. По истечению третьего месяца беременности эмбрионы принимались всячески ворочаться, настойчиво скрестись и при этом очень больно еще начинали они кусаться. Выносить до конца хотя бы одного из этих чудищ ни одной из The Mokroshelоk так и не удалось. Все обычно заканчивалось массовыми выкидышами на четвертом месяце беременности. При этом сами выкидыши мгновенно исчезали с места проишествия и найти их впоследствии никому не удавалось. Вместе с тем в центральном люберецком парке стали очень часто находить обезглавленные трупы собак и кошек. Поначалу подумали, что это дело рук учеников находящейся неподалеку люберецкой музыкальной школы, которым собаки и кошки своим воем и по-весеннему дурным ором часто мешали играть гаммы. Но после того, как за учениками люберецкой музыкальной школы было установлено скрытое наблюдение от этой версии пришлось отказаться. Причины массового падежа уличных животных остаются до сих пор не выясненными. Голов безвинно убиенных животных до настоящего времени нигде обнаружить не удалось.
Ну что тут можно было сказать в ответ на эту обезоруживающую ложь? Да его, Жеку, никто ни о чем и не спрашивал! Забыли дать ему последнее слово и тут же же объявили приговор. С высокой судебной кафедры на Жеку в очередной раз был низвергнут грохочущий водопад бранных слов с красивым именем Лолита (ну, а что? Название как название. Есть же водопад с названием Виктория?):
— По обвинению в неоднократном прелюбодеянии, совершаемом одновременно со множеством лиц в публичных местах в состоянии крайне тяжелого наркотического и перманентного алкогольного опьянения, преведшем к появлению на свет неизвестных науке агрессивных ядовитых существ, суд приговаривает Евгения Дюринга к ста пятидесяти годам колонии строгого режима. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит! (Далее следует сотрясающий съежившийся Жекин мозг удар тяжеленного молотка «ее чести»)
В зале и эфире повисла тишина. Находившиеся в зале и прилипшие к экранам телевизоров лоховские лузеры со своими дебильного вида детьми, начали уже было проникаться состраданием к осужденному. В зале и эфире послышались слезливые всхлипы. Кто-то из дальнего ряда дрожа ноткой сочувствия в голосе вдруг удрученно воскликнул: «Надо же, долго-то как ждать — целых сто пятьдесят лет…!» А из эфира в образовавшуюся паузу вдруг проник вопрос по поводу Жекиного права на периписку с родственниками. В общем, обстановка начала по немногу меняться в Жекину пользу. И ему бы, Жеке, надо было бы, наверное, помолчать немного. Выдержать, как говорится, паузу. Может народ бы и вздумал, наконец, взбунтоваться. Выразить свое недовольство таким вот беспредельно жестким решением. Он же, Жека, никого ведь не убивал и не насиловал. Подумаешь, обманул каких-то там телок с корыстно-мокрыми щелями. Обещал жениться, а сам все тянет, не делает им никаких предложений. Не едет в Мухосранск для знакомства с родителями на помойке. И за это сто пятьдесят лет? Так это что же, у нас все мужское холостое населения надо теперь в тюрягу упрятать? Оно ведь, это мужеское и одновременно холостое население-то всегда ведь одинаково себя по отношению к этим вспотевшим в корысти щелью телкам ведет. Судья-то что, этого не понимает? Да она феминистка! Долой! Вперед! Поломонные стулья! Опрокинутая кафедра! В общем, образовалась вроде бы надежда на зарождение народного гнева. А вот если бы это зарождение все же произошло, глядишь, и судьи бы дрогнули. Прониклись бы и впервые в своей многолетней практике уважили бы гневный глас народа. Но нет. Жека, не будь он маркетологом, если бы не умудрился разрушить и эту святую минуту нарастающего сострадания! Он тут же, со свойственным ему цинизмом, как говорится, не отходя от кассы, беспощадно расправился с этими ростками зарождающегося гуманизма.
— Позвольте, — обреченно вскричал он надтреснутым голосом, — а почему мне не предоставили последнего слова? Я когда-то в детстве смотрел какой-то фильм, там про суд показывали. Так там осужденному дали последнее слово. Осужденный это слово взял и как дал сразу всем там просраться, так всех с говном смешал, что его сразу же оправдали и еще президентом назначили.
— Осужденный Дюринг, — уже не так уверенно и с досадой на лице басит ее честь, — вам предоставляется последнее слово.
— Я попрошу все же принести сюда мою одежду. Нет, нет мне совершенно не холодно. Одежда нужна мне, как раз, для произнесения последнего слова. Там, в каком-то из карманов у меня хранится один прелюбопытнейший документик.
— Сотрудники милиции, организуйте доставку в зал суда одежды осужденного, — строго вещает Лолита.
В зале и эфире царит некоторое замешательство. Падкая на зрелища публика терпеливо ждет, когда медлительные блюстители порядка приступят к доставке Жекиного понтового прикида. Блюстители не торопясь исчезают в дверном проеме. Повисает пауза дорогого эфирного времени. Эфирным лузерам в это время на подробном визуальном примере объясняют, как пользоваться прокладками. Лузеры, находящиеся в зале, демонстративно скучают. Наконец, в зале неторопливо появляются стражи порядка. Они торжественно выносят на всеобщее обозрение мятые детали Жекиного гардероба, предварительно освобожденные от вещей, которые Жеке уже никогда не пригодятся. Этот процессуальный акт выполнен исключительно с целью противостояния повсеместно распространяющемуся исламскому терроризму. Жека тоже ненавидел исламский терроризм, поэтому против действий представителей законной власти возражать не стал. Он долго шарит по опустевшим карманам и затем радостно демонстрирует суду какой-то изъмятый желтый листок с синеющей на нем гербовой печатью. Жека прячет таинственную бумажку в карман своих мятых штанов и кладет их неподалеку от себя. Эфир и внимание присутствующих вновь сосредотачиваются на Жеке.
— Разрешите начать, ваша честь? — галантно шаркает босой, истыканной занозами ногой по шершавому студийному паркету вдруг поймавший кураж Жека.
— Начинайте, — немногословно ответствует ее честь.
— Прежде всего, разрешите поблагодарить присутствующих здесь дам-истиц. Они так все изобретательно сегодня устроили и так «хорошо» обо мне сегодня прилюдно отзывались, что даже не знаю, как теперь их и благодарить. Такому халявному пиару позавидывал бы, наверное, и без того уже беспредельно раскрученный самый главный пидор всея Руси (по совместительству ее же народный артист) Борис Моисеев. Это я так, к слову Борю упомянул, а то меня тут попрекали странностью взаимоотношений с людьми, имеющими нетрадиционную ориентацию. Как видите, ничего странного здесь нет. Какие же могут быть странности, если эта дружба уже официально одобрена на государственном уровне?
— Гражданин Дюринг, не отклоняйтесь от темы. У нас с вами не политический процесс, а уголовный. Вы уголовник, Дюринг, советую вам запомнить эту на всю оставшуюся жизнь, — раздражается ее честь.
— Яволь, гражданин начальник. Уголовник Дюринг понял Вас. Так вот, давайте задумаемся. Чем же недовольны эти милые девушки, приехавшие к нам в столичные Люберцы из своих Мухосрансков, Переплюйсков, Больших Бодунов, а так же Безнадежнинсков, Белогорячинсков, Циррозинсков, Жмуринсков, Крематорсков, Ново-Погостищев, Старо-Колумбаревых и прочих малых городов нашей страны? В чем причина такой вот дикой злобы к моей персоне со стороны вот этих пяти экземпляров The Mokroshelоk из отряда The Telok, которых вы все слушали сегодня открыв рты?
— Мы протестуем! Это оскорбление личности! — вопят хором со своих мест задетые за живое The Mokroshelki.
— Граданин Дюринг, не заставляйте суд пересматривать ваше дело с целью добавления вам срока еще по одной статье! — демонстрирует весь металл своего голоса Лолита.
— Я Вас умоляю, Ваша честь! Ну, положим, будет у меня в итоге 153 года вместо 150. Меня это уже абсолютно не парит. И так, и эдак, сидеть все равно очень долго мне придется. Один мой знакомый (кстати, очень даже значительная персона, можно даже сказать межгалактическая персона), поведал мне как-то о том, что трудно бывает всегда первые сто лет, а дальше все идет как по маслу. Или как по смоле. Это ведь у всех по разному. У них там тоже суверенная демократия. А что касается таких названий как The Telki и The Mokroshelki это ведь не оскорбления, это особый маркетологический слэнг. В нашей маркетологической среде так называют этих особей абсолютно все без исключения. А нас, маркетологов, в стране уже очень много. Кстати, тот же мой VIP знакомый как-то убеждал меня что маркетологи это часть народа. Я с ним тогда не согласился, а сейчас понял, что он в чем-то прав. Никаких особенных отличий, кроме более раздутых в изощренности своей понтов. А раз так, раз маркетологи — это тоже народ, то и названия The Telki и The Mokroshelki — это народные названия. Это, можно даже сказать, такой вот у нас нынче народный фольклор образовался. Я надеюсь, Вы-то хоть не против народного фольклора-то, а? Ваша честь?
— Гражданин Дюринг, не испытывайте терпение суда и экономьте дорогое эфирное время!!! — вдруг срывается на истеричный фальцет ее честь и неистово колотит по кафедре своим безумным молотком. (Это внезапное раздражение можно объяснить попыткой «ее чести» мысленно сопоставить свою персону с одним из названных Жекой подвидов. Результаты сопоставления, очевидно, и вызвали эту плохо контролируемую вспышку неправедного гнева. Все дело в том, что «ее честь» сама не так давно приехала из далекого далека завоевывать Люберцы). — Что за бред вы несете про межгалактические пространства и при чем здесь какая-то смола?
— А это значит как в том фильме: «Короче, Клифацовский!», — растекся глумливой улыбкой Жека, внутренне осекшись и «включив дурака» проигноровал заданные ему вопросы, — Сейчас, сейчас, Ваша честь! Пожалуйста, минутку терпения! (Так ведь обычно говорят в таких случаях?) Подхожу, наконец, к самому главному! Так за что все же на меня так сильно обиделись когда-то дорогие и honey мои зайки, оказавшиеся, в конце-концов, вполне обычными, банально-злобными в корыстно-алчной своей расчетливости, заурядными такими The Mokroshelkami? Ответ мой будет очень прост, потому как будет он правдив! А обиделись вы на меня honey, потому как не повелся я, как приличествует настоящему люберецкому маркетологу, на ваши дешевые провинциальные разводы! Как загорались ваши порочно-алчные глазки, когда я рассказывал вам о причудах своего папаши — нефтяного магната из штата Техас! Как плотоядно поскуливали вы, когда я откровенно вешал вам лапшу на уши, покупая по три ресторана в неделю в центре столицы! Каждая ведь из вас, потирая свои проворненькие ручки, оставшись на едине сама с собой, думала: «Сейчас, сейчас! Осталось совсем немного! Надо только еще чуть-чуть совсем дожать этого сластолюбивого дурачка, этого богатенького лоха и, как говорится, «золотой ключик у нас в кармане»! «И — здравствуй Калифорния!» (Так ведь вы когда-то пели, Ваша честь? Когда еще в суде не работали?) Виллы на Лазурном берегу, апартаменты в центре Люберец, эксклюзивные туры на Бали, «Линкольны» к подъезду и все такое прочее! Ан нет! Никак это «чуть-чуть» у вас с «дурачком» не получалось. И даже старина Листерман вам ничем помочь не смог. А потому как иммунитет на The Mokroshelоk вырабатывался у люберецких маркетологов годами! Но вы этого никак не захотели понимать и в ход пошла «тяжелая артиллерия»: беременности со зверушками, пространные разговоры о достоинствах семейного уюта, истерики на тему «несовместимых с жизнью однодневных разлуках с любимым», каждый раз заканчивающиеся театральными обмороками, и много чего еще. Спору нет, богат ассортимент ваших «разводных» инструментов, но нет в ваших действиях полета! А потому-то ничего у вас не получается. Из-за вашей примитивной шаблонности. И не получится никогда! Вы ведь для чего нам, люберецким маркетологам, нужны-то были иногда? Для понту только ведь. Понты — это такой люберецкий спорт. Поэтому и цель понтов такая же, как во всяком спорте: постоянное выяснение кто кого круче. У него три The Mokroshelki, а у меня пять — I best. Он попал сегодня с The Mokroshelkoi в «Ростикс», а я нет — I lose. А эти дурочки вдруг что-то о себе возомнили. Научились они на специальных курсах правильному выговору буквы «г», манерному стилю общения с растягиванием слов «по-люберецки» и давай сочинять истории про своих богатых родственников, безбедно проживающих в богатых своих имениях, на территории которых совершенно недавно нашли богатейшие залежи мухосранской нефти, цирозинского газа, переплюйской руды и даже, оказывается, давно уже разрабатываются безнадежнинские алмазные копи и месторождения жмуринского никеля. И ежедневно пытаются нам, продвинутейшим маркетологам, всю эту чушь впарить! Видно и старичок Листерман начал где-то не дорабатывать. Недаром он недавно эмигрировал в Австралию. В эту страну пока еще непуганных маркетологов. Совсем тяжело ему, видать, стало в наших Люберцах. Нам ведь уже это все давно надоело. Все эти избитые сценарии. Поэтому подумали мы, подумали и собрали недавно довольно представительный конгресс самых продвинутых люберецких маркетологов, на котором было решено с первого числа следущего месяца, наконец, навсегда покончить с этими, отнюдь не такими уж и дешевыми, понтами. Хватит ежедневно кормить и поить на халяву в дорогущих кабаках этих беспредельщиц. Подумать только! Они ведь при всем при том еще набираются наглости в суд на нас, кормильцев-маркетологов, подавать. Потрясающая неблагодарность. Наглость просто какая-то несусветная. Это ведь все равно, что нагадить на лестничной клетке у кого-нибудь под дверью, а потом в эту же дверь постучаться и попросить бумажку, причем не какую-нибудь там вчерашнюю газетку, а именно качественно-целебную бумажку и только от «OBSERVANT PUC-PUC COD INTERCORPORATION»! Ну теперь все! Наглеж закончен! Теперь все понтовые деньги решено направить на строительство в г. Люберцах ливневой канализации и благоустройство внутренних дворов. А поэтому, honey, выбросьте из своих одноклеточных головушек всяческие мысли о возможной на всю жизнь халяве и за работу! Катитесь-ка вы назад в свои Мухосрански и поднимайте там экономическую мощь родных вам регионов! Нечего тут своими б… ми глазками стрелять и откормленными за наш счет жопами вертеть! За работу! Да и про рождаемость на родине своей не забудьте! Демографический план президента у себя в родных местах теперь выполняйте. Коль здесь у вас не получается ничего. Все карлики какие-то или дауны зубастые здесь внутри вас зарождаются. Да и те не задерживаются у вас из-за беспримернейшего вашего беспредела и не соблюдения вами правильного распорядка дня и режима питания. Так и норовят они, сердешные, выпрыгнуть из ненавистной вашей утробы до срока и бежать куда глаза глядят. Вон сколько уже ищут их, а найти никак не могут. А безгловые трупы все прибавляются и прибавляются. И валяются они нынче, разбросанные по когда-то любимым местам отдыха трудящихся люберчан. А такого ведь раньше в Люберцах у нас никогда не было. Даже когда очень много песикотов у нас в один год развелось. Отдельные укусы некоторых граждан, ну тех, которые любили всегда на травке или в канавке где-нибудь отдохнуть, конечно же, имели место быть, но такого вот повального зверства никогда не наблюдалось. И это, кстати, самый весомый аргумент для принятия вами быстрого решения о необходимости немедленного посещения могил вашей давно уже спившейся и вымершей родни. Посмотреть на эти скорбные холмики с покосившимися крестами без фамилий и озаботиться проблемами продолжения рода. Должна же у вас еще остаться хоть какая-то тяга к родным местам и местечковый патриотизм? Ну или как там у классика: «любовь к отеческим гробам»? Так что не парьтесь больше, honey. Достаточно изучив вас с различных (хи-хи) сторон, настойчиво рекомендую, мои honey зайки, послушайться мудрого совета своего hippopotamus amphibious, sucking pig и т. д. Послушаться и, как говорится, «сделать фокус и исчезнуть» из этих неблагоприятных для вас мест. Так будет лучше и для ваших Переплюйсков, и для нашей многострадальной столицы. Спасибо за внимание.