Каковъ буржуазъ въ оборотахъ, таковъ и въ политикѣ. Въ сущности у него нѣтъ принциповъ: у него только барыши. Образъ мыслей его зависитъ отъ состоянія курсовъ на биржѣ. Онъ то льститъ власти, то участвуетъ въ оппозиціи; то униженно заискиваетъ, то яростно порицаетъ; то кричитъ: да здравствуетъ король, то: да здравствуетъ оппозиція, смотря потому, повышаются или понижаются курсы, распродаются или нѣтъ его товары, смотря потому, получитъ ли, по милости какой нибудь высокой особы, крупную государственную поставку онъ или его конкуррентъ, и попадетъ ли онъ, вслѣдствіе этого, въ отчаянное положеніе, или пріобрѣтетъ наживу.
Политико–экономическія сочиненія, вышедшія въ послѣднія 30 лѣтъ, и разборы ихъ лучше всего свидѣтельствуютъ, какъ низко пала эта несчастная буржуазія, въ какую пропасть ее повергли ея государственные люди, ея представители, ораторы, профессоры, академики, софисты и даже романисты и драмматурги. Они постарались истребить въ ней и здравый смыслъ, и нравственное чутье, и она назвала своими спасителями тѣхъ, кто совершилъ это прекрасное дѣло. Quos vult perdere Jupiter, dementat.
Духъ равенства, стремленіе къ уравненію отличали французскую націю, при выходѣ ея изъ горна революціи, и сдѣлали ее на полстолѣтія образцомъ для всѣхъ народовъ; они, казалось, готовы были слить аристократію капитала съ наемщиной въ единый классъ, который справедливо назвали среднимъ. Къ равенству права, къ свободѣ промышленности оставалось только прибавить всесильный толчокъ учрежденій взаимности, чтобы безъ потрясеній произвести экономическую революцію: дорогой буржуазіи Порядокъ не былъ бы ни на минуту нарушенъ.
Но вотъ уже 25 лѣтъ, какъ страна находится подъ противоположнымъ вліяніемъ и идетъ въ противномъ направленіи; торговый и промышленный феодализмъ одержалъ верхъ, благодаря постановленіямъ касательно горныхъ промысловъ, привилегіи банка и особенно благодаря уступкѣ желѣзныхъ дорогъ. Вслѣдствіе этого, средній классъ съ каждымъ днемъ слабѣетъ, угнетаемый, съ одной стороны, возвышеніемъ заработной платы и развитіемъ анонимныхъ обществъ, а съ другой – налогомъ и заграничной конкурренціей или свободной торговлею; мѣсто его занимаютъ чиновничество, высшая буржуазія и наемщина.
Отчего происходитъ этотъ упадокъ средняго сословія, который влечетъ за собою упадокъ самой націи и свободы? Причина его – безразсудно принятыя этимъ классомъ экономическія теоріи, тотъ ложный либерализмъ, которымъ онъ не пересталъ бредить и который далъ ему только правительственную централизацію, постоянныя войска, парламентское шарлатанство, анархическую конкурренцію, тунеядную монополію, постоянное повышеніе процента, космополитизмъ свободной торговли, общую дороговизну и, въ заключеніе, рабочія стачки. Но противъ всякаго зла можно найти средство. Какъ дѣло городскихъ рабочихъ есть въ тоже время дѣло сельскихъ (см. выше ч. 1, гл. II), такъ точно солидарны интересы рабочей демократіи и средняго сословія: хорошо было бы, еслибы они поняли, что спасеніе ихъ въ союзѣ другъ съ другомъ.
И такъ, мы можемъ сказать, что роли буржуаза – капиталиста, буржуаза – собственника, буржуаза – предпринимателя, буржуаза – правительства, съ одной стороны, и рабочей демократіи, съ другой, совершенно перемѣнились. Массой, толпой, презренной чернью приходится называть уже не рабочую демократію, но скорѣе буржуазію. Въ совокупности своей, рабочій народъ уже не груда пыли, какъ говорилъ Наполеонъ I. Что такое общество? говорилъ онъ: это – администрація, полиція, судъ, церковь, армія; остальное – прахъ. Rudis indigestaque moles. Теперь рабочій народъ составляетъ сословіе; онъ чувствуетъ себя, разсуждаетъ, подаетъ голосъ, хотя, къ сожалѣнію, безразсудно, но все‑таки по собственной волѣ, и уже развиваетъ свою идею. Буржуазія же не мыслитъ; она обратилась въ прахъ, въ нестройную массу.
И такъ, вдохновенный энергическимъ сознаніемъ, увлекаемый могуществомъ справедливой идеи, народъ является міру во всей силѣ и блескѣ органическаго развитія, требуетъ себѣ мѣста въ совѣтахъ страны, предлагаетъ среднему сословію союзъ, котораго оно скоро будетъ заискивать. A тѣмъ временемъ, высшая буржуазія, попадая изъ одной политической катастрофы въ другую, дошла до послѣдней степени умственной и нравственной пустоты, разложилась въ массу, въ которой, кромѣ эгоизма, не осталось ничего человѣческаго. Она ищетъ спасителя, когда ей нѣтъ спасенія; принимаетъ на себя видъ циническаго равнодушія и этимъ замѣняетъ себѣ всякій планъ дѣйствій. Она не соглашается на неизбѣжное преобразованіе и предпочитаетъ навлечь на себя и на страну новыя бѣдствія яростнымъ отрицаніемъ того, что привѣтствовала и чему поклонялась въ 89 году, т. е. Права, Науки, Прогресса, короче – Справедливости.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.
Политическія несовмѣстности. – Заключеніе.
ГЛАВА I.
Политическое отлученіе; необходимость для рабочей демократіи заявить свой разрывъ.
Замѣтимъ, что съ 1848 г. французская нація раздѣляется на семь главныхъ партій:
a) Легитимистовъ;
b) Орлеанистовъ или приверженцевъ конституціонной монархіи;
c) Бонапартистовъ или имперіалистовъ;
d) Клерикаловъ, епископаловъ или іезуитовъ;
e) Республиканцевъ консервативныхъ, которые отличаются отъ предъидущихъ только отрицаніемъ монархіи, а въ экономическихъ вопросахъ слѣдуютъ тѣмъ же принципамъ, какъ и монархисты;
f) Республиканцевъ радикальныхъ или демократовъ, иначе красныхъ или соціалистовъ; къ нимъ логически примыкаютъ –
g) Федералисты.
Каждая изъ этихъ партій подраздѣляется на множество оттѣнковъ: такъ мы видѣли (часть 2, глава II), что радикалы раздѣлялись на двѣ школы, школу коммунистовъ или Люксанбургскую и школу принципа взаимности, недавно основанную Шестьюдесятью. Едва республика утвердилась 24 февраля 1848 г. на мѣстѣ монархіи, какъ возникла вражда, а вскорѣ и междоусобная война между союзомъ старыхъ партій а, b, с, d, e и новою партіею f‑g, которую защитники старыхъ началъ обвиняли въ заговорѣ противъ собственности, религіи, семейства и нравственности.
Послѣдствія этого обвиненія оказались весьма счастливыми для обвиненной партіи. Она положила начало уничтоженію старыхъ партій, принудивъ ихъ примириться другъ съ другомъ; потомъ она сдѣлала республику солидарною съ своими принципами, доказавъ, что принципы эти прямо вытекаютъ изъ республиканскихъ началъ. Со времени Люксанбургскихъ засѣданій, особенно съ 16 го апрѣля, борьба противъ соціальной республики сдѣлалась задачею всѣхъ правительствъ, переходя, какъ по наслѣдству, отъ одного къ другому, отъ временнаго правительства къ генералу Кавеньяку, отъ генерала Кавеньяка къ президенту Людовику Наполеону, отъ Людовика Наполеона къ императорскому правительству, которому союзныя партіи, враждебныя соціальной демократіи и побѣжденныя въ одно время съ нею 2 декабря, дали названіе Спасителя Общества.
Теперь мы видимъ, что въ борьбѣ противъ красной или соціальной демократіи, сначала въ 1848 и 1849, потомъ въ 1851 и 1852 г. г., сосредоточивается весь интересъ современной исторіи; что до сихъ поръ она остается главнымъ условіемъ существованія императорскаго правительства; что въ своей домашней политикѣ вторая имперія никогда не упускала изъ виду этого условія своего существованія; что нѣтъ основанія думать, чтобы она измѣнила теперь свое поведеніе, тѣмъ болѣе, что на выборахъ 1863 и 1864 г. радикальная партія приняла угрожающее положеніе и что только страхъ Соціализма связываетъ съ правительствомъ побѣжденныя, но непримирившіяся съ нимъ партіи легитимистовъ, орлеанистовъ, консервативныхъ республиканцевъ и клерикаловъ. Такимъ образомъ, съ нашей точки зрѣнія, императорское правительство, на которое антрепренеры конституціонной оппозиціи хотятъ свалить все бремя непопулярности, постигшей одинаково всѣхъ ихъ, представляется простымъ выраженіемъ реакціи. Наше положеніе ни на волосъ не измѣнилось бы, если бы вмѣсто наполеоновской династіи обстоятельства вручили власть Генриху V, или графу Парижскому, или какому нибудь африканцу, продолжателю Кавеньяка.
Эта политика трусости и реакціи неизмѣнна, несмотря ни на какія перемѣны царствованій: объ этомъ свидѣтельствуетъ главнымъ образомъ то, что промышленный и финансовый феодализмъ, издавна подготовленный во время 36 лѣтъ реставраціи, іюльской монархіи и республики, не переставалъ укрѣпляться и развиваться со времени государственнаго переворота. Къ нему примкнули люди всѣхъ партій. Въ послѣднее время онъ окончательно организовался и утвердился: выборы 1863 г. послали его въ парламентъ въ большомъ числѣ представителей. И не странно ли, что феодализмъ этотъ, повидимому, хочетъ, подобно Соціализму, отождествить политику съ политической экономіей; мало по малу онъ сливается съ правительствомъ, вдохновляетъ его, преобладаетъ надъ нимъ. Въ теченіе 11 лѣтъ, онъ, съ церковью и арміею, составляетъ жизненный нервъ имперіи, и конечно, никто не скажетъ, что вѣрность его когда нибудь колебалась.
Между тѣмъ большія анонимныя, лихоимствующія компаніи успѣли составить коалицію; вскорѣ средніе классы, разоренные и поглощенные конкурренціей, низвергнутся въ феодальное рабство или обратятся въ пролетаріевъ. Тогда пробьетъ рѣшительный часъ, и если новый законъ 31 мая не подоспѣетъ на помощь этой системѣ, вопросъ рѣшится на полѣ битвы общей подачи голосовъ. Какъ будутъ держать себя въ этихъ новыхъ комиціяхъ средніе классы? Окажутъ ли они то безкорыстіе, которое недавно такъ безразсудно выказали рабочіе классы? Увлекши эту чернь, соединятся ли они съ нею? Мы видѣли, какъ дѣйствуетъ эта жалкая мелкая, буржуазія; мы знаемъ, какъ и за кого подаетъ она свой голосъ. Лишенная сознанія и идеи, обманываемая своею журналистикою по всѣмъ современнымъ вопросамъ, всегда расположенная вѣрить, что перемѣна въ личномъ составѣ и рутинѣ правительства облегчитъ ея страданія, неспособная пробить себѣ дорогу въ политикѣ, внѣ протоптанной колеи, умѣющая только назначать кандидатовъ кружковъ и отвергать кандидатовъ правительства, – она врядъ ли догадается присоединиться къ молодому элементу, къ партіи, которая думаетъ, хочетъ, дѣйствуетъ, зоветъ ее, и которая сильна.
И такъ, не подлежитъ сомнѣнію, что со 2 декабря 1851, если не съ 23 іюня 1848 г., соціальная демократія отлучена отъ общества, чтобы не сказать – исключена. Если не личности, то идеи наши стоятъ внѣ правительства, внѣ общества; не посмѣли еще только объявить насъ внѣ законовъ. Этому препятствуетъ принципъ свободы мнѣній. За то стараются всѣми силами лишать наши идеи всѣхъ средствъ распространяться; ихъ предаютъ продажнымъ органамъ. Однимъ намъ упорно отказываютъ пользоваться періодической печатью, между тѣмъ какъ всѣ старыя партіи, всѣ шарлатаны, всѣ ренегаты, всѣ сводники могутъ свободно распоряжаться ею. Если иногда нашему принципу и случится высказаться передъ правительствомъ, – привилегированные живодеры спѣшатъ какъ можно скорѣе уничтожить или устранить его, вооруживъ противъ него коалицію противныхъ мнѣній. Члены временнаго правительства, когда въ 1864 г. ихъ выкопали изъ могилъ, съ такимъ же ожесточеніемъ противились рабочимъ представительствамъ, съ какимъ вожди финансоваго феодализма возставали, въ теченіе 12 лѣтъ, противъ экономическихъ плановъ демократіи.
Господствующій теперь порядокъ таковъ, что истреблять насъ считается спасать общество и собственность; онъ таковъ, что, если демократія не съумѣетъ организоваться и не научится бороться, намъ въ перспективѣ неизбѣжно предстоятъ умственный остракизмъ и инквизиція мысли. Что намъ здѣсь дѣлать? Примемъ же съ гордостью наше отлученіе, и, такъ какъ старый міръ отвергаетъ насъ, отрѣшимся отъ него сами рѣшительно.
Не пугайся слова: «отрѣшеніе» мой проницательный читатель, и не клевещи на меня за него. Ты ошибешься, если подумаешь, что я проповѣдую народу или возмущеніе, или безропотную покорность. Во первыхъ, я чуждъ всякой вражды, всякаго желанія ненависти или междоусобія. Вѣдь уже извѣстно, что я вовсе не человѣкъ дѣйствія. То, что я разумѣю подъ отрѣшеніемъ, просто условіе всякой жизни. Отличаться, опредѣляться – значитъ существовать, какъ смѣшиваться и поглощаться – значитъ уничтожаться. Разрывъ, разрывъ законный – единственное средство утвердить наше право и заставить признать себя политическою партіею. Это самое могущественное и самое честное оружіе, какъ для защиты, такъ и для нападенія. Въ теченіе долгаго времени, соціальная демократія лишь изрѣдка заявляла о своемъ существованіи частными изданіями; манифестъ Шестидесяти – первая и сильная попытка коллективнаго заявленія, вышедшаго прямо изъ среды народа. Слишкомъ наивное заключеніе его извѣстно; извѣстно также, что сначала онъ былъ встрѣченъ одобреніемъ, но потомъ устраненъ большинствомъ демократическихъ избирателей. Рабочихъ представителей не приняли, и хорошо сдѣлали. Но подобная попытка не должна повторяться: это было бы позорно и глупо. Теперь пришло время дѣйствовать честнымъ и разумнымъ разрывомъ, который, впрочемъ во всякомъ случаѣ, неизбѣженъ. Разсмотримъ же, въ чемъ состоитъ этотъ разрывъ.
На выборахъ 1863–64 г. рабочая демократія, обнаруживъ рѣшимость заставить признать свои политическія права, высказала, въ то же время, свою идею и главныя притязанія. Она стремится, не болѣе, не менѣе, какъ произвести въ свою пользу экономическій соціальный переворотъ.
Но чтобы разрѣшить такую великую задачу, недостаточно болѣе или менѣе двусмысленныхъ заявленій на выборахъ, газетныхъ исповѣданій принциповъ и публичныхъ лекцій, устроиваемыхъ нѣкоторыми ораторами съ дозволенія полиціи; недостаточно даже того, что нѣкоторые практики, переходя отъ проповѣди къ дѣлу, собираютъ вокругъ себя, въ обществахъ взаимнаго вспоможенія или труда, нѣсколько сотъ приверженцевъ. Дѣло реформаціи могло бы такъ тянуться цѣлые вѣка, не производя никакого результата и увеселяя отъ времени до времени консерваторовъ. Надобно дѣйствовать и въ области соціальнаго дѣла, и въ области политики всѣми законными средствами, прибѣгать къ коллективной силѣ, возбуждать всѣ силы страны и государства.
Когда Лудовикъ ХVІ, послѣ пятнадцати лѣтъ безполезныхъ усилій, чувствуя свое безсиліе, рѣшился, наконецъ, сломить соединенное сопротивленіе двора и города, дворянства, духовенства, буржуазіи, парламентовъ, финансистовъ и самого народа, онъ созвалъ государственныя сословія. Послѣдствія доказали, что этой всеобщей переставки было едва достаточно, чтобы революцію, уже совершившуюся въ умахъ, провести въ законодательство и жизнь.
Съ 89 г. французская нація двѣнадцать или пятнадцать разъ мѣняла свою конституцію, и каждый разъ надо было приводить въ движеніе всѣ силы и весь разумъ страны. Предпріятія гораздо меньшія, сравнительно ничего незначущія, – и тѣ требовали соединенныхъ усилій правительства и общественнаго мнѣнія. Чтобы учредить французскій банкъ, Бонапарту нужно было имѣть на своей сторонѣ консульскую диктатуру и цѣлую коалицію финансистовъ.
Могла ли вторая имперія основать поземельный кредитъ, предметъ столькихъ надеждъ, предвидѣнный монархіею, обѣщанный республикою, требуемый и промышленностью, и земледѣліемъ, и городами, и деревнями? Нѣтъ, это національное учрежденіе оказалось не по силамъ имперіи; и ей можно прямо сказать, что она не справится съ нимъ.
Неужели рабочая демократія воображаетъ, что можетъ своими мелкими, несчастными ассоціаціями, своими подписками по пяти сантимовъ въ недѣлю, своими обыкновенными средствами увѣренія и пропаганды, произвести одно изъ тѣхъ обширныхъ движеній, которыя возрождаютъ общества и въ нѣсколько лѣтъ преобразуютъ міръ? Ей неудастся даже устроить общую систему страхованій и замѣнить взаимностью страховой взносъ. Что же вышло бы, если бы ей пришлось вступить въ серьезную конкурренцію съ французскимъ банкомъ, движимымъ кредитомъ, учетной конторой, словомъ, со всѣми этими финансовыми коалиціями, располагающими миллиардами звонкой монеты?
Развѣ вы убѣдите финансовыя общества въ пользѣ и справедливости взаимности, если докажете имъ, что для страны выгодно занимать по 1/2 % вмѣсто 8%? Развѣ компаніи желѣзныхъ дорогъ уступятъ свои тарифы? Развѣ капиталисты, которымъ нація должна теперь до 10 милліардовъ, примутъ ваше ученіе? Развѣ торговля, по первому приглашенію, такъ и вступитъ на путь обезпеченія и дешевизны? Наконецъ, развѣ рабочіе, которыхъ нищета постоянно принуждаетъ требовать повышенія заработной платы, подадутъ первые примѣръ, соглашаясь работать больше за меньшую плату, въ надеждѣ на соотвѣтствующее удешевленіе жизненныхъ припасовъ и квартиръ? О правительствѣ я уже и не говорю: аттакованное со всѣхъ сторонъ, оно, конечно, не захочетъ хоть сколько нибудь ограничить свою власть.