Критика, отмечавшая фольклорно-этнографическую, психологическую и историческую достоверность романа, тем не менее поначалу упрекала автора в искажении истории ради драматического интереса. Популярность и слава Скотта, испытанная им при жизни, несколько померкла после его смерти в 1830-хгг., когдарезко упал интерес к истории, но роман «Айвенго» уже стал классикой, и специалисты пришли к выводу, что его роль, как и других произведений Скотта, в истории европейской культуры вышла далеко за пределы собственно художественной литературы. Под их влиянием возникла новая философия истории и новая историография, выросла историческая мысль вообще.
Огромно влияние творчества Скотта и на европейское и американское искусство и на лучших его представителей: Стендаля, О. Бальзака, Ф. Купера. Характерно высказывание Ж. Санд: «Это писатель крестьян, солдат, людей забытых и трудящихся».
В России узнали о романе Скотта менее чем через год после его первой публикации. В январе 1821 г. в Санкт-Петербурге была поставлена пьеса «Иваной, или Возвращение Ричарда Львинаго сердца. Романтическая Комедия в пяти Действиях. В Английском роде, с большим спектаклем, Ристалищем, Сражениями, Дивертиссементом, Песнями, Балладами и Хорами. Взятая из сочинения Валтера Скота К.<нязем> А.А. Шаховским». (Имя Айвенго поначалу переводилось как Иваной.) Первый перевод «Айвенго» на русский язык вышел в 1823 г.
А. Пушкин при создании «Капитанской дочки» и «Арапа Петра Великого», Н. Гоголь при написании «Тараса Бульбы» испытали на себе несомненное влияние исторических романов Скотта.
Роман неоднократно экранизировался, большей частью неудачно. Лучшей постановкой считается сделанная в 1950-е гг. в США (режиссер Т. Ричард).
Александр Сергеевич Пушкин
(1799–1837)
«Евгений Онегин»
(1822–1831)
Александр Сергеевич Пушкин (1799–1837) трудился над своим романом в стихах «Евгений Онегин» (1822–1831), по его собственным подсчетам, 7лет, 4 месяца и 17 дней – с 28 мая 1822 г. до 3 октября 1831 г. За это время он вместе с романом прошел путь духовной эволюции от западника до государственника, от вольнодумца до патриота-мыслителя. До Пушкина, разумеется, была русская жизнь во всей ее красе, и были прекрасные литературные произведения о ней, но именно «Евгений Онегин», по мнению В. Белинского, стал «энциклопедиейрусской жизни». Эта точка зрения преобладает по сию пору, хотя и были попытки оспорить ее. В советское время, например, писатель-диссидент А. Синявский свел «энциклопедию» к уровню «романа ни о чем», выразив, правда, этим не столько свое отношение к сочинению поэта, сколько отношение диссидентов к русской жизни вообще.
«– Paul! – закричала графиня из-за ширмов: – Пришли мне какой-нибудь новый роман, только, пожалуйста, не из нынешних.
– Как это, grand'maman?
– То есть такой роман, где бы герой не давил ни отца, ни матери и где бы не было утопленников!
– Таких романов нынче нет. Не хотите ли разве русских?
– Аразве есть русские романы?.. Пришли, батюшка, пожалуйста, пришли!»
Сия сценка из «Пиковой дамы» А.С. Пушкина достаточно полно характеризует и «Евгения Онегина». Там никто никого не давит, нет утопленников, разве что один герой убил другого на дуэли, это не в счет – иллюстрация нравов. Да и не в дуэли дело. Даже не в девичьей любви Татьяны Лариной к Евгению Онегину и страсти Онегина к чужой жене. Хотя в романе нет явно политической тематики, он весь пронизан дыханием современности, что и стало главной его темой. К слову сказать, политика, в отличие от любви, со временем не остывает.
Иллюстрация к роману «Гобсек». Художник Э. ТудузПринято считать, что образ Антея стал великим после того, как очистился от всего земного (этот посыл относят вообще ко всему великому). Но удивительно другое: образ Гобсека велик именно в его земной грязи; он корнями как дуб врос в почву стяжательства, породившую его. Это воистину Наполеон наживы и скупости, победивший пространство и время, идеолог самой престижной ныне профессии – торгашества. Другого такого не знает мировая литература, даже в таких гениальных приближениях, как Скупой из одноименной комедии Мольера, Скупой рыцарь из «Маленьких трагедий» Пушкина и Плюшкин из «Мертвых душ» Гоголя. Этим персонажам, в сравнении с Гобсеком, увы, не хватает величия. И даже не просто человеческого – демонического. Ведь он не просто ростовщик, он жрец золотого тельца. «У меня взор, как у господа бога: я читаю в сердцах».
В основе сюжета лежит история любви дочери виконтессы де Гранлье – Камиллы и обедневшего аристократа Эрнеста де Ресто. По просьбе виконтессы стряпчий Дервиль рассказал ей о причинах разорения отца Эрнеста. Граф де Ресто женился в свое время на беспутной дочери папаши Горио (героя другого романа Бальзака «Отец Горио») – Анастази, пустившей по ветру его состояние ради альфонса Максима де Трай. Дервиль в начале своей адвокатской практики пытался сохранить часть имущества графа для его детей с помощью ростовщика Гобсека, с которым он познакомился, будучи студентом. Этого 76-летнего старика, безжалостно взыскивавшего с должников проценты, а за неимением оных присваивавшего их имущество и драгоценности, стряпчий называл не иначе как «человек-автомат», «человек-вексель», «золотой истукан». Гобсека нельзя было разжалобить: «иногда его жертвы громко кричат и выходят из себя, затем у него воцаряется глубокая тишина, как на кухне, где только что зарезали утку». В душе у ростовщика, похоже, был один только холодный слиток золота, но тому было оправдание – «ни одна душа человеческая не получила такой жестокой закалки в испытаниях, как он». Однако несмотря на нажитые им миллионы, Гобсек, дабы не афишировать свое богатство и платить за него «лишние» налоги, жил впроголодь, ходил пешком, ютился в двух снимаемых комнатенках, был одинок, нелюдим, и лишь проникшись доверием к Дервилю, ссудил ему однажды под «божеский» процент 150 000 франков для покупки патента, а также иногда, расчувствовавшись, по-отечески делился с ним своими циничными мыслями. По Гобсеку механизм власти над людьми был прост – миром правит тот, кто владеет золотом, а владеет им ростовщик. Особенно безжалостен Живоглот был к аристократам, когда те пресмыкались перед ним в надежде оттянуть время расплаты. Честный Дервиль по-молодости наивно восклицал: «Да неужели все сводится к деньгам!», пока сам не убедился в этом. Граф перед смертью успел по совету Дервиля передать все права на остатки имущества Гобсеку, которого стряпчий справедливо аттестовал как человека «самой щепетильной честности во всем Париже». После кончины графа Дервиль с Гобсеком явились к де Ресто и застали «распотрошенный» Анастази кабинет умершего мужа. В поисках завещания неутешная супруга даже столкнула труп с постели. «Труп графа лежал ничком, головой к стене, свесившись за кровать, презрительно отброшенный, как один из тех конвертов, которые валялись на полу, ибо и он теперь был лишь ненужной оболочкой». Заслышав шаги, она бросила в огонь бумаги, адресованные Дервилю, лишив тем самым себя имущества. Ростовщик, в котором, по словам Дервиля, жили два существа – подлое и возвышенное, так и не вернул ей имущество графа. Все свое добро он завещал внучатой племяннице – проститутке по прозвищу «Огонек», аДервилю – сгнившие и пропавшие продукты питания, которыми было забито его жилище – до последней минуты ростовщик не решался продать их, боясь продешевить. В последние свои мгновения Гобсек любовался грудой «золота» в камине. (Бальзак позднее в «Евгении Гранде» завершил обобщенный портрет ростовщика убийственным штрихом: умирая, старик Гранде судорожно вцепился в золотое распятие, поднесенное ему священником.) В конце рассказа Дервиль несколько утешил виконтессу, сообщив ей, что Эрнест де Ресто в скором времени обретет утраченное состояние.