Здоровье мое поправилось, я, когда хожу, уже не замечаю того, что я болен, хожу себе, и всё, одышка меньше, ничего не болит, только осталась после болезни сильнейшая худоба; ноги тонкие, каких у меня никогда не было. Доктора-немцы перевернули всю мою жизнь. В 7 час. утра я пью чай в постели, почему-то непременно в постели, в 7 1/2 приходит немец вроде массажиста и обтирает меня всего водой, и это, оказывается, недурно, затем я должен полежать немного, встать и в 8 час. пить желудевое какао и съедать при этом громадное количество масла. В 10 час. овсянка, протертая, необыкновенно вкусная и ароматичная, не похожая на нашу русскую. Свежий воздух, на солнце. Чтение газет. В час дня обед, причем я ем не все блюда, а только те, которые, по предписанию доктора-немца, выбирает для меня Ольга. В 4 часа опять какао. В 7 ужин. Перед сном чашка чаю из земляники – это для сна. Во всем этом много шарлатанства, но много и в самом деле хорошего, полезного, например овсянка. Овсянки здешней я привезу с собой…
Здесь я пробуду, вероятно, еще три недели, отсюда ненадолго в Италию, потом в Ялту, быть может, морем…» (16 июня).
«Дела мои ничего себе, только Баденвейлер стал надоедать, уж очень много здесь немецкой тишины и порядка. В Италии иначе…
Тебе бы надо побывать за границей. Я видел, как ехали в Швейцарию Савицкая и Муратова, можно им позавидовать, несмотря на III класс.
Здесь погода не особенно хорошая; почти каждый день дождь. Доктор Швёрер, который меня лечит, т. е. делает визиты, оказывается, служит божком для нашего Таубе; что он прописывает, то прописывает и Таубе, так что лечение мое мало чем отличается от московского. То же глупое какао, та же овсянка…» (21 июня).
«У меня все дни была повышена температура, а сегодня все благополучно, чувствую себя здоровым, особенно когда не хожу, т. е. не чувствую одышки. Одышка тяжелая, просто хоть караул кричи, даже минутами падаю духом. Потерял я всего 15 фунтов весу.
Здесь жара невыносимая, просто хоть караул кричи, а легкого платья у меня нет, точно в Швецию приехал. Говорят, везде очень жарко – по крайней мере, на юге» (28 июня).
«Милая Маша, здесь жара наступила жестокая, застала меня врасплох, так как у меня с собой все зимние костюмы, я задыхаюсь и мечтаю о том, чтобы выехать отсюда. Но куда? Хотел я в Италию на Комо, но там все разбежались от жары. Везде на юге Европы жарко. Я хотел проплыть от Триеста до Одессы на пароходе, но не знаю, насколько это теперь, в июне – июле, возможно. Может ли Жоржик справиться, какие там пароходы? Удобные ли? Долго ли тянутся остановки, хорош ли стол и проч. и проч.? Для меня это была бы незаменимая прогулка, если только пароход хорош, a нe плох. Жоржик оказал бы мне великую услугу, если бы в мой счет телеграфировал мне…
Если будет немножко жарко, то это не беда; у меня будет костюм из фланели. А по железной дороге, признаться, я побаиваюсь ехать. В вагоне теперь задохнешься, особенно при моей одышке, которая усиливается от малейшего пустяка. К тому же от Вены до самой Одессы спальных вагонов нет, будет беспокойно. Да и по железной дороге приедешь домой скорей, чем нужно, а я еще не нагулялся.
Очень жарко, хоть раздевайся. Не знаю, что и делать. Ольга поехала в Фрейбург заказывать мне фланелевый костюм, здесь в Баденвейлере ни портных, ни сапожников. Для образца она взяла мой костюм, сшитый Дюшаром.
Питаюсь я очень вкусно, но неважно, то и дело расстраиваю желудок. Масла здешнего есть мне нельзя. Очевидно, желудок мой испорчен безнадежно, поправить его едва ли возможно чем-нибудь, кроме поста, т. е. не есть ничего – и баста. А от одышки единственное лекарство – это не двигаться.
Ни одной прилично одетой немки, безвкусица, наводящая уныние.
Ну, будь здорова и весела, поклон мамаше, Ване, Жоржу, бабушке и всем прочим. Пиши. Целую тебя, жму руку.
Твой А.»
Это письмо, отправленное 28 июня, стало последним письмом Чехова.
29 июня. Ночью наступило ослабление сердца.
30 июня. Сердечный припадок повторился.
1 июля. Вечером «заставил смеяться» Ольгу Леонардовну, рассказав ей сюжет юмористического рассказа.
2 (15) июля. В первом часу ночи стало плохо. Чехов скончался в три часа ночи.
Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве. Б. К. Зайцев вспоминал: «Мы хоронили его в Москве, в светлый день июля. На руках несли гроб с Николаевского вокзала и много плакали. Плакать было о ком – не пожалеешь тех слез. Долго шла процессия, через всю Москву, которую так любил покойный. Служили литии – одну у Художественного театра. И лег прах его в родную землю Новодевичьего монастыря. Дождь прошумел на кладбище, а потом светлей закурились в выглянувшем солнце купола. И ласточки над крестами прореяли».
Спутники А.П.Чехова
К академическому Полному собранию сочинений и писем Чехова прилагается том указателей к томам писем. В нем почти 370 страниц, из которых около трехсот занимает указатель имен. Здесь множество литературных или исторических упоминаний: Владимир Мономах, например, или Блез Паскаль, Гете, Пушкин, Лермонтов, Бальзак, Мопассан, наконец, Шекспир, цитированный в чеховских письмах десятки, если не сотни раз. Но в основном это имена людей, с которыми Чехов поддерживал дружеские или деловые отношения и по тем или иным поводам переписывался. А их уж не десятки, а сотни и сотни. Поневоле начинаешь думать, что за всю жизнь у Чехова не было ни минуты свободного времени. К. И. Чуковский писал об этом так: «Он был гостеприимен, как магнат. Хлебосольство у него доходило до страсти» – и далее о «размашистом, щедром, веселом, бравурном, игривом, затейливом радушии» Чехова, о постоянной его «охоте якшаться с людьми»[11].
Казалось бы, составить представление о круге чеховских знакомств не так уж и трудно: нужно взять в руки именной указатель и выбрать из почти безграничного множества имен сколько нужно для книги, сколько позволяет ее объем.
Между тем в 1888 году Чехов писал В. Г. Короленко: «Около меня нет людей, которым нужна моя искренность и которые имеют право на нее» (9 янв. 1888 г.). В его записной книжке есть помета: «Как я буду лежать в могиле один, так, в сущности, я и живу одиноким». Что до гостеприимства, действительно очень щедрого, то и здесь был свой глубокий, но едва ли «бравурный» подтекст: «Я положительно не могу жить без гостей. Когда я один, мне почему-то становится страшно, точно я среди великого океана солистом плыву на утлой ладье» (А. С. Суворину, 9 июня 1889 г.).
На последующих страницах приводятся сведения о ближайшем окружении Чехова, о людях, занимавших в его жизни особенно важное место. Первым должен быть назван Л. Н. Толстой, чьи суждения совершенно необходимы для правильного понимания чеховского творчества и его места в истории русской литературы. Важно имя М. Н. Ермоловой, к которой Чехов обращался в 1880-м или 1881 году со своей первой пьесой в надежде, что пьесу поставят на сцене Малого театра и великая актриса сыграет в ней главную роль. Первым из крупнейших русских писателей его талант оценил Н. С. Лесков; первая неудача, постигшая Чехова на сцене (так называемый «провал «Чайки»), связана с В. Ф. Комиссаржевской, а взлет его славы – с именами Немировича-Данченко и Станиславского, основавших прославленный Художественный театр, существующий и поныне с тем же крылатым иероглифом чайки на занавесе (интерьеры этого театра создал архитектор Ф. Шехтель, друг Левитана и Н. П. Чехова, и он же впоследствии построил библиотеку имени А. П. Чехова в Таганроге).
Своеобразным романтическим светом окрашены имена Лидии Авиловой, Лики Мизиновой, Елены Шавровой, молодой и яркой актрисы Л. Яворской. Особое место принадлежит О. Л. Книппер, которой суждено было стать женою и последней спутницей А. П. Чехова. При подготовке этого раздела широко использовались письма Чехова, материалы академического Собрания сочинений, биографические очерки «Вокруг Чехова», написанные младшим братом писателя, М. П. Чеховым.
Авилова (урожд. Страхова) Лидия Алексеевна
(1864–1943)
Писательница, выпустившая в свет несколько книг (сборники «Счастливец» и другие рассказы», 1896; «Власть» и другие рассказы», 1906; «Первое горе», 1913; «Образ человеческий», 1914). С Чеховым встретились в 1889 году в доме своего зятя, издателя «Петербургской газеты» С. Н. Худекова. Здесь сложился широкий круг ее литературных связей и знакомств: А. Н. Плещеев, Н. К. Михайловский, Н. А. Лейкин, И. Н. Потапенко, Д. Н. Мамин-Сибиряк. Знал ее и Л. Н. Толстой, напечатавший в книге «Круг чтения» ее рассказ «Первое горе». С большой сердечностью вспоминал ее И. А. Бунин: «В ней все было очаровательно: голос, некоторая застенчивость, взгляд чудесных серо-голубых глаз» (Бунин И. А. Собр. соч. Т. 6. М., 1988. С. 202).
Чехов читал рассказы Авиловой в рукописи и в письмах к ней делился своими впечатлениями и своим писательским опытом, объясняя, что литература – это сосредоточенная, кропотливая и тщательная работа над каждой строкою и словом рукописи. Он вообще охотно делился своими мыслями о творчестве, дружелюбно, с веселой взыскательностью критиковал рассказы Е. М. Шавровой, М. В. Киселевой; Авилова в этом смысле не являлась исключением.
В 1899 году Чехов просил Авилову о помощи: начиналась работа над первым собранием сочинений, нужно было разыскивать затерянные в старых газетах и журналах рассказы ранних лет, снимать с них копии. Авилова помогала охотно и много.
В конце жизни она работала над «мемуарным романом», напечатанным впоследствии под заглавием «Чехов в моей жизни» (первоначальные названия – «Роман моей жизни» и «О любви»). В этих мемуарах, которые Авилова писала в 75-летнем возрасте, давалось своеобразное истолкование чеховского рассказа «О любви» (1898), в котором, как полагала Авилова, была воссоздана история ее отношений с Чеховым – история, долгие годы остававшаяся в тайне. На полях рукописи пометы: «И вот сколько лет прошло. Я вся седая, старая… Тяжело жить. Надоело жить. Противно жить. И я уже не живу… Но все больше и больше люблю одиночество, тишину, спокойствие. И мечту. А мечта – это А. П. И в ней мы оба молоды и мы вместе. В этой тетради я пыталась распутать очень запутанный моток шелка, решить один вопрос: любили ли мы оба? Он? Я?.. Я не могу распутать этого клубка».
Мемуары о Чехове Авилова печатала и гораздо раньше (О Чехове. Воспоминания и статьи: Сб. М., 1910), но здесь она не задавалась подобными вопросами и вообще не касалась любовной темы. Это был краткий будничный рассказ о знакомстве с Чеховым, о премьере «Чайки», о посещении клиники Остроумова, где с горловыми кровотечениями лежал Чехов. Ничего «личного» не было и в заметке «На основании договора» – о помощи в собирании материалов для чеховского собрания сочинений. Да и позднее, в дневнике 1918 года, Авилова не отводила Чехову первого места ни в литературе, ни тем более в своей жизни; сопоставляя его с Толстым и Горьким, она писала: «Про Чехова я не сказала бы, что он великий человек и великий писатель. Конечно нет! Он – большой симпатичный талант и был умной и интересной личностью» (Чехов А. П. Полн. собр. соч. и писем.: В 30 т. М.: Наука, 1974–1988. Сочинения. Т. 10. С. 385).
Появление «мемуарного романа» породило волну разногласий и споров и привело к тому, что имя Авиловой из полного забвения вернулось на страницы исследований и беллетристических сочинений о Чехове; в простой и ясной биографии великого писателя появились оттенки романтической легенды и любовной тайны, которые останутся в ней теперь, по-видимому, навсегда.
Альбов Михаил Нилович
(1851–1911)
Писатель, один из руководителей журнала «Северный вестник». Продолжал тему «маленького человека»; основные повести и романы Альбова – «Записки подвального жильца», «Пшеницын», «День да ночь», «Ряса» – написаны под сильным влиянием Ф. М. Достоевского. Журнальная критика 1880-х годов считала его ярким выразителем так называемого безвременья и в этом плане сближала с Чеховым; подобные сближения встречаются, впрочем, и в наши дни. Чехов отзывался о прозе Альбова неизменно отрицательно: «Сегодня утром вынул из одной верши щуку, величиной с альбовский рассказ, который, не говоря худого слова, тяжел и неудобоварим, как белужья уха» (Н. А. Лейкину, 17 июля 1885 г.). «Альбов и Баранцевич наблюдают жизнь в потемках и сырости водосточных труб» (А. С. Суворину, 3 апр. 1888 г.).
Альтшуллер Исаак Наумович
(1870–1943)
Земский врач, специалист по легочным заболеваниям и туберкулезу; лечил Л. Н. Толстого и А. П. Чехова. В своих воспоминаниях о нем писал: «Я знал его как щепетильно-опрятного, необыкновенно аккуратного даже в мелочах, и у него всегда во всем царил образцовый порядок. Я никогда не видел у него кабинет неубранным или разбросанные части туалета в спальне; и сам он был всегда просто, но аккуратно одет; ни утром, ни поздно вечером я никогда не заставал его по-домашнему, без воротничка, галстука. В этом сыне мелкого лавочника, выросшем в крайней нужде, было много природного аристократизма, не только душевного, но даже и внешнего, и от всей его фигуры веяло благородством и изяществом» (Литературное наследство. Т. 68. М., 1960. С. 695–696).
Сын доктора Альтшуллера, Григорий Исаакович, тоже врач, живший в Нью-Йорке, передал в ялтинский Дом музей А. П. Чехова ручку с пером № 86, которой писал Чехов, его чернильницу, дневники и письма своего отца. В его семье хранится издание «Каштанки» с дарственной надписью автора, сделанной в 1904 году.
Амфитеатров Александр Валентинович
(1862–1938)
Фельетонист, беллетрист, драматург; начинал свой писательский путь в юмористических журналах, с Чеховым познакомился в 1882 году в редакции «Будильника»; позднее время от времени встречался и переписывался с ним. Посвятил Чехову несколько статей («Об Антоне Чехове», «Антон Чехов и А. Суворин» и др.). В своих воспоминаниях о нем писал: «Он чувствовал себя в жизни, как чувствовал бы естествоиспытатель огромных знаний, и притом с зрением, обостренным до силы микроскопа…» (Памяти Антона Павловича Чехова. «Курганы». СПб., 1905. С. 5).
Бальмонт Константин Дмитриевич
(1867–1942)
Поэт и переводчик, один из самых ярких представителей русского символизма. С Чеховым его познакомил в 1895 году И. А. Бунин. Позднее они время от времени встречались и переписывались. 7 мая 1902 года, получив от Бальмонта книги, Чехов писал ему: «Горящие здания» и второй том Кальдерона получил и благодарю Вас безгранично. Вы знаете, я люблю Ваш талант, и каждая Ваша книжка доставляет мне немало удовольствия и волнения. Это, быть может, оттого, что я консерватор».
Бандаков Василий Анастасьевич, отец Василий
(1807–1890)
Протоиерей, настоятель Архангело-Михайловской церкви в Таганроге, духовный наставник семейства Чеховых. В книгу В. А. Бандакова «Простые и краткие поучения» включено «Поучение по случаю всенощного бдения, совершенного в доме Чехова» (Таганрог. Тип. П. С. Муссури, 1877. С. 57–59). 26 января 1890 года в газете «Новое время» был напечатан некролог, написанный А. П. Чеховым: «Как проповедник, он был страстен, смел и часто даже резок, но всегда справедлив и нелицеприятен. Он не боялся говорить правду и говорил ее открыто, без обиняков; люди же не любят, когда им говорят правду, и потому покойный пострадал в своей жизни немало» (Чехов А. П. Сочинения. Т. 16. М., 1979. С. 245).
Баранцевич Казимир Станиславович
(1851–1927)
Популярный в свое время писатель народнического направления; с Чеховым познакомился в 1887 году, переписывался с ним, оставил о нем воспоминания, опубликованные в газете «Биржевые ведомости» в 1905 году под заглавием «На лоне природы». По инициативе К. С. Баранцевича готовился сборник «Памяти В. М. Гаршина», о котором Чехов писал ему 30 марта 1888 года: «Мысль Ваша заслуживает и сочувствия, и уважения… Чем больше сплоченности, взаимной поддержки, тем скорее мы научимся уважать и ценить друг друга, тем больше правды будет в наших взаимных отношениях».