Борцов Семен Сергеевич, разорившийся помещик. «Мученик несчастный… Оборванный! Пьяный!.. Крепостными у его отца были… Господин был большой, богатый, тверезый… Пять троек держал» («На большой дороге», 1885).
Борцова Марья Егоровна, жена Борцова. «Полюбил он, сердешный, одну городскую, и представилось ему, что краше ее на свете нет… Полюбилась ворона пуще ясна сокола… Не то чтоб какая беспутная или что, а так… вертуха… хвостом – верть! верть! Глазами – щурь, щурь!» («На большой дороге, 1885).
Брагин Иван Иваныч, помещик, доживающий свой век в патриархальном имении. «Когда-то он был очень деятелен, болтлив, криклив и влюбчив и славился своим крайним направлением и каким-то особенным выражением лица, которое очаровывало не только женщин, но и мужчин; теперь же он совсем постарел, заплыл жиром… трудно было узнать того стройного, интересного краснобая, к которому когда-то уездные мужья ревновали своих жен» («Жена», 1892).
Брама-Глинский, по паспорту Гуськов. «Даровитый артист был в прюнелевых полусапожках, имел на левой руке перчатку, курил сигару и даже издавал запах гелиотропа, но тем не менее сильно напоминал путешественника, заброшенного в страну, где нет ни бань, ни прачек, ни портных» («Актерская гибель», 1886).
Бризжалов, статский генерал. «…Старичок, сидевший… в первом ряду кресел, старательно вытирал свою лысину и шею перчаткой и бормотал что-то» («Смерть чиновника», 1883).
Брыкович, «когда-то занимавшийся адвокатурой, а ныне живущий без дела у своей богатой супруги, содержательницы меблированных комнат «Тунис» («Жилец», 1886).
Бубенцов, бывший мировой судья. «…Разбирал дела только раз в месяц и, разбирая, заикался, путал законы и нес чепуху» («Весной», 1886).
Бугров Иван Петрович. «В гостиную вошел высокий, широкоплечий малый, лет тридцати, в чиновничьем вицмундире… Только стук стула, за который он зацепился у двери, дал знать любовникам о его приходе и заставил их оглянуться. Это был муж» («Живой товар», 1882).
Бугров Тимофей Гордеевич, купец.
«– Что лучше для травы, Тимофей Гордеич, климат или атмосфера?
– Все хорошо, Николай Иваныч, только для хлеба дождик нужней… Что толку с климата, если дождя нет? Без дождя он и гроша медного не стоит» («Безотцовщина», 1877–1881).
Булдеев, генерал-майор, «раб Божий Алексий» («Лошадиная фамилия», 1885).
Булдеева, генеральша.
«– Пошли, Алеша! – взмолилась генеральша. – Ты вот не веришь в заговоры, а я на себе испытала» («Лошадиная фамилия», 1885).
Буркин, учитель гимназии, «человек небольшого роста, толстый, совершенно лысый, с черной бородой чуть не по пояс». «Ах, свобода, свобода! Даже намек, даже слабая надежда на ее возможность дает душе крылья, не правда ли?» («Человек в футляре», 1898; также «Крыжовник», 1898; «О любви», 1898).
Бурст фон. «Например, Хандриков и фон Бурст всякий раз, когда у них не бывает денег, учитывают фальшивые векселя родителей или знакомых и потом, получив из дому, выкупают их до срока» («Задача», 1887).
Бутронца Франческо, молодой художник, итальянец. «Франческо Бутронца, в шляпе a la Vandic и в костюме Петра Амьенского, стоял на табурете, неистово махал муштабелем и гремел» («Жены артистов», 1880).
Быковский Евгений Петрович, прокурор окружного суда. «…Не мог не подумать о том, что наказание очень часто приносит гораздо больше зла, чем само преступление… как еще мало осмысленной правды и уверенности даже в таких ответственных, страшных по результатам деятельностях, как педагогическая, юридическая, литературная» («Дома», 1887).
Быковский Сережа, семилетний сын прокурора, застигнутый гувернанткой за курением. «Это был человек, в котором только по одежде и можно было угадать его пол: тщедушный, белолицый, хрупкий… Он был вял телом, как парниковый овощ, и все у него казалось необыкновенно нежным и мягким… движения, кудрявые волосы, взгляд, бархатная куртка» («Дома», 1887).
Ванценбах, «худенькая женщина с длинным подбородком… Луиза, лютеранка, некоторым образом»; жена тонкого («Толстый и тонкий», 1883).
Ваня, «мальчик лет шести, с носом, похожим на пуговицу».
«– Кошка ихняя мать, – замечает Ваня, – а кто отец?» («Событие», 1886).
Варвара. «На пороге сидела жена садовника Варвара и ее четверо маленьких ребятишек с большими стрижеными головами… Варвара, беременная уже в пятый раз и опытная, глядела на свою барыню несколько свысока и говорила с нею наставительным тоном» («Именины», 1888).
Варвара Павловна, Варя, подруга Лосевой, «великолепным грудным голосом» читавшая «Железную дорогу» Некрасова. «Как эта Варя, уже седая, затянутая в корсет, в модном платье с высокими рукавами, Варя, вертящая папиросу длинными, худыми пальцами, которые почему-то дрожат у нее, Варя, легко впадающая в мистицизм, говорящая так вяло и монотонно, – как она не похожа на Варю-курсистку, рыжую, веселую, шумную, смелую» («У знакомых», 1898).
Варварушка. «…Худая, тонкая, высокая, выше всех в доме, одетая во все черное, пахнущая кипарисом и кофеем, в каждой комнате крестилась на образа и кланялась в пояс, и при взгляде на нее почему-то всякий раз приходило на память, что она уже приготовила себе к смертному часу саван и что в том же сундуке, где лежит этот саван, спрятаны также ее выигрышные билеты… Иван Иваныч и Варварушка – оба святой жизни – и Бога боялись, а все же потихоньку детей рожали и отправляли в воспитательный дом» («Бабье царство», 1894).
Варламов Семен Александрыч, миллионер, землевладелец, хозяин несметных степных богатств, «малорослый серый человечек, обутый в большие сапоги… хоть и русский, но в душе он жид пархатый» («Степь», 1888).
Варька – см. Степанова.
Варя, приемная дочь Любови Андреевны Раневской, девушка 24 лет; подумывают о ее браке с Лопахиным. «Все говорят о нашей свадьбе, все поздравляют, а на самом деле ничего нет, все как сон» («Вишневый сад», 1904).
Василий Сергеич, барин, «из князей или баронов, а может, и просто из чиновников…» «…Чтоб барыне веселей было, завел он знакомство с чиновниками и с шушерой всякой… чтоб и фортепьян был и собачка лохматенькая на диване, – чтоб она издохла… Роскошь, одним словом, баловство. Прожила с ним барыня недолго» («В ссылке», 1892).
Васильев Григорий, Гриша, Григорианц, Гри-Гри, студент-юрист. «Кто-то из приятелей сказал про Васильева, что он талантливый человек. Есть таланты писательские, сценические, художнические, у него же особый талант – человеческий. Он обладает тонким, великолепным чутьем к боли вообще» («Припадок», 1888).
Вася, «ученик V класса. Вид у него заспанный, разочарованный. «Это возмутительно! – думает он… – Разве можно давать детям деньги? И разве можно позволять им играть в азартные игры?» («Детвора», 1886).
Везувиев, высокий и тощий чиновник, сослуживец Понимаева, Велелептова и Черносвинского («Либерал», 1884).
Велелептов, начальник Понимаева, «высокий пожилой мужчина в медвежьей шубе и золотой треуголке». «При входе его Егор, Везувиев и Черносвинский проглотили по аршину и вытянулись. Понимаев тоже вытянулся, но усмехнулся и крутнул один ус» («Либерал», 1884).
Великопольский Иван, студент духовной академии, сын дьячка, 22 года. «Студент вспомнил, что, когда он уходил из дома, его мать, сидя в сенях на полу, босая, чистила самовар, а отец лежал на печи и кашлял; по случаю Страстной пятницы ничего не варили, и мучительно хотелось есть. И теперь, пожимаясь от холода, студент думал о том, что точно такой же ветер дул и при Рюрике, и при Иоанне Грозном, и при Петре и что при них была точно такая же лютая бедность, голод» («Студент», 1894).
Венгерович Абрам Абрамович, владелец 63 кабаков, недруг Платонова. «За сколько ты возьмешься искалечить этого учителя?…побить так, чтобы всю жизнь помнил… Поломай ему что-нибудь, на лице уродство сделай… Что возьмешь?» («Безотцовщина», 1877–1881).
Венгерович Исаак Абрамович, сын кабатчика и ростовщика, студент Харьковского университета. «…Между тем сколько у нас настоящих поэтов, не Пушкиных, не Лермонтовых, а настоящих: Ауэрбах, Гейне, Гёте» («Безотцовщина, 1877–1881).
Вера Гавриловна, 29 лет. «…Из графини стала княгиней и уже успела разойтись с мужем… «Все, что есть на десятках тысяч ваших десятин здорового, умного и красивого, все взято вами и вашими прихлебателями в гайдуки, лакеи и кучера. Все это двуногое живье воспиталось в лакействе» («Княгиня», 1889).
Вера Никитична, экономка генерала, «баба… скверная, ядовитая, сатаной глядит». «Тайный советник, Белого Орла имеет, начальства над собой не знает, а бабе поддался» («Женское счастье», 1885).
Вершинин Александр Игнатьевич, подполковник, батарейный командир. «…Может статься, что наша теперешняя жизнь, с которой мы так миримся, будет со временем казаться странной, неудобной, неумной, недостаточно чистой, быть может, даже грешной» («Три сестры», 1901).
Вихленев Павел Сергеевич, «человек молодой, но старообразный и болезненный». «Вечно я со своими чертежами, фильтром да с почвой. Ни поиграть, ни потанцевать, ни побалагурить» («Ниночка», 1885).
Вихленева Ниночка, жена Вихленева. «Застаю я Ниночку за ее любимым занятием: она сидит на диване, положив нога на ногу, щурит на воздух свои хорошенькие глазки и ничего не делает» («Ниночка», 1885).
Владимир Иванович, отставной лейтенант флота, поступивший лакеем к Орлову «ради его отца, известного государственного человека», которого считал «серьезным врагом своего дела». «Мне хотелось душевного покоя, здоровья, хорошего воздуха, сытости. Я становился мечтателем и, как мечтатель, не знал, что? собственно мне нужно. То мне хотелось уйти в монастырь, сидеть там по целым дням у окошка и смотреть на деревья и поля; то я воображал, как я покупаю десятин пять земли и живу помещиком; то я давал себе слово, что займусь наукой и непременно сделаюсь профессором какого-нибудь провинциального университета». «Похоже было на то, как будто я только впервые стал замечать, что, кроме задач, составляющих сущность моей жизни, есть еще необъятный внешний мир с его веками, бесконечностью и с миллиардами жизней в прошлом и настоящем» («Рассказ неизвестного человека», 1893).
Владимир Иваныч, барин, граф. «…Кричать, говорит, всякий может. Не так, говорит, важен голос, как ум» («Певчие», 1884).
Власич Григорий, офицер в отставке, помещик, «41 год… тощий, сухопарый, узкогрудый, с длинным носом». «…Если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, то приди и возьми ее» («Соседи», 1892).
Власов, городовой. «Солнце не в моем участке» («Злоумышленники», 1887).
Войницев Сергей Павлович, сын генерала Войницева от первого брака. «А я? Что я?.. Больной, недалекого ума, женоподобный, сентиментальный, обиженный Богом… С наклонностью к безделью, мистицизму, суеверный» («Безотцовщина», 1877–1881).
Войницева Анна Петровна, молодая вдова генерала Войницева. «Вот она где самая-то и есть эмансипация женская! Ее в плечико нюхаешь, а от нее порохом, Ганнибалами да Гамилькарами пахнет! Воевода, совсем воевода! Дай ей эполеты, и погиб мир!» («Безотцовщина», 1877–1881).
Войницева Софья Егоровна, жена Войницева, молодая, увлеченная книгами женщина. «Я освещу путь твой! Ты воскресил меня, и вся жизнь моя будет благодарностью… Я сделаю из тебя работника!.. Мы будем есть свой хлеб, мы будем проливать пот, натирать мозоли… Я буду работать…» («Безотцовщина», 1877–1881).
Войницкая Марья Васильевна, вдова тайного советника, мать первой жены профессора Серебрякова («Леший», 1889; «Дядя Ваня», 1897).
Войницкий Егор Петрович, прообраз Ивана Петровича Войницкого в пьесе «Дядя Ваня» («Леший», 1889).
Войницкий Иван Петрович, дядя Ваня, управляющий имением Серебрякова, доставшимся ему в наследство по смерти жены, сестры Войницкого. «Я обожал этого профессора, этого жалкого подагрика, я работал на него, как вол!.. Все, что он писал и изрекал, казалось мне гениальным… из меня мог бы выйти Шопенгауэр, Достоевский» («Дядя Ваня», 1897).
Володя, «семнадцатилетний юноша, некрасивый, болезненный и робкий… сидел он в шестом классе два года и имел годовую отметку по алгебре 2 3/4» («Володя», 1887).
Волчанинова Евгения, Мисюсь. «…Ей было 17–18 лет… с большим ртом и большими глазами… И я вернулся домой с таким чувством, как будто видел хороший сон» («Дом с мезонином», 1896).
Волчанинова Екатерина Павловна, «сырая не по летам, больная одышкой, грустная». Мать Лидии и Мисюсь («Дом с мезонином», 1896).
Волчанинова Лидия. «Таких днем с огнем поискать, хотя, знаете ли, я начинаю немножко беспокоиться. Школа, аптечки, книжки – все это хорошо, но зачем крайности? Ведь ей уже двадцать четвертый год, пора о себе серьезно подумать. Этак за книжками и аптечками и не увидишь, как жизнь пройдет… Замуж нужно» («Дом с мезонином», 1896).
Вонмигласов Ефим Михеич, дьячок, «высокий коренастый старик в коричневой рясе и с широким кожаным поясом» («Хирургия», 1884).
Воротов. «…Выйдя из университета со степенью кандидата, занялся маленькой научной работкой… пухл, тяжел и страдает одышкой…» Берет уроки французского языка у Алисы Осиповны Анкет («Дорогие уроки», 1887).
Восьмистишиев, отец Паисий, протоиерей («Брожение умов», 1884).
Вратоадов, дьякон («Брожение умов», 1884).
Вронди, учитель танцев, «старец, очень похожий на Оффенбаха» («Ворона», 1885).
Вывертов, отставной прапорщик. «Ежели я теперь не прапорщик, то кто же я такой? Никто? Нуль?» («Упразднили!», 1885).
Вывертова Арина Матвеевна, жена «упраздненного прапорщика». «Да будет тебе мурлыкать!.. Стонет, словно родить собирается!» («Упразднили!», 1885).
Выходцев Павел Иванович, дачник, «человек семейный и положительный» («На даче», 1886).
Гагин Василий Прокофьич, Базиль, товарищ прокурора. «Муха средней величины забралась в нос… надворного советника Гагина» («В потемках», 1886).
Гагина Марья Михайловна, супруга товарища прокурора, «крупная, полная блондинка» («В потемках», 1886).
Гаев Леонид Андреевич, брат Раневской, помещик. «Я человек восьмидесятых годов… Не хвалят это время, но все же, могу сказать, за убеждения мне доставалось немало в жизни. Недаром меня мужик любит. Мужика надо знать!..»; «Боже мой! Боже, спаси меня! и сегодня я речь говорил перед шкапом… так глупо! И только когда кончил, понял, что глупо» («Вишневый сад», 1904).
Галактионов. «…Из ответов своей матери Пашка узнал, что зовут его не Пашкой, а Павлом Галактионовым, что ему семь лет» («Беглец», 1887).
Галактионова, крестьянка, мать семилетнего Пашки.
«– У парнишки болячка на локте, батюшка, – ответила мать, и лицо ее приняло такое выражение, как будто она в самом деле ужасно опечалена Пашкиной болячкой» («Беглец», 1887).
Гауптвахтов, «когда-то ловкий поручик, танцор и волокита, а ныне толстенький, коротенький и уже дважды разбитый параличом помещик» («Забыл!», 1882).
Гейним. «…В комнатку тихо вошел седой, плешивый старик в рыжем, потертом пальто, с красным, помороженным лицом и с выражением слабости и неуверенности, какое обыкновенно бывает у людей, хотя и мало, но постоянно пьющих…»; «Того не понимаете, что я, может, когда сочинял эту рекламу, душой страдал. Пишешь и чувствуешь, что всю Россию в обман вводишь» («Писатель», 1885).