Тем временем морячок, размашисто жестикулируя, декламировал:
Саша не выдержал и громко расхохотался. Надежда Осиповна гневно глянула на сына и жестом указала ему на дверь. Саша вышел из гостиной в сад и сел на скамейку. Ему было и обидно, и смешно, когда он вспоминал курьёзные строчки доморощенного «поэта», и грустно одному в безлюдном саду, где даже львы на воротах, видневшиеся сквозь зелёные липовые ветви, как нарочно, были повёрнуты спинами к нему.
Через четверть часа Оля разыскала брата и стала поддразнивать его, повторяя на разные лады:
Саша улыбнулся.
– Ну, хватит тебе!
– Сашка, а знаешь, что про тебя мсьё Жилле сказал Михаилу Николаичу?
– Ну, что ж такого он сказал?
Сестра, повторяя манеру речи Жилле, почти пропела:
– «Чудное дитя! Как он рано всё начал понимать! Дай Бог, чтобы этот ребёнок жил и жил. Вы увидите, что из него будет». Мама? это слышали и на тебя больше не сердятся.
Юный поэт, смутившись, ничего не отвечал.
– Тебя зовут. Пошли же! – Оля потащила брата в гостиную и усадила рядом с собой и Жилле. Француз молча пожал Саше руку.
Тем временем хозяин дома под аккомпанемент Перотти запел красивым, хорошо поставленным басом итальянскую арию… Дома Надежда Осиповна не обмолвилась ни словом о «проступке» сына у Бутурлиных.
В июне и начале июля Саша продолжал готовиться к вступительным испытаниям в Лицей с Александром Ивановичем Беликовым и дядюшкой Василием Львовичем. Занимались обычно с утра до часу пополудни, вечером Саша делал задания, а потом читал до захода солнца в библиотеке или, когда не было дождя, в саду. Днём он, Оля и Лёвушка в сопровождении дядьки Никиты Козлова гуляли в московских садах. Особенно любили Юсупов сад и Тайницкий, откуда открывался вид на Кремлёвские соборы, стену и башни. Это были прощальные Сашины прогулки по родному городу.