Между тем Эва очень переживала по поводу этого изменения в личной жизни подруги, опасаясь, что может осложнить ее семейные отношения. Их встречи происходили украдкой, в основном в съемных квартирах Эвы, и были очень поспешными. Обе боялись стать объектом пересудов. А между встречами они вели постоянную переписку. Только в личном архиве Эвы позднее было обнаружено около тысячи страниц ее посланий к Мерседес, относящихся к 1921–1927 гг. Ответные письма она, по всей видимости, уничтожала. Молодая актриса была настолько поглощена д’Акостой, что с ужасом думала о том, что может ее потерять. А мысль о том, что Абрам обладает ее возлюбленной на законных основаниях, была для Эвы просто невыносимой. Она отчаянно ревновала Мерседес к мужу. Другим поводом для ревности служили нежные отношения д’Акосты со своей бывшей подружкой – дерзкой и необузданной американкой Билли Маккивер. Тем не менее в начале июня 1922 г. Эва и Мерседес несколько недель провели в парижском отеле «Фойо», в том самом номере, где когда-то останавливался известный любовник Казанова. Потом влюбленная парочка побывала в Венеции, Генуе, Мюнхене и Вене. А после приезда в Будапешт любовницы вынуждены были снова расстаться – дальше Мерседес отправилась в Константинополь с Абрамом.
Разлука была длительной – они встретились вновь только в новогодние дни 1923 г. Все это время Эва изнывала от одиночества, испытывала чувства ревности и обиды: ведь Мерседес не только изменяла своей верной подруге, но и делала ей немало колких замечаний, советовала для утешения найти себе кого-нибудь еще. Тем не менее их роман продолжался до 1926 г. За это время д’Акоста написала сценарий «Жанны д’Арк» и на скорую руку специально для Эвы «слепила» на редкость неудачную пьесу «Сандро Боттичелли». По замыслу драматурга актриса, исполняя роль Симонетты Веспуччи, должна была в течение одного акта позировать перед художником для полотна «Рождение Венеры» обнаженной. И хотя нагота ее была прикрыта ниспадающими локонами и высокой спинкой стула, публика была ошарашена. Пьеса потерпела провал.
Творческая неудача не повлияла на отношения Эвы и Мерседес. После летнего отдыха они, переодевшись цыганками, сбежали от близких в Бретань, где поселились в скромном рыбачьем домике. Казалось, что их чувство разгорелось с новой силой. Эва признавалась подруге, что любит ее сильнее, чем прежде. Но теперь уже Мерседес все чаще испытывала недоверие к ее словам. По воспоминаниям драматурга Ноэля Кауэрда, обе женщины «пребывали в подавленном состоянии, во всяком случае, их то и дело кидало то в интеллектуальное уныние, то в лихорадочное веселье…» По всем признакам их связь близилась к концу. Обвиняя Эву в неверности, Мерседес называла ее «бессердечным созданием с холодным рассудком». Одним из поводов для такого обвинения послужили близкие отношения актрисы с дизайнером Глэдис Калтроп, а затем с богатой наследницей Элис Деламар. Именно эти обстоятельства имела в виду д’Акоста, когда писала в своих мемуарах: «Примерно в это время у нас с Эвой было немало причин для взаимного отчуждения». Каждая из любовниц выбрала свою дорогу – Эва полностью ушла в создание актерской карьеры, много гастролировала по стране, приобрела недвижимость, а Мерседес тем временем подружилась со звездами балета – Павловой и Карсавиной, развлекалась, крутила новые романы и создавала новые произведения.
В 1931 г. Мерседес захлестнула еще одна большая любовь. На этот раз предметом ее обожания стала известная шведская актриса Грета Гарбо, снимавшаяся в Голливуде. Роман с ней стал самым бурным в ее жизни. О нем сохранились противоречивые свидетельства. Даже в воспоминаниях самой Мерседес много неясного: некоторые приведенные ею факты не подтверждаются, другие являются плодом фантазии. Так, свою первую встречу с Гретой, которая якобы произошла еще в 1922 г. в Константинополе, она представила как «животрепещущий» эпизод: «…Однажды в фойе отеля «Пера» я заметила женщину той редкой красоты, которая когда-либо представала моему взору. Черты ее лица и осанка отличались изысканностью и аристократизмом, и поэтому я поначалу решила, что это какая-нибудь русская княжна… Впоследствии я несколько раз встречала ее на улице. Мне просто не давали покоя ее глаза, и меня так и тянуло заговорить с ней, но я так и не осмелилась… Она производила на меня впечатление полной неприкаянности, и это чувство только усиливало мое собственное меланхолическое состояние духа». Однако факты свидетельствуют о том, что описанная встреча – чистый вымысел поэтессы. Гарбо побывала в Константинополе только в 1924 г.
Более достоверно, что их знакомство состоялось в 1931 г. Однажды, когда д’Акоста сидела за чаем в доме Зальки Фиртель, сценаристки польского происхождения, в комнату вошла Гарбо. Эта встреча запомнилась Мерседес надолго: «Мы обменялись рукопожатием, она улыбнулась, и мне тотчас показалось, будто я ее знаю всю жизнь или, вернее, знала в моих предыдущих инкарнациях». В Гарбо ее привлекало все: прекрасные прямые волосы, удивительные глаза, в которых, как показалось поэтессе, застыла вечность, и даже шведский акцент. В какой-то момент женщины остались в комнате одни. Грета заметила на руке Мерседес тяжелый браслет. Та протянула его своей новой знакомой со словами: «Я купила это для тебя в Берлине».
Благодаря содействию Зальки Фиртель, они вскоре встретились снова. Грета прониклась к Мерседес глубокой симпатией. Она даже пригласила ее к себе домой, что делала по отношению к своим знакомым крайне редко. Готовясь к приходу Мерседес, Гарбо украсила свое жилище и разбросала по полу цветы. Вспоминая первую ночь, проведенную ими вместе, поэтесса пишет, что они засиделись допоздна, беседуя за накрытым столом: «Мы говорили о вещах… глубокомысленных и тривиальных. Затем, когда луна зашла за горизонт, а на востоке край неба озарился узкой полоской света, мы примолкли. Медленно разгоралась заря. И как только взошло солнце, мы отправились в горы, где собирали букеты диких роз». По другим сведениям, этот визит был коротким – Гарбо слишком устала накануне и поэтому без стеснения сказала своей новой подруге: «А теперь тебе пора домой!» Впоследствии эти слова превратились у них в расхожую шутку, которую они повторяли при расставании.
Их отношения были скреплены духовной близостью. Грета так же, как и Мерседес, увлекалась восточной философией, религией, много читала. Иногда их долгие разговоры затягивались далеко за полночь. Но Мерседес вдохновляли эти беседы, и после них она писала: «Хотя я не ложилась всю ночь, я чувствую себя бодрой и отдохнувшей».
Летом 1931 г. влюбленные уединились на озере Сильвер-Лейк в горах Сьерра-Невады, в небольшой бревенчатой избушке, принадлежавшей актеру Уоллесу Бири. Почти два месяца вдали от посторонних глаз вдвоем они предавались идиллии. Мерседес восторженно писала в мемуарах: «Как же описать шесть последующих волшебных недель? Даже сами воспоминания о них служат подтверждением тому, какое счастье выпало мне тогда. Шесть бесподобных недель, что случаются лишь раз в жизни. Уже одного этого достаточно. На протяжении всего времени между Гретой и мною или нами обеими и природой не возникло ни секунды дисгармонии…» Действительно, слияние с природой было полным. Подруги жили просто и непритязательно: питались в основном форелью, приготовленной на скорую руку Гретой, много гуляли, катались на лодке, купались только обнаженными, да и вообще не обременяли себя одеждами.
После возвращения в Лос-Анджелес Мерседес и Грета долгое время оставались неразлучными. Их роман вскоре стал одним из голливудских «секретов», о котором официальные представители студии предпочитали хранить молчание. Зато в творческих кругах он был одной из центральных тем, обсуждаемых на вечеринках и светских приемах. К середине 1932 г. идиллические отношения между подругами стали портиться. Мерседес все больше узнавала в Грете малоприятных черт. Ее начали раздражать занудное перечисление Гарбо блюд, которые она не употребляла (сама д’Акоста была вегетарианкой), безжалостное отношение к животным. Она стала понимать, что Грета всегда и во всем остается северянкой, со свойственными такого типа людям трезвостью ума и замкнутостью. В свою очередь Гарбо начала тяготиться экзальтированностью и южным темпераментом Мерседес. Они нередко ссорились. Осенью 1932 г. голливудская сценаристка Анита Лоос в одном из писем писала: «Роман Гарбо и Мерседес – что ни день, то новые сюрпризы. Между ними не раз вспыхивали ожесточенные ссоры, и в конце концов Гарбо просто хлопнула дверью, даже не попрощавшись. И тогда Мерседес полетела вслед за ней в Нью-Йорк, но Грета не захотела ее видеть. Мерседес прилетела назад в расстроенных чувствах».
После этого бывшие подружки еще не раз возвращались друг к другу, но их отношения уже были далеки от прежнего романтизма. Долгое время они вели переписку, которая постепенно из любовной превратилась в обычный обмен посланиями двух пожилых амбициозных дам. Лишь малая часть этой переписки была впоследствии опубликована. Большинство же писем, как и свои стихи, д’Акоста в 1960 г. передала Музею «Розенбах» с условием, что они будут храниться запечатанными и могут быть вскрытыми только через 10 лет после того, как обе женщины уйдут из жизни. Заветная коробочка с ними была открыта только в 2000 г. В ней оказалось 55 писем, 17 открыток, 15 телеграмм и 44 стихотворения д’Акосты. Но они проливают мало света на характер интимных отношений Мерседес и Греты. Хотя, обращаясь к д’Акосте, Гарбо называет ее неизменно «сладкой» и «милочкой», во всем остальном трудно уловить признаки чувственной любви. Но это еще не основание для того, чтобы сомневаться в правдивости слов самой Мерседес, утверждавшей, что она была любовницей знаменитой кинодивы.
После расставания с Гарбо Мерседес все больше и больше времени стала проводить в компании Марлен Дитрих, которая давно проявляла к ней знаки симпатии. Она буквально забрасывала поэтессу цветами. Мерседес писала: «Я ходила по цветам, падала на цветы, спала на них». За цветочными подношениями последовали дорогие безделушки. Наконец Мерседес сдалась, и они начали встречаться. Роман, длившийся в течение нескольких лет, проходил под знаком соперничества между Гарбо и Дитрих. Мерседес так окончательно и не решила для себя, кому из них принадлежит ее сердце и принадлежит ли. Когда Марлен предложила ей жить вместе с ней и ее маленькой дочерью Марией одной семьей, д’Акоста отказалась. Ее ветреное сердце не стремилось к семейным узам. Она всегда хотела оставаться свободной в проявлении своих чувств и желаний. В 1939 г. Мерседес познакомилась еще с одной кинозвездой – Оной Мансон, известной по фильму «Унесенные ветром», где она играла чувственную леди в алом
Белль Уотлинг. Дитрих очень переживала измену, но поэтессу только развлекала ее ревность.
Мерседес была всегда уверена в своей привлекательности и часто говорила: «Я могу отбить любую женщину у любого мужчины». Эту способность она сохранила до глубокой старости. Д’Акоста умерла в 1968 г. При жизни ее произведения – романы, пьесы, киносценарии – были довольно популярны, а стихи часто публиковались в прессе. Сегодня же ее имя известно лишь благодаря любовным связям с не менее знаменитыми современницами.
Делорм Марион
Настоящее имя – Мария-Анна Граппэн (род. в 1606 г. – ум. в 1650 г.)
Знаменитая французская куртизанка, прославившаяся во времена Людовика XIII. Героиня романа А. Де Виньи «Сен-Мар», драмы В. Гюго «Марион Делорм» и др.
Первая среди парижских кокеток времен Людовика XIII, Марион Делорм прославилась своей связью с такими известными в мировой истории людьми, как кардинал Ришелье, герцог Бекингем и фаворит короля Сен-Мар. Все ее любовники, среди которых было и немало других, более скромных смертных, делились на четыре категории: одних куртизанка ласкала по велению сердца, других – ради денег, третьих – заманивая в сети политических интриг, и наконец четвертых – от скуки. Марион Делорм нельзя отнести к тем распутницам, которыми была переполнена в те времена французская столица. Скорее эту женщину можно назвать «героиней романов», воспетой выдающимися поэтами и писателями. Такие изящные грешницы, как Марион, не порицались обществом, более того, они считались образцом всяческих добродетелей. Даже такие моралисты, как Мольер, неустанно восхвалявшие добродетели и осуждавшие пороки, не только не находили в их поведении ничего предосудительного, напротив, возводили их на пьедестал. Благодаря красоте, уму и популярности Делорм даже принимали в великосветском обществе. Подобной чести удостаивалась далеко не каждая куртизанка.
Марион Делорм родилась в Шампани, в небольшом городке Шалоне на Марне, в семье судебного пристава Грап-пэна. Она была любимым и долгожданным ребенком. До того момента, как малышка появилась на свет, ее родители прожили в браке 12 лет, все эти годы умоляя Бога о том, чтобы он осчастливил их сыном или дочерью. Когда же 48-летний Граппэн узнал, что его жена Франсуаза готовится стать матерью, его радости не было предела. Крестными новорожденной стали знатные парижские вельможи маркиз де Вилларсо и его двоюродная сестра графиня Сент-Эвремон, которые, возвращаясь из путешествия по Германии, решили передохнуть в Шалоне. Так как в городке не было ни одной приличной гостиницы, они остановились в доме судебного пристава – в единственном месте, где «можно было безбоязненно провести ночь». Желая отблагодарить хозяев за гостеприимство, аристократы окрестили их дочь, названную по желанию графини Марией-Анной.
Девочка подрастала и хорошела день ото дня, обещая в будущем стать настоящей красавицей. Нужно ли говорить о том, что родители души не чаяли в своей дочурке и всячески баловали ее. Но в 1618 г. мать 12-летней Марии-Анны умерла, после чего все изменилось. Мэтр Граппэн по службе находился в постоянных разъездах и не мог заниматься воспитанием дочери. Девочка очутилась на попечении старой служанки, которая была очень ленива и мало занималась порученной ее надзору барышней.
Когда Марии-Анне исполнилось пятнадцать, она решила брать уроки музыки у своего друга детства Лемудрю, сына суконщика. Юноша превосходно играл на лютне, и по воскресеньям весь Шалон сбегался в собор послушать его музыку. Отец девушки, разумеется, ничего не имел против занятий с юным музыкантом, ведь каждое желание дочери было для него законом. 22-летний учитель не мог нахвалиться способностями своей прелестной ученицы. Уже очень скоро Лемудрю понял, что «если музыка придает значение жизни, то и любовь в ней занимает не последнее место». Однажды музыкант рискнул поцеловать Марию-Анну, и подобному удовольствию молодые люди стали предаваться на каждом уроке. Но дальше поцелуев дело не продвинулось. Лемудрю, который в детстве хорошо знал мать своей ученицы Франсуазу и вспоминал о ней с теплотой и уважением, решил, что «перед лицом такой женщины он никогда не позволит себе обесчестить ее дочь». Марии-Анне он с грустью сказал о том, что слишком беден, чтобы назвать ее своей женой, и слишком уважает ее, чтобы сделать своей любовницей. Объяснившись, на следующий день Лемудрю в поисках счастья уехал в Париж.
Но «зло, называемое страстью» уже пустило глубокие корни в сердечке юной красавицы, и бегство Лемудрю только усилило его. Втайне от отца Мария-Анна написала письмо своей крестной матери, которую никогда не видела, если не считать дня крестин. В нем она изложила, что очень скучает в Шалоне, и попросила разрешения погостить в Париже. Графиня Сент-Эвремон сразу же ответила согласием и прислала за крестницей экипаж. Мэтр Грап-пэн не хотел отпускать дочь в столицу, но не смог устоять перед ее слезными мольбами. 16-летняя Мария-Анна Грап-пэн уехала из родного города, чтобы больше никогда туда не вернуться.
Графиня Сент-Эвремон была приятно поражена красотой своей крестницы. Вопреки ее переживаниям, Мария-Анна оказалась не простоватой и неуклюжей провинциалкой, а высокой стройной девушкой с темными густыми вьющимися волосами, нежной смуглой кожей и синими выразительными глазами. К тому же красавица спокойно и с достоинством отвечала на все вопросы, которые ей задавали, и показала себя далеко не глупой. Вечером, когда в графском доме собрались гости, все они пришли в восторг от Марии-Анны, а на следующий день в парижских аристократических салонах только и говорили о прекрасной девушке. Графиня Сент-Эвремон поздравила свою крестницу с успехом и пожелала не останавливаться на полпути. Сложно сказать, о каком пути говорила тогда крестная, но, «очевидно, не о том, который ведет в рай, так как и сама она шла дорогой, далеко не безупречной». В этом не было ничего удивительного, так как Франция в период царствования Людовика XIII была «средоточием разврата и умственного застоя». Тем не менее именно этому периоду истории мы обязаны рождением Декарта, Паскаля, Расина и Мольера! О том, что представляла собой столица Франции в те годы, когда в ней очутилась юная