Экспедиция была хорошо снабжена инструментами. У нее было четыре хронометра, три секстана, два искусственных горизонта, теодолит, компасы, лаги, шагомеры, приборы для магнитных и метеорологических наблюдений.
Суда вышли в море 27 июня: «Шпицберген» и лодья вместе, а «Новая Земля» – на несколько часов позже.
Следует отметить, что во время плавания Горлом Белого моря Циволька использовал древний прием наших поморов, а именно становился на якорь при противном ветре или при маловетрии, а также при приливном течении и, наоборот, снимался с якоря при попутном ветре и отливном течении.
Во время пути Циволька претерпел несколько штормов и 4 августа вошел в губу Мелкую (Новая Земля), где, как было условлено, шхуна встретила «Шпицберген» и лодью, выгружавшие лесные материалы и провизию на берег.
Дальнейшие сведения о ходе экспедиции заимствованы из документа «Дневные записки, веденные прапорщиком Моисеевым при описи Новой Земли в 1838 и 1839 годах»[338]. Эти записки характеризуют не только ход экспедиции, но и дают представление об условиях промыслов на Новой Земле.
Сразу после выхода в море выяснилось, что лодья Гвоздарева гораздо быстроходнее «Шпицбергена», и потому Моисеев отпустил Гвоздарева вперед к Трем Островам. На расстоянии от Северной Двины до Трех Островов, несколько превышающем 100 морских миль, Гвоздарев обогнал Моисеева на целые сутки. На пути от Трех Островов Моисеев зашел в губу Городецкую. В устье открытой с севера и северо-востока губы поднявшийся крепкий северо-восточный ветер развел большую волну. Тогда Моисеев воспользовался еще одним поморским приемом: он ввел «Шпицберген» в кут – высыхающую при отливе часть губы – и здесь ошвартовался. При отливе шхуна поддерживалась на осушке поставленными с обоих бортов подпорами, а при приливе – всплывала.
27 июля Моисеев пришел в Мелкую губу и застал здесь Гвоздарева, пришедшего на 10 дней раньше. За это время Гвоздарев успел промыслить 20 моржей и одного белого медведя.
На правом берегу реки Мелкой нашли три ветхие, построенные не из плавника, а из привезенного леса, избы с кирпичными печами. Вблизи стояли два креста, поставленные один в 1718 и другой в 1800 году. Вскоре построили две новые избы и баню. Шхуну «Новая Земля» вытащили на берег и разоружили. С самого начала устройства на зимовку начали производить ежечасные метеорологические наблюдения.
20 августа Циволька направился на карбасе для описи Крестовой губы, но уже 24 августа заболел и вернулся обратно.
27 августа Моисеев вышел на шхуне «Шпицберген» для описи западного берега Новой Земли, дошел до губы Северной Сульменевой, потеряв на пути якорь и шлюпку-двойку. После описи Сульменевой губы он спустился с описью до Крестовой губы и дальше к зимовью. В середине ноября, чтобы избавиться от ежедневной околки льда, шхуну «Шпицберген» тоже вытащили на лед и поставили на подпоры.
В январе 1839 г. закончили постройку из соснового бревна, найденного еще осенью прошлого года в губе Гусиной, лодки длиной 13 футов.
28 февраля умер один из промышленников, 16 марта от простуды и цынги умер и Циволька. В конце марта умерло еще два человека, многие были больны.
Моисеев, после смерти Цивольки ставший начальником экспедиции, начал готовиться к описи по сухому пути на собачьих упряжках. Для этой цели в экспедицию было взято 15 собак. Сани были изготовлены своими силами, по образцу поморских промышленников, из лыж, подбитых тюленьей кожей. Санные поездки начались 3 апреля.
В апреле, мае и июне Моисеев измерял толщину оттаивающей почвы. К началу июня глинистая почва оттаяла на 7 дюймов. Толщина льда в спокойном месте, равнявшаяся 12 апреля 53? дюймам, к 16 июня уменьшилась до 25 дюймов.
22–23 июня спустили на воду обе шхуны. Командиром шхуны «Новая Земля» Моисеев назначил кондуктора Рогачева. Всего к этому времени умерло 9 человек.
4 июля Моисеев на карбасе с четырьмя матросами вышел к северу для описи берегов. Вскоре у берега севернее мыса Литке карбас перевернуло волной. Всю провизию подмочило, и Моисеев вынужден был вернуться к зимовью, где еще застал Рогачева.
13 июля Рогачев вышел на юг для попутной описи берегов, а Моисеев на карбасе снова отправился на север. 17 июля он подошел к южному плечу губы Машигиной и назвал его мысом Шанца по имени командира корабля, на котором Моисеев в 1834–1836 гг. совершил кругосветное плавание.
22 июля вся взятая с собой на баркасе провизия была съедена. Стали питаться пойманными гусями и застреленными чайками. 25 июля у северного плеча губы Машигиной увидели за небольшим островом стоявшие на якорях во льду четыре промысловых судна – две лодьи и две шняки. Промышленники жаловались на плохую добычу. Все время стояла пасмурная погода, а морж выходит на лед или на берег только в ясные дни.
Описав остров, названный островом Борисова, Моисеев погрузил карбас на лодью промышленника Тихонова, согласившегося доставить Моисеева в губу Мелкую.
1 августа Моисеев вернулся в свое зимовье. 4 августа, оставив в избе «по общему обычаю поморцев, образ, несколько сухарей, муки, бульону, соленой трески, огниво, серы и на две топки дров, на случай пристанища здесь какого-либо бедствующего странника», он на шхуне «Шпицберген» повернул к югу.
7 августа подошли к какому-то острову и по надписи на кресте узнали, что это становище Малые Кармакулы. Моисеев за три дня описал и становище и весь остров.
11–13 августа он занялся описью берегов к югу от Малых Кармакул, но, отойдя всего на двадцать верст, из-за непогоды вернулся на шхуну. 14 августа Моисеев произвел опись расположенного к северу становища Большие Кармакулы.
В Больших Кармакулах Моисеев нашел избу, в которой в 1836/37 г. зимовали одиннадцать промышленников с лодьи купца Карнеева. Девять из них умерло. Весной 1837 г. двое уцелевших отправились с Новой Земли на карбасе. В пути один из них тоже умер, другой добрался до Архангельска. В том же 1836 г. в Грибовой губе зимовала другая лодья. Все двенадцать промышленников умерли.
17–18 августа Моисеев закончил опись Больших Кармакул и на карбасе продолжил опись берега до губы Пуховой. 25 августа он вышел в обратный путь и 10 сентября вернулся в Архангельск, через 450 дней после выхода в море.
Рогачев на шхуне «Новая Земля» вышел 13 июля из губы Мелкой. 7 августа он занялся описью реки Нехватовой и лежащих перед нею островов, а своего помощника кондуктора Корнера отправил на карбасе для описи берега к северу от этой реки. 19 августа шхуна перешла к островам Белым. Отсюда на шлюпках был описан берег до мыса Черного (юго-восточный мыс Костина Шара).
25 августа Рогачев, по распоряжению Моисеева, покинул Новую Землю и 31 августа стал на якорь в губе Старцевой в Горле Белого моря. Здесь во время прилива шхуну перебросило через коргу в спокойное озерко или в «закорожье». 3 сентября ветер стих, и Рогачев, подняв якорь, вышел в море. Засвежевшим ветром и волной от северо-запада шхуну опять перебросило через риф. Дно шхуны оказалось проломленным и спасти судно было невозможно. Рогачев с командой на попутных судах 19 октября вернулся в Архангельск.
Экспедиция Цивольки – Моисеева сделала меньше, чем от нее ожидали. Главной причиной являлось плохое качество судов, вследствие чего в первое лето подошли к Новой Земле слишком поздно. Во второе лето малые результаты гидрографических работ объясняются болезненным состоянием команды. Снабжена экспедиция была хорошо, и цынга возникла не от недостатка снабжения, а потому что в экспедицию были приняты люди слабого здоровья.
Все-таки работы экспедиции существенно дополнили карты Новой Земли. Были определены широты четырех губ: Мелкой, Машигиной, Моллера и Нехватовой. В тех же местах определены склонение и наклонение магнитной стрелки, величины приливов, прикладные часы и скорости приливо-отливных течений. Все время велись ежечасные метеорологические наблюдения.
17. Опись Мраморного моря
(1845–1847)
Русские карты Мраморного моря были составлены кораблями отряда Козлянинова еще в 1775–1777 годах. Это были:
1. «Карта морская похода из Архипелага до Константинополя». Исправлена во время плавания фрегата «Григорий» (1776–1777). Очертания берегов нанесены «с виду» и сделаны в некоторых местах измерения глубин. С примечанием о течениях.
2. Карта Мраморного моря от Дарданелл до Константинополя, «сочиненная по довольным плаваниям некоторым венецианским купцом». Эта карта во время плавания фрегата «Наталия» (1776–1777) была исправлена, дополнена измерениями глубин, на нее нанесены очертания «Румелийского» (северного) берега от Дарданелл до Константинополя, показаны течения.
3. «Карта морская аккуратная Мраморного моря, с проливами Дарданельским и Константинопольским, снята с последних описей карт и поправлена с виду и пеленгов, а особливо Дарданельский пролив». Эта карта, а также краткая лоция были сделаны во время плавания фрегата «Северный Орел» в 1777 году.
Карты эти были лучшими из тогда существовавших.
С 1791 г. начали появляться печатные карты Мраморного моря, издаваемые на разных языках. Все они были очень неточны.
В 40-х гг. XIX в. адмирал М. П. Лазарев, в то время главный командир Черноморского флота и портов, считал необходимым связать съемку Черного моря с последними съемками Архипелага и Средиземного моря. По его представлению между русским и турецким правительствами было достигнуто соглашение, разрешавшее русским морским офицерам произвести съемку Мраморного моря на турецких военных судах при условии участия в работе нескольких турецких офицеров. В распоряжение экспедиции предоставили корвет «Гюль-Сефит» и небольшую двухмачтовую шхуну «Мистика». Начальство экспедицией было поручено капитану 1-го ранга Михаилу Павловичу Манганари, уже известному своими точными гидрографическими работами на Черном и Азовском морях.
В результате проделанной в 1845–1847 гг. работы были составлены точные карты Мраморного моря и собраны материалы для лоции, изданной в Николаеве в 1850 году[339].
Эти карты основывались на 10 астрономических пунктах, отстоящих один от другого почти на 40 морских миль. Триангуляцией первого разряда было покрыто все море, мензульной съемкой были засняты все берега. Шлюпочный промер вдоль берегов был произведен до глубины 200 метров.
Таким образом, русские военные моряки составили первое точное гидрографическое описание Мраморного моря. Позднее русскими же моряками был обследован и океанологический режим как Мраморного моря, так и Босфора – пролива, соединяющего это море с Черным.
18. Деятельность Невельского на Дальнем Востоке
(1849–1855)
Деятельность Геннадия Ивановича Невельского на Дальнем Востоке занимает совершенно особое место среди плаваний и исследований русских военных моряков первой половины XIX века.
Невельской был не только прекрасным моряком и крупным исследователем, он прежде всего был человеком ума государственного и из всех русских деятелей на Дальнем Востоке только имя Григория Ивановича Шелихова может быть поставлено рядом с именем Невельского.
Имя Невельского неразрывно связано с освоением великой русской реки Амур, с окончательным доказательством того, что Сахалин – остров, отделенный от материка судоходным проливом, и с присоединением к России огромных пространств Приамурского и Приуссурийского краев. Шелихову удалось объединить усилия многих предпринимателей и промышленников, направленные к созданию Русской Америки. Невельскому пришлось действовать, опираясь только на коллектив своих подчиненных, на свой страх и риск, вопреки установившимся мнениям, вопреки прямым приказаниям из Петербурга.
До исследований Невельского многие ошибочно представляли, что Амур в своем устье несудоходен, а Сахалин не остров, а полуостров. Забыты были «сказы» первых русских плавателей по Амуру. Не обращалось внимания на то, что на изданной в 1755 г. карте Крашенинникова и на изданной в 1802 г. карте Сарычева Сахалин был показан островом. Больше доверяли иностранным мореплавателям Лаперузу и Броутону, которые – первый в 1787 и второй в 1796 г. – не смогли из-за встреченных ими малых глубин пройти на север Татарским проливом и потому посчитали Сахалин полуостровом. К этой географической ошибке присоединился и Крузенштерн, который в 1805 г. также из-за встреченных им малых глубин не смог ни найти устья Амура, ни пройти Татарским проливом с севера на юг.
Однако в 1826 г. беглый ссыльный Гурий Васильев спустился по Амуру и прошел на лодке Татарским проливом на юг. Он перезимовал там, снова поднялся на север и в 1828 г. добрался до Удского острога.
Поручик Козьмин, описывавший в 1829–1831 гг. Удский берег Охотского моря и Шантарские острова, разработал проект исследования устья Амура, основанный на расспросах местных жителей.
Как утверждает Тихменев, «доказательства Козьмина и Гурия Васильева в возможности плавания из устья р. Амура тем были важнее, что окончательно разрушали всякое предположение о существовании перешейка между о. Сахалином и рекою и о недоступности устья последней с моря»[340].
Между тем вопрос о судоходности Амура привлекал к себе внимание в связи с торговлей с Китаем. Наконец, это дело было поручено Российско-американской * компании, главным правителем которой в то время был Ф. П. Врангель.
В 1846 г. для исследования устья Амура был послан компанейский бриг «Константин» под командой подпоручика корпуса флотских штурманов Александра Гаврилова.
Гаврилов, выйдя 21 апреля 1846 г. из Ново-Архангельска, 18 июля подошел к Сахалину. Отсюда он направился в залив (Байкал), принятый им в тумане за вход в Амурский лиман. Этот залив Гаврилов поэтому назвал бухтой Обмана. (Теперешнее название – залив Байкал – дано Г. И. Невельским).
К Амурскому лиману Гаврилов подошел только 26 июля. 29 июля «Константин» стал на мель, с которой ему, однако, удалось быстро сойти. Гаврилов пробыл в устье и лимане Амура до 20 августа. За это время он поднимался с промером на 70 верст по Амуру, а по Татарскому проливу спускался до 52°49,2' с. ш. Обследование устья Амура Гаврилов производил на шлюпке и двух байдарах.
Как отмечает Тихменев, Гаврилов, несмотря на краткость времени и неблагоприятную погоду, правильно наметил глубоководный фарватер вдоль западных берегов Сахалина приблизительно от 53°30? до 52°50? с. ш. Он верно нанес положение банки (местами осыхающей) перед устьем Амура, а также глубоких каналов между обоими берегами реки и этой банкой[341].
Сам Гаврилов в письме Ф. П. Врангелю доносил, что из его наблюдений нельзя делать каких-либо выводов о доступности с моря устья и лимана Амура. Однако на карте, приложенной к рапорту, Гаврилов показал отмели, якобы протянувшиеся от материка к Сахалину.
Врангель, получив донесение Гаврилова, рапортовал министру иностранных дел графу Нессельроде о том, что устье Амура доступно только для мелкосидящих шлюпок.
Нессельроде в свою очередь доложил Николаю I об обнаруженных Гавриловым недостаточных для мореплавания глубинах Амурского лимана, о том, что Сахалин полуостров и что поэтому Амур не имеет никакого значения для России. Николай I наложил резолюцию: «весьма сожалею, вопрос об Амуре, как реке бесполезной, оставить»[342]. Правительство совершенно перестало интересоваться проблемами Амура и Сахалина.
Маршруты экспедиции Невельского; опись Амурского лимана и открытие пролива Невельского (1849).
Но на Дальнем Востоке был еще один неразрешенный вопрос, а именно вопрос о нашей границе с Китаем. Особый комитет под председательством того же Нессельроде, на основании сведений, сообщенных академиком Александром Федоровичем Миддендорфом, о якобы виденных им китайских пограничных знаках, постановил считать южную границу России проходящей по южным склонам Станового и Хинганского хребтов до Тугурской губы Охотского моря и отдать «навсегда Китаю весь Амурский бассейн».