И как этот человек еще меня терпит?..
Я все больше теряю надежду придерживаться хронологии, ничего у меня не получается. Ладно, попытаюсь хотя бы тематически как-то организовать свои мемуары. То есть если уж затронула какую-то тему, то хотя бы за нее держаться. Раз не получается хронологически, попробую излагать тематически.
Вот мелькнуло замечание о том, что ни грипп, ни простуды меня особенно не донимают, зато от жары я как-то чуть не померла.
Это чистая правда. Мои безответственные прогулки в тропиках уже не раз выходили мне боком, но это мелочь по сравнению с тем, что пришлось пережить в памятном двухтысячном году. Однако, прежде чем я приступлю к подробному описанию пережитого, вынуждена данную тему слегка расширить. Хочешь не хочешь, а придется сказать несколько слов о моих заграничных путешествиях вообще. Пыталась воздержаться от этого, но вижу — не получится.
Мои поездки за границу делятся на служебные и личные. Личных больше, зато некоторые служебные оставляют совершенно незабываемые впечатления. Про свою первую поездку в Москву я уже рассказывала, теперь настала очередь Франкфурта.
Перед этой поездкой я отправилась отдохнуть на Балтику, на свою любимую косу. Здоровье того требовало. Отдыхалось неплохо, хотя спокойствием и не пахло. Помешали кретинские запреты, отравлявшие жизнь всем местным рыбакам, не только Ягоде с Вальдемаром. Мне тоже. Ну и пришлось вмешаться, похлопотать. Речь идет о местных законах, регламентирующих проезд по дорогам, ведущим к порту. Домой я вернулась после Пасхи.
Летом приехали канадские дети, и мы отправились в вояж, запланированный еще в прошлом году. Тогда уже мы присмотрели отель «Флобер» в Трувиле. По дороге, разумеется, заехали к Гражине в Штутгарт, к Михалу с Иолой в Париж, к…
Постойте, опять запуталась.
Пропустила самый ветреный отпуск, который мне пришлось пережить за год до этого в Кабурге. Возвращаюсь к нему. Наверняка это было в июле, и Роберт с раздражением допытывался у меня, бывает ли лето в этой части Франции. Почти все время лили бесконечные дожди, то слабые, то настоящие ливни, и сопровождались дождевые потоки жуткими ветрами, шквал следовал за шквалом, так что и речи не было о морских купаниях. Пришлось заняться экскурсионной программой. Мы отправились поглядеть на гору Сан-Мишель и тамошний монастырь.
Поехали. Уже недалеко от горы и монастыря движение по шоссе застопорилось, потом остановилось совсем. Откуда-то сбоку на проезжую часть неторопливо вышло небольшое стадо коз. Одной из них захотелось именно посередине шоссе остановиться и покормить козленка. Машины терпеливо ждали, водители схватились за фотоаппараты.
Разумеется, Роберт тоже выскочил из машины, Моника за ним. Я сидела за рулем, не сводя глаз с умилительной сцены на шоссе, но тут у меня за спиной раздался страшный крик:
— Открой дверцу! Открой дверцу! Дверцу!!!
Вздрогнув, я поспешила открыть свою дверцу, причем налетевший вихрь чудом не сорвал ее с петель. Возможно, до того я с перепугу заблокировала все остальное, поскольку крики усилились. Теперь каждый из них кричал свое, нагнетая панику. Оказалось, Роберту понадобилось что-то достать из машины, а Моника захлопнула переднюю дверцу, когда рука ее отца была внутри машины. Просто чудом не раздробила ему пальцы! Зося орала на заднем сиденье. Роберт вопил от боли, я пыталась, тоже криком, довести до их сознания, что уже открыла, но меня не слышали. Захлопнуть же свою дверцу я не могла из-за ветра. Обернулась, увидела сына в глупейшем положении — одна рука заблокирована в машине, в другой он что-то держит, понятно, сам дверцу открыть не может. И такой у него был комический вид, что я не удержалась от смеха. Ну не чудовище ли? Боюсь, именно это подумали мои родные.
Зато козы на снимке вышли отлично.
Видать, никогда мне не научиться уму-разуму. Я сдуру предложила внучке отправиться на берег — пособирать ракушки. Внучка охотно согласилась, должно быть, в бабку пошла, никакого здравого смысла. С пляжа пришлось спасаться бегством, наше семейство в полном составе приютилось в прибрежной забегаловке, с ужасом и восхищением наблюдая, как шквалистый ветер гонит огромные волны, поднимая тучи пенистых брызг. Служащие бистро гонялись за летающими стульями, столиками, зонтиками и прочим барахлом.
После отлива ветер немного унялся, вода отступила метров на восемьсот от берега, а по мокрому утрамбованному песку легко ходить. Вот мы с внучкой и пошли, одни-единственные на совершенно безлюдном пляже. Больше никто до такой глупости не додумался.
На мне была непромокаемая куртка с капюшоном, который я плотно натянула на голову. Мы повернули к берегу, внимательно глядя под ноги, стараясь рассмотреть в черных водорослях запутавшиеся ракушки. Скорей, скорей к берегу, пока не налетел… Очередной шквал ударил нас в спину, второй почему-то сбоку. Чуть голову не оторвал. Пощупала — голова на месте, даже капюшон на месте, но вот под капюшоном что-то не так. Не пойму.
— Моника, глянь-ка на меня, что у меня с головой? На месте?
Внучка с трудом обернулась, преодолевая ветер и дождь.
— Вроде бы. И капюшон, и голова. А что?
— А парик?
— Парика не видно! — прокричала Моника.
— А не заметила, он не пролетал мимо тебя? К тебе ветер дует. Погляди хорошенько.
Внучка послушно заозиралась, но безрезультатно. Я ускорила шаг, продолжая ощупывать голову. Сдвинула капюшон, но так и не смогла понять, на голове ли парик.
Мы ворвались в бистро.
— Дети, — жалобно прокричала я, — поглядите, есть ли у меня на голове парик?
Вот когда я расплатилась за свой неуместный смех на шоссе. Первой расхохоталась Зося. Это был такой приступ смеха, что не устоял ни один столик в небольшом зале. И хотя за ними сидели туристы, по-польски наверняка не понимавшие, они так и покатились со смеху. Все бистро ржало, выло, визжало и утирало слезы. Возможно, я еще подлила масла в огонь, перетряхивая куртку и выворачивая ее рукава, а также выражая опасение, что нашедший парик примется искать прочие части утопленника. Парик же мой пропал самым непонятным образом, хорошо, что имелся запасной.
Во время той поездки во Францию — оказывается, она была такой занимательной! — мы умудрились наделать французам немало хлопот в самом центре Парижа. Вообще-то не в центре, немного с краю, на авеню Карно у площади Звезды.
Бывая в Париже, мы останавливались в разных гостиницах, тогда выбрали «Regence Etoile», рядом с площадью Звезды, как я уже сказала, на авеню Карно, где-то посередине улицы.
Как известно, все отходящие от Триумфальной арки улицы идут вниз, арка, можно сказать, возвышается на холме. Вечером мы возвращались в свой отель со стороны авеню Де Терн, шли медленно, поскольку двигались в гору. Видимо, ужинали где-то рядом, иначе не шли бы пешком. Уже стемнело. Недалеко от входа в наш отель я почувствовала резкий неприятный запах.
Дети тоже отметили — чем-то воняет. Поглядели под ноги. Машины были припаркованы в длинный ряд у тротуара, из-под одной что-то натекало. Весело журча, ручеек бежал вниз по улице.
Остановившись, мы пытались определить, что за дрянь течет. Бензин? Тормозная жидкость? Вода из радиатора? Автомобильное масло? Скорее всего, бензин или масло. Струйка увеличивалась и набирала скорость.
— Что без толку стоять? — разозлился Роберт. — Течет из чьей-то машины, я тут при чем, какое мне дело до чужой тачки?
— Какое дело? — фыркнула я. — Да ты погляди, куда течет! Через четыре машины стоит наша.
Все тут же признали мою правоту. Достаточно какому-нибудь сопливому кретину бросить окурок… Отголоски взрыва долетят аж до Марселя.
В отеле дежурил молодой человек, который поначалу не оценил всей важности нашего сообщения и не выразил ни малейшего желания что-либо предпринять. Ну что ж, он и нас не оценил. Мы уперлись всеми четырьмя лапами и не думали отступать. Двое из нас говорили по-французски, а молодой француз владел английским. Он не выдержал массированной двуязычной атаки, пошел посмотреть и понюхать.
Ручеек струился по-прежнему, и не думая уменьшаться.
Все дальнейшее мы наблюдали уже из окон нашего номера на втором этаже, как раз с видом на дырявый автомобиль. Сидели удобно, ну прямо как в королевской или президентской ложе. Приехали пожарники, полиция, дорожная служба и мусорщики. Причем первой прибыла полиция. Собралась толпа, будничное событие превращалось в сенсацию. Дорожники стали примериваться, как бы вытащить прохудившуюся тачку из ряда плотно стоящих машин. Пожарники подключились к уличному гидранту, и на мостовую обрушился мощный поток воды, смывая жалкую струйку подозрительной жидкости. Полиция отгоняла припозднившихся зевак, а те упорно не желали расходиться. Струйка затерялась в мощном потоке воды, добравшемся до конца улицы, где мусорщики споро насыпали перегородивший улицу песчаный вал. А из машины все текло и текло.
Последним, уже около двух часов ночи, прибыл владелец дырявого авто. Настал кульминационный момент.
Полиция разыскала его по номеру на машине. И представляете, этот пройдоха вовсе не проживал в отеле, он вообще обитал в другом районе, а здесь пристроился втихую парковаться. Его вырвали из объятий Морфея, вытащили из дому, силой приволокли и ткнули носом в незаконно припаркованную машину, наделавшую столько переполоха. Хитрец, ничего не скажешь. Как во всякой метрополии, в Париже проблемы с парковкой, так он нашел выход. И это в разгар туристического сезона, когда каждое место у отеля на вес золота. Многим постояльцам просто некуда поставить машину, приходилось бросать ее где получится и издалека волочь свой багаж.
Кончилось тем, что машину проходимца забрала дорожная полиция, ему не разрешили включить двигатель.
Нет-нет, я не забыла про Франкфурт, к нему-то мы и продвигаемся.
Поскольку уже всем очевидно, что я запуталась в двух турпоездках, то скажу просто: вернувшись после какой-то из них довольно поздно, то ли в конце августа, то ли в начале сентября, я вдруг узнаю, что удостоена чести стать почетным гостем Франкфуртской книжной ярмарки. Не такая уж неожиданная для меня новость, но я надеялась как-то отбояриться. Увы, не удалось.
Разумеется, я поехала через Штутгарт, чтобы забрать с собой Гражину: для переговоров по изданию моих книг на немецком языке был совершенно необходим личный переводчик. Из Штутгарта мы выехали накануне открытия ярмарки — времени более чем достаточно. И не страшно, что весь этот путь мы провели в нескончаемой пробке, двигаясь со средней скоростью пять километров в час. Гражина только радовалась. Она не любит быстрой езды и призналась мне, что наконец-то едет со скоростью, которая представляется ей безопасной.
А нужна я была там, в этом Франкфурте, ну прямо как собаке пятая нога или дыра в мосту.
Оказалось, это был польский год на ярмарке, Польша выступала там в качестве почетного гостя. Ага, не я, а Польша. Какое счастье, что я не знаю, кто был организатором этого гостеприимства, и не запомнила ни одной фамилии, иначе меня бы таскали по судам до конца дней моих. А так могу без опасений сказать, что сделали это какие-то безмозглые и бестактные кретины.
Начать с того, что нас никто не встретил, номер в гостинице нам не заказали и спросить было не у кого. Если бы речь шла только обо мне, я, возможно, стерпела бы и промолчала, но душа болит за наших нобелевских лауреатов, Виславу Шимборскую и Чеслава Милоша, к тому же, не в обиду им будет сказано, постарше меня.
Всемирно признанных польских поэтов с почетом поселили в гостинице где-то на окраине Франкфурта, вручив каждому бумажку с инструкцией, как добраться до книжной ярмарки. Они совершенно спокойно доедут туда, если из гостиницы выйдут в восемь утра. Городской автобус доставит их до железнодорожного вокзала, откуда на скоростной городской электричке следует доехать до такой-то станции, там пересесть на другую электричку, а затем на автобус, который и довезет до ярмарки. И уже в половине одиннадцатого можно приступить там к своим почетным литературным обязанностям.
Так и вижу, как пани Шимборская и пан Милош мечутся по поездам, остановкам и автобусам. Впрочем, вижу и других литераторов, в том числе себя. Похоже, не одна я это видела, поскольку утренние развлечения нам скоро отменили, выделив каждому такси. И опять идиотское решение, ведь два человека, которых требуется доставить из одной и той же гостиницы в определенное место, вполне поместились бы в одной машине. Да и три персоны запросто можно впихнуть, среди нас не было лиц, страдавших слишком уж избыточным весом. А если встречи на ярмарке и начинались с получасовой разницей, ничего страшного. Столько времени пропадало зря, что даже час казался сущей чепухой.
Может быть, организаторы подозревали, что польские писатели ненавидят друг друга и, воспользовавшись оказией, перегрызут друг другу глотки, оказавшись в одной машине? Мне о таком слышать не приходилось.
У самого входа на ярмарку, по другую сторону улицы, находился очень приличный отель, который не создал бы никаких транспортных проблем ни для организаторов, ни для нас. Да и вообще поблизости не было недостатка в гостиницах. В этом отношении Франкфурт не какая-нибудь Пипидувка. На мой вежливый вопрос, почему, черт возьми, своих почетных гостей хозяева не могли разместить в каком-нибудь отеле в центре города, я услышала ответ — не было мест. Не поняла. Отели всегда строятся с местами. Тогда мне с некоторым смущением пояснили, что слишком поздно взялись бронировать места для участников ярмарки.
И опять я не поняла. Организаторы не знали, когда открывается ярмарка? Не знали об участии польской делегации? Не поинтересовались, кто там, в составе этой группы, — люди старше среднего возраста или молодые спортсмены? Приезжая во Франкфурт ежегодно, эти деятели не имели понятия о том, что о приглашенных гостях надо позаботиться? Или отель в три-четыре звезды показался им слишком дорогим? И что, наезженные на такси километры оказались дешевле? Инсинуации восхищенного пана Левандовского по поводу того, что в кругу лиц, преимущественно не знающих польского языка, я проявила потрясающий темперамент, видимо, в какой-то мере оправданы. Я не помнила себя от ярости, какой-то темперамент из меня наверняка выплескивался. Только сомневаюсь, что это кому-нибудь пошло на пользу.
Я уж не заостряю ваше внимание на таком маловажном факте. Рядом со стендом, где я неизвестно зачем сидела, оказался представитель крупнейшего немецкого издательства, к тому же прекрасно владеющий польским языком. И нас даже не представили друг другу! А если бы такой Версаль соблюли, глядишь, мое мотанье по трети Европы и приобрело бы какой-нибудь смысл. Хотя… кто знает? Может, наоборот, оно и к лучшему, что личное знакомство не состоялось. А вдруг бы ему моя физиономия не понравилась?
Прошу обратить внимание: в данном отрывке промелькнула первая ласточка моего отношения к творческим встречам, и обещаю, что ласточка скоро превратится в огромную стаю летающих страусов. Да знаю я, страусы не летают. Не имеет значения, уж у меня-то они еще как полетят!
Воспользовавшись случаем, в первый и последний раз, хочу сообщить, что я больше не летаю самолетами. Не знаю, может, где-нибудь об этом я уже и писала, ничего, охотно повторю.
Так вот, теперь авиалинии не вызывают у меня ни симпатии, ни доверия. Поскольку причин много и они взаимосвязаны, неважно, в какой очередности я их перечислю. Во-первых, авиалинии отбирают у тебя абсолютно все, к чему ты так привыкла: зажигалки, маникюрные принадлежности, пилочки для ногтей, пинцеты, множество самых нужных и просто необходимых вещей. И никогда не возвращают. Во-вторых, тем самым они сразу настраивают нас на то, что в нашем самолете бомба или террористы, а это не поднимает настроения, тем более что террористы и в самом деле пролезают во все щели. В-третьих, они запрещают курить на борту, а в мои планы, может, вовсе не входило отвыкать от курения именно во время этого рейса. В-четвертых, они не желают предоставлять мне место в первом классе, и я вынуждена лететь в жуткой тесноте. Уже не один раз совершенно посторонние мне мужики и в ночное, и в дневное время храпели у меня на коленях. В-пятых, они не дают никакой гарантии, что у меня в самолете не упадет вдруг давление и я не окочурюсь на месте. В-шестых, аэропорты находятся на таком расстоянии, что маршруты, чуть короче, чем от Варшавы до Австралии, быстрее одолеешь на автомашине. В-седьмых, постоянно теряют багаж. В-восьмых, черт возьми, кто кому, наконец, платит — я им или они мне? Не позволю запрещать мне делать, что я хочу, или заставлять меня делать то, чего я не хочу, за мои собственные деньги!