Добравшись до места, я с трудом втиснулась на малюсенькую стоянку и твердо решила не трогать машину до тех пор, пока не отправлюсь встречать детей, ведь второй раз мне не втиснуться. Представьте, этой гадюке, моей машине, такое решение не понравилось.
Уже на следующий вечер позвонили из администрации гостиницы с сообщением, что моя машинка страшно воет и люди обижаются. Хуже того, жалуются и скандалят. Я-то не слышала вытья, ведь окна моего номера выходили на море. А вот тем, кто жил по другую сторону, досталось от моей заразы.
Я поспешила вниз, благо тут везде лифты. Моя драгоценная выла самозабвенно и даже как-то радостно. Запустить двигатель мне не удалось. Капот я, разумеется, не смогла поднять, и вообще свирепствовал страшный ливень. Я помчалась к стойке администрации и попросила вызвать французскую дорожную полицию, сама же принялась названивать своему дилеру в Варшаву. Там мне тоже посоветовали вызвать французскую дорожную полицию. Открыли Америку! Постояльцы, которых выгнал из номеров нестерпимый рев, как-то недобро поглядывали на меня. А дождь все лил. «Авенсис» выл. Океан шумел, можно сказать, под боком, и я подумала: не лучше ли мне просто утопиться? Да ладно, как-нибудь утрясется, чтобы я из-за нее, заразы… Не дождется!
Атмосфера накалялась, люди теряли терпение, и тут приехал Фальк. Молодой человек на фургончике. Во-первых, он сумел открыть капот и прекратить вой, во-вторых, подключился своим фургончиком к моему «Авенсису» и у того заработал двигатель, и, в-третьих, сочувственно улыбаясь, сообщил давно известную всем, кроме меня, вещь: у «Авенсисов» проблемы с электроникой. На таких машинах надо ездить ежедневно, хорошо бы приобрести аккумулятор побольше, не в смысле размера, а в смысле мощности, хотя не помешал бы и по размеру. А сейчас двигатель должен поработать часок, иначе все представление начнется с начала.
Наступил вечер, совсем стемнело. Я не могла сидеть в машине и читать книгу — боялась включать свет, чтобы не мешать проклятой керосинке заряжаться. Потеряв терпение, я бросила машину и пристроилась с книгой в холле отеля. Сидя в удобном кресле и с интересом листая туристические проспекты и карты, я вдруг спохватилась. Что же я себе позволяю? Сижу здесь, по другую сторону здания, а там, в темноте, под проливным дождем, на стоянке, где наверняка нет ни одного человека, стоит моя новехонькая машина. Двигатель работает, ключи от зажигания торчат на месте. Идеальные условия для угона. Господа угонщики лучших бы и не придумали. Точно уже подбираются. Интересно, сколько их? Ну и черт с ним, не буду вставать, пусть крадут. Сколько я стыда из-за зловредной гадины натерпелась!
Не украли! По прошествии требуемого времени я выключила двигатель и заперла машину. Дождь, видимо, прекратился давно, так как я обнаружила, что какая-то птичка нагадила мне на ветровое стекло. Наверняка птеродактиль, судя по размерам ущерба. Это было тем неприятнее, что во время первых двух краж машины угоняли со всеми щетками, губками и прочими вспомогательными принадлежностями. У меня даже тряпки под рукой не оказалось, к тому же украшение изрядно засохло. К счастью, опомнившись, дождь опять припустил и помог «дворникам» смыть сокровище.
Следующим утром я собиралась в аэропорт, а предстоящую ночь намеревалась провести в парижском отеле, как можно ближе к терминалу «Шарля де Голля». Основательно продумала, какие вещи надо захватить на одну ночь, чтобы не таскать лишней тяжести. Так, зубную щетку и пасту, мыло, косметику, расческу, ночную рубашку, тапки, маленький термос для утреннего чая и думку. Без подушечки-думки мне не заснуть. Сколько их я уже рассеяла по белу свету! Одну оставила в Советском Союзе, как раз самую любимую, датскую, второй осчастливила «Польские железные дороги», остальные затерялись в многочисленных отелях. Да, еще книжку, почитать перед сном. Без нее тоже не засну. Выбрала подходящую по размеру сумку с ремнем через плечо, упаковала барахло и вечером отправилась в путь. Погода стояла хорошая, надоедливый дождь прекратился.
Снова начало моросить, когда я выходила из машины у «Хилтона», но меня это уже не пугало. Стоянка была свободна, машину припарковала почти перед самым входом в отель, прихватила котомку и загнездилась в номере. Намеревалась поужинать, — правда, устрицы, увы, исключались, не сезон. Зато можно было полакомиться прославленным морским языком с белым вином.
Тут я не премину пояснить, что устрицы, если кто не знает, в Париже можно есть лишь в те месяцы, в названии которых отсутствует буква «р». Это летние месяцы: mai, juin, juillet, aout, то есть май, июнь, июль, август. Если вы находитесь у моря, лопайте устрицы круглый год хоть тоннами, но в центре страны они скоро портятся, несмотря на то что закупорены в бочонках. Возможно, если такой бочонок вскрыть и оставить в нем недоеденные устрицы, они на льду часок-другой и выдержат, но не больше. Так что клиенту, вскрывшему бочонок, придется пожирать его целиком, ничего не поделаешь, скоропортящийся продукт.
О морском языке я немало была наслышана, а однажды попробовала в одном дорогом ресторане и убедилась — великолепное блюдо. Жареный морской язык почти не уступает филейчикам от Ягоды Готковской, моей хорошей знакомой, в Песках живет, на Балтике. После того как я попробовала ее блюда из рыбы, я уже нигде и рыбу не могла есть, повсюду она казалась мне гадостью по сравнению с кулинарными шедеврами Ягоды. И вот после долго рыбного воздержания я решила отведать морского языка в парижском «Хилтоне».
Перед тем как спуститься к ужину, следовало привести себя в порядок. В сумке расчески не оказалось. Значит, в косметичке. Но где она? Спокойствие, только спокойствие. Вчера «Авенсис» своим воем довел меня до нервного расстройства, видимо, ущерб здоровью не ограничился тем, что тряслись руки-ноги и стучали зубы… С памятью тоже неладно. Я ведь собрала косметичку, постаралась ничего не забыть, а вот как раз саму косметичку в сумку положить забыла. Так она и осталась в Трувиле.
Выходит, ни зубной пасты, ни щетки, ни мыла, ни расчески, ни косметического молочка, ни одеколона, ни пилочки для ногтей, ни пудреницы… Даже пластыря для оттяпанного ногтя и то нет! То есть нет самых нужных вещей. Правда, в ванной был кусок мыла, шампунь для волос и рекламная упаковочка туалетной воды после бритья. Действительно, необходимейшая вещь… Хорошо еще, что лекарства не забыла.
Элегантно растрепанная, я спустилась в холл и поинтересовалась у портье, есть ли поблизости киоск. Есть, а как же! У другого терминала, в двух километрах отсюда. Окно сотрясалось под порывами сильного ветра и ливня. Я смирилась. Может, кельнер меня и такую обслужит? И я отправилась в ресторан.
Морской язык оказался очень неплох. И белое вино на высоте.
Утро следующего дня я смело могу отнести к самым паршивым в моей жизни.
Зубы чистила пальцами с помощью воды, на голове колтун, кожа на лице горит, она у меня очень сухая, ей непременно требуется крем, неприпудренный нос светится не хуже маяка ночью, даже глазам больно. Неухоженная и несчастная, да еще под проливным дождем я побрела к машине. Зонтик, ясное дело, оставался в машине.
Выехала пораньше, на всякий случай, хотя самолеты приземлялись не дальше пятисот метров от отеля. Это если по прямой линии. А по прямой не доберешься.
С большим трудом вроде бы доехала, во всяком случае, так мне показалось, но не у кого спросить, чтобы убедиться. Ни души вокруг, ни одного человека. Был, правда, человек, по виду служащий, чернокожий в оранжевом халате, но он не дал мне и рта раскрыть, отогнав нетерпеливым жестом — здесь останавливаться нельзя! Я и сама знаю, что нельзя, и написано, и даже на картинке нарисовано, как у непокорных отбирают машины. Но где можно? Он жестами пояснил — внизу, на подземной стоянке.
К черту подземную стоянку, мне надо знать, тот ли терминал, куда прилетают самолеты из Канады. А если не тот, то как попасть на правильный.
Там много было этих негров в оранжевых халатах, и ни один не услышал меня. Не было у них охоты высунуться из-под крыши под дождевые потоки, и они жестами загоняли меня в подземные казематы. А время подгоняло. Пришлось послушаться.
Спустилась. Ну нет! Кошмарная беспредельная пустота, слабо освещенная, ни живой души вокруг, не видно ни лифта, ни выхода, даже лестниц. Не оставлю я там машину, как мне пешком преодолевать эти подземелья? Да я сразу же заблужусь меж этих высоченных колонн, поддерживающих потолок, ну точь-в-точь неоглядные подземелья сокровищницы византийских кесарей.
Совсем павшая духом, я выехала на божий свет под нескончаемый водопад, сделала еще круг — причем мне казалось, я слышу мерзкое хихиканье ускользающего времени, — подкатила к будке с очередным оранжевым негром и в полном отчаянии нахально припарковалась. Вышла, раскрыла зонтик и смогла прочесть надпись на указателе. Я оказалась там, куда прибывают улетающие. Прилетающие — этажом выше.
Черт бы их всех побрал! Дети мои уже давно прилетели, где я теперь их найду? Аэропорт огромный, просто как-то нечеловечески огромный. Гигантомания, что ли, овладела французами?
Удалось разыскать лифт. Поднялась этажом выше, вся на нервах, того и гляди кондрашка хватит, внутренности скручивает, вот-вот окочурюсь. Как, с таким колтуном на голове? А что делать? Дети пропали, машина наверняка с минуты на минуту тоже пропадет. Погрузят на эвакуатор, и готово дело. Правда, откуда-то потянулись люди, и я спросила первого подвернувшегося, откуда он прилетел, не из Канады ли?
— Нет, — вежливо ответил пассажир. — Из Копенгагена.
Спятить можно! Раз копенгагенские выходят, Торонто уже должно было давно приземлиться. ГДЕ МОИ ДЕТИ?
Здравый смысл окончательно оставил меня. Ведь в конце концов, что такого ужасного произошло? Дети мои, слава богу, взрослые, говорить умели, даже и по-французски, читать тоже, знали номер моего сотового, и приехали они втроем. Кто-то один мог покараулить вещи, а остальные двое отправились бы рыскать вокруг в поисках мамочки. А могли встать столбами все трое и терпеливо ждать.
Но эти разумные доводы даже не пришли мне в голову, потому что голова была занята совсем иным. Дети пропали, я тоже почти пропала, машина вот-вот пропадет… О, кое-какая разумная мысль меня все-таки посетила — надо хотя бы от одной из этих забот избавиться. Где дети — понятия не имею. Зато где машина, пока помню. Если ее еще не арестовали, поставлю в проклятые казематы, а если она там затеряется… тогда и стану переживать.
И я бросилась к лифту чуть ли не вприпрыжку. У лифта меня и настигла Моника. При виде внучки я поняла: смерть от меня отступилась и помешательство тоже. Однако отступили они недалеко, потому что неприятности еще не кончились. Дождь все лил, а машину я ухитрилась припарковать так, что по ее багажнику стучали не только потоки дождя с неба, но еще и обрушивались водопады с крыши. Потоки воды так и колотили по багажнику. Открой попробуй! К счастью, Роберт не лишился способности соображать, и он переставил паскуду задом наперед. Багажник оказался под крышей, и мы наконец смогли оттуда уехать, целые и невредимые.
Естественно, дождь тут же прекратился.
Сразу стало ясно, что в машине мы ни за что не поместимся — я имею в виду будущий багаж, не людей. С габаритами и весом у всех был порядок. Я вспомнила о купленном специально на такой случай багажнике на крышу и похвасталась своей предусмотрительностью. Мы его установим, когда потребуется, уже перед отъездом из Трувиля. И это станет одним из звеньев длинной нити неприятностей, о которых придется рассказать.
Мне не терпелось показать детям фотографии, сделанные во время прошлогодней поездки, я с этого и хотела начать, но фотографий не было. Пропали. Потерялись. И куда запропастился конверт с ними? Ломала голову, пока не вспомнила большую записную книжку в мусорной корзине, которую я совершенно случайно обнаружила в своем номере в отеле «Сплендид Этуаль». Книжка слетела с маленького столика, а вместе с ней наверняка и конверт с фотографиями, я же помнила, как вытаскивала все добро и раскладывала на столике. Записная книжка бросалась в глаза благодаря ядрено-зеленой обложке, а конверт был совсем незаметным. Наверняка сначала в корзину свалился конверт, а уже на него блокнот. Теперь ничего не поделаешь, что упало, то пропало.
Затем отколол очередной номер мой «Авенсис». Не знаю, кого из нас кольнуло предчувствие, кажется, Роберта, а может, всех разом, и Роберт решил установить на крыше машины новый багажник за день до отъезда. И разумеется, выяснилось, что сделать это невозможно. Не буду уточнять, в чем причина, что именно там не подходило. Может, какие-то зажимы, держатели, винтики-шпунтики или прокладки, не в этом дело. Не хватало всего-то четырех миллиметров, но без такого пустяка багажник не закреплялся как следует. А ведь мы же примеряли его в том магазине, где и машину приобретали, сидел как влитой, и почему я не купила тот, что примеряли! А ведь хотела, но мне заявили — это выставочный экземпляр, а продают новые, в заводской упаковке. И я отстала от них. А надо было с руками рвать тот, который так идеально сидел на моей машине!
Большие автосалоны работают допоздна. Роберт с Моникой бегом устремились в глубь огромного зала, где-то между машинами в длиннющем проезде разыскали служащих, с их помощью приобрели другой багажник и опять же с помощью персонала салона тут же установили его на наш «Авенсис». Там же приобрели гигантских размеров кусок пленки для защиты от дождя. А тот первый багажник, который никак не монтировался на крышу, очень мешал нам и в сложенном виде, занимая много места. Понятия не имею, зачем я эту дрянь везла домой, а не выбросила где-нибудь по дороге, он так и не понадобился. А потом еще и в гараже под ногами путался. И ведь стоил-то всего ничего…
Дождь преследовал нас весь отпуск, целлофан очень пригодился, и мы наверняка выглядели как передвижной склад вторсырья, изрядно потрепанный собаками.
Известно, как паркуются в Париже в разгар туристического сезона. Машины оставляют просто посередине мостовой, на пешеходных переходах, на перекрестках. Где попало. Полиция очень редко предъявляет претензии, однако иногда такое случается.
Моя гадина стояла на Больших Бульварах, у галереи Лафайет, по другую сторону улицы. Стояла в длинном ряду брошенных машин, ни первая, ни последняя, где-то посередине. Естественно, неподалеку воткнули милый предостерегающий знак «Stationnement genant», что следовало бы перевести как «оставлять здесь машину стыдно и позорно, совесть имейте», и в то же время указывалось, какие карательные меры предпринимаются против нарушивших запрет. Для тех, кто читать не умеет, — доходчивая картинка: огромный подъемный кран, подцепивший маленькую, беспомощную машинку.
Выйдя с Робертом из магазина «Бухара», мы увидели по ту сторону улицы желтую машину дорожной службы и суетящихся вокруг людей.
— Мамуля, уж не нашу ли тачку забирают? — встревожился сын.
Ясно, нашу.
— Быстрее туда! — заорала я. — Может, еще успеешь.
Толпы народа на тротуарах и проезжей части заслоняли мне видимость, уже потом я узнала — Роберт успел-таки. Полиция уже намыливалась прицепить трос к чему-то там в передней части «Авенсиса», наверное, к буферу. К счастью, Роберт успел до того, а существует неписаное правило — если водитель первым коснется машины, его оставляют в покое. Если же опередят они — ничего не попишешь, тогда тачка в их распоряжении, и тут ты можешь скандалить, плакать, плясать вокруг своего сокровища, они — ноль внимания, хоть ты лопни.
Вот скажите, с чего это они привязались именно к моему коняге, выбрали его из тысяч других средств передвижения? Иностранные номера? Так там стояли машины со всего света.
Зося с Моникой раньше нас покинули «Бухару» и отправились в какой-то большой магазин, мы с Робертом остались вдвоем. Он понесся на помощь машине, я потопала следом. Придя на место опустевшей стоянки, я не нашла ни машины, ни сына, ни полиции. Невестки с внучкой тоже не было. Я не знала, на что решиться, а главное — не знала, что случилось с машиной. Забрали ее или нет? Сотового у Роберта с собой не было, девчонки же не услышат сигнал, если они в шумном магазине.