После этих приключений мы с Витеком отправились в гости к Алиции.
Тут я малость запуталась в хронологии, забываются события мелкого масштаба. Крупные-то я хорошо помню, а всю мелочь следовало бы записывать, да что теперь говорить. Хронологически следовало бы сейчас о другом, но мне хочется совсем уж покончить с «Авенсисом», на веки веков, аминь.
Итак, мы с Витеком решили съездить на «Авенсисе» в Данию к Алиции. Алиция была и оставалась моей лучшей подругой, в последнее время она прихварывала, и я хотела разобраться, что с ней и как я могу помочь. Разумеется, Алиция от всякой помощи отказывалась, уверяя, будто ей ничего не нужно. Но меня не проведешь. Когда-то Алиция спасла мне жизнь, а я что же? Теперь, когда она осталась одна-одинешенька и больная, брошу ее на произвол судьбы? Что она себе воображает и за кого меня принимает?
Второй причиной для поездки к Алиции были, как всегда, садово-огородные надобности, мне позарез требовались ростки из ее волшебного сада.
У Витека же в Дании были дела, и он радостно воспользовался оказией. Подозреваю, делами он называл рыбу. Не ту, которую намеревался есть или закупить в торговых целях, а ту, которую ловят. В данном случае на спиннинг. Не знаю уж, где он собирался ее ловить. По моим данным, Никобинг, куда он стремился всей душой, расположен не на море, а в проливе, но поскольку рыбьи привычки и пристрастия мне неизвестны, я лучше помолчу.
Дорогу мы решили преодолеть за один день, на дворе лето, дни долгие. Витек, ранняя пташка, уговорил меня выехать в пять утра, тогда мы поспеем к парому в Варнемюнде к 18.00. И я согласилась, ведь когда едешь вдвоем, нет необходимости делать длительные остановки для передыха.
Трогаться надумали в четверг. А в среду пришла пани Хеня, ведь без нее я бы просто не смогла уложить вещи в дорогу, после переезда я была без нее как без рук. Только она одна знала, что в каких коробках и мешках лежит. Я же заведовала при переезде бумагами, книгами, всякими картинками, компьютером с причиндалами, косметикой, лекарствами, тарелками со стаканами и банным добром. Остальным занималась пани Хенрика. На вопрос, куда положить, скажем, постельное белье, пани Хеня чаще всего слышала: «Куда-нибудь», или «Куда поместится», или «Куда хотите, потом разберемся». Вот почему я ведать не ведала, где искать нужный скарб.
Между нами говоря, кухня и по сей день не приведена в порядок, куча необходимых вещей просто в нее не помещается, а ведь проблем не было бы, если бы с ней с самого начала обращались по-человечески. А так в ней царит страшная неразбериха, причем в одной половине неразберихи ориентируется пани Хеня, а в другой — я. Впрочем, нет, это я хватила. На мою долю приходится лишь малая часть неразберихи, в которой я способна ориентироваться.
Но я помню о кухне и когда-нибудь приведу ее в порядок.
Итак, пани Хеня пришла в среду. Зная, что на следующий день я в пять утра должна сесть за руль, а значит, проснуться как минимум в четыре, я собралась лечь как можно раньше.
Упаковали мы все наилучшим образом. Для Алиции я прихватила собственного приготовления селедочку в банках, соленые огурчики, бигос и кое-что еще из наших польских вкусностей. Продукты запаковали особенно тщательно, но и мои вещи тоже уложили аккуратно и с толком. Хоть сейчас отправляйся в путь! В 20.30 пани Хеня сказала, что можно, пожалуй, уже запереть на ночь и калитку, и входную дверь, вряд ли кто придет в такое время.
В недобрый час сказала! И он, недобрый час, злорадно хихикая, не заставил себя ждать.
В 20.40 у калитки забренчал водомер. Да-да, теперь завелись такие особые чиновники, проверяющие расход воды в отдельно стоящем доме — дабы убедиться, честно ли этот расход оплачивается. Я понятия не имела, где в моем доме установлен счетчик воды, но этот самый водомер все знал. Ладно, впустила его, он сделал свое дело и ушел.
В 20.50 затрещал телефон. Марта Клубович, киноактриса, которая должна была играть меня в российском сериале по книге «Что сказал покойник», попросила предоставить ей сценарий или хотя бы его короткий пересказ. Желательно по сериям. Не очень обрадовала меня эта дополнительная работа, но ничего не попишешь, пришлось обсудить наше общее дело.
В 21.30 приехала Аня Павлович, представлявшая собой половину издательства «Кобра», привезла пачки с книжками и робко попросила разрешить ей что-то скопировать в моем компьютере. Аня Павлович с компьютером обходиться умела, так что я не возражала.
В 21.50 Аня засела за компьютер, а пани Хеня принялась перетаскивать книги наверх, в комнату для гостей, поскольку внизу места для них уже решительно не оставалось.
В 22.30 мне окончательно расхотелось спать.
В четверг, в пять утра, минута в минуту, приехал Витек, до отвращения свеженький и бодрый. Я пила чай. Вместе с пани Хеней мы затолкали в машину оставшиеся мелочи. Тут выяснилось, что Витек забыл дома приготовленные в дорогу бутерброды. Как и сотовый. Я-то оба своих мобильника заботливо упаковала, даже о зарядном устройстве побеспокоилась.
Выехали мы в 5.20. За руль села я, в это время ни на что другое я не была способна.
Правда, не обошлось без неприятностей. Начала я с того, что защемила в окошке машины руку Витека. На кой он ее выставил — не понимаю, при этом еще и бубнил, мол, неплохо бы окошко закрыть. Вот я и закрыла. Он в крик, но я-то откуда знала, что он руки в окошки сует. К тому же ничего особенного не случилось, не откромсала я ему руку, так, прищемила слегка.
Словом, мы тут же начали ссориться, но не из-за руки, а из-за маршрута. Я собиралась ехать, как всегда, через Щецин и пограничный переход в Любешине, дорога для меня привычная, в Копенгаген я всегда по ней езжу. А Витек уперся — через Костшин и по берлинской автостраде. Я уступила, хоть не выношу Познанское шоссе. До Костшина добрались без происшествий.
На границе нас ждал длиннющий хвост из легковых машин. В последние годы я от таких очередей поотвыкла, вот и проскочила вдоль всей вереницы до самого здания погранохраны — узнать, чего они это тут стоят и могу ли я проехать. Мне указали на забитую машинами соседнюю полосу. Проехать можно, только вон по той полосе, рядом. Не оставалось ничего другого, как втиснуться в просвет между стоящими в очереди машинами, зато в самом начале очереди.
Границу мы пересекли через десять минут.
Меня пропустили, а Витек ни словом не прокомментировал мое поведение на границе.
Сделал он это лишь тогда, когда мы уже мчались по Германии.
— Ну и что ты откаблучила на границе? — недовольно поинтересовался он. — Попыталась проскочить первой, влезла без очереди. Вот почему тебя и очередь не обсобачила, и погранцы пропустили?
Только тогда до меня дошло, что повела я себя некрасиво. На последний вопрос Витека я знала ответ. Но раз он позволил себе прибегнуть к такому стилю, я в долгу не осталась.
— Отстань! И поучись уму-разуму. Пойми, это граница, место само по себе тревожное. Люди послушно стоят в очереди, терпеливо ждут. И тут подъезжает некий хмырь, плюет и на очередь, и на погранцов, самым хамским образом втискивается в самое начало. Понимаешь? Холера знает, кто он. А может, у него есть такое право? Какой нормальный человек отважится устраивать на границе скандал и задираться с пограничниками? Вот все и подумали…
Витек признал мою правоту, подсчитал сэкономленное время, и у него получилось, что мы успеваем на более ранний паром в Ростоке, тот, что отходит в шестнадцать. И тут я опять возмутилась. Какой Росток, при чем тут Росток? Не желаю в Росток, привыкла всегда отправляться из Варнемюнде. Росток оставим в стороне, автострада нацелена на Варнемюнде и упирается в его пристань! Что он мне голову морочит с этим Ростоком?
До этого мы уговорились смениться за рулем на бензозаправке, но из-за Ростока забыли об уговоре. А тут еще, чуть мы пересекли границу, с полочки над контрольной панелью слетела моя зажигалка, солидная вещь в железном корпусе. Витек сам ее туда положил. Падая, она грохнулась прямо о его коленную чашечку. Бедняга взвыл. Закончив стонать, Витек имел глупость поинтересоваться вслух, какой еще физический ущерб я нанесу ему за время поездки. Сначала рука, потом нога…
Я всегда помнила о недобром часе и других предупреждала, чтобы не искушали судьбу. Уж теперь-то он точно начеку, этот недобрый час…
На бензозаправке я купила два шоколадных батончика, чего никогда не делала, и от одного даже свирепо откусила.
Мы поехали дальше и всю дорогу ссорились из-за маршрута. Теперь мое неудовольствие вызвал указатель на Ганновер. Почему-то мой племянник никак не мог понять, хотя я ему сто раз повторила, что Ганновер должен находиться западнее, а его сомнительный Росток восточнее, а если мы и дальше будем так ехать, то попадем в Путтгартен, описав огромную дугу. Когда же указатель с Ганновером от нас отцепился, я принялась ворчать по другому поводу, кстати и некстати поминая несчастный Росток.
Принялся накрапывать дождь. Очень неприятно в такой момент находиться на автостраде. Дождь еще не смыл пыль, но уже успел ее намочить, размыть, стало скользко. Я сбросила скорость до сотни. Хорошо еще, на автостраде не было толкотни. Одна машина передо мной, далеко позади маячит еще одна, по правой полосе едет автобус, собственно, вот и все.
Упрямо продолжая втолковывать Витеку, что его неумение разбираться в сторонах света до добра не доведет, я приближалась к указателю и уже понимала, что автобус, едущий по правой полосе, его заслонит. Впрочем, это было ясно с самого начала. Всегда, когда справа должен быть нужный указатель, его непременно заслонит автобус, грузовик или хоть трактор. Если человеку так уж необходим указатель, ему положено перестроиться в правый ряд и ползти с умеренной скоростью.
Мой личный рекорд тихоходности на трассе составлял километров восемьдесят в час. Медленнее я просто не умею ездить по скоростным дорогам.
Желая взглянуть на указатель, я вдавила газ, выжав сто десять, надеясь проскочить автобус и все-таки углядеть указатель. И тут передо мной вспыхнули стоп-сигналы.
Тормозит, гад! Мне тоже пришлось притормозить, мелькнула мысль — не обойти ли гада справа, увы, слишком узко, на велосипеде бы проскочила, на машине никак, успела лишь произнести одно-два из уместных в таком случае словечек и врубилась в его гузку левой фарой своего «Авенсиса». Витек уперся руками в приборную доску, размазав по ней початый шоколадный баточник.
Откуда, черт возьми, там взялся проклятый шоколад?
Я даже как-то не очень расстроилась. Случившееся было столь невероятно, что в его реальность я не до конца поверила. Ведь я же не ехала за этим фрицем по пятам, ни в коем случае, я вообще терпеть не могу ехать за кем-то впритык, разве что вынуждает пробка, а так для меня всегда оптимальное расстояние до ближайшей машины — двадцать метров. Это абсолютный минимум, а еще лучше — метров пятьдесят, я люблю простор. С этим же проклятым немцем мы ехали примерно с одинаковой скоростью, он был намного впереди меня, что же заставило его вдруг так резко затормозить?
Я не виновата в дурацком столкновении, я тут ни при чем, не выйду из машины, и все тут! Обиделась я. И вообще плевать я хотела на этого недоумка, пусть они с полицией делают там что хотят.
Они и делали. Однако приехавшая немецкая дорожная полиция заставила-таки меня покинуть убежище. Вылезла я из проклятого «Авенсиса», дождь моросит, я скривилась и заявила, что под дождем отказываюсь давать показания. Допрос немецкие менты учинили мне в своем фургончике. Желая довести до их сведения свою точку зрения на автопроисшествие и поподробнее описать, как оно все случилось, я позвонила Гражине в Штутгарт и привлекла ее к полицейскому разбирательству в качестве переводчицы. По сотовому я по-польски изложила ей свою версию, сунула сотовый в руки главного мента, впрочем, весьма симпатичного и неглупого, он выслушал пересказ по-немецки. Затем сообщил Гражине свои соображения и передал сотовый мне. Выслушав от Гражины по-польски его соображения, свое мнение о них я сообщила Гражине, и она по-немецки довела их до сведения полиции.
Я не раз потом слышала, как Витек в полном восторге рассказывал знакомым, что в такой аварии-развлекухе ему еще не доводилось участвовать.
Потерпевший, тот самый получивший по заду фриц, почему-то не имел ко мне никаких претензий, только лихорадочно собирал и все подсовывал полиции какие-то документы. Я же особый упор делала на его бремсен, то и дело напирая на это слово. Словечко я как-то очень быстро запомнила, знала, что по-немецки bremsen — тормозить, очень я старалась, чтобы полиция поняла: у недоумка не было абсолютно никакой рациональной причины тормозить у меня под самым носом.
Пострадавший энергично отрицал мои инсинуации. Откуда, какие такие бремсены, не прикасался он ни к каким тормозам, чуть ли не заявлял, что у него этих бремсенов и вовсе нет. Полицейский разделался с нами в молниеносном темпе, — возможно, хотел поскорее избавиться от виновницы катастрофы с ее языковыми трудностями. Оказалось, мы стоим в полукилометре от сервиса «тойоты», это во-первых, а во-вторых, до Ростока всего ничего — десять километров, и мы без проблем успеем на паром в 18.00. Не на моей разбитой машине, ясное дело, и не пешком, а на такси.
Мы и в самом деле успели, но я бы не сказала, что без проблем. Одно дело, когда человек собирается в путь на поезде или самолете, и совсем другое — на собственной машине. В таком случае и вещи он пакует соответственно или вовсе их не пакует. У нас оказалась прорва каких-то мелких пакетов и отдельных предметов, перетаскивал их в такси главным образом Витек, но и мне пришлось потрудиться. К тому же мы оба привыкли на паром въезжать на машине, а не входить на своих двоих, а это не так уж и просто — там опять лестницы!
Когда все осталось позади, позвонила неимоверно встревоженная Гражина. Я объяснила, как все было, и заверила, что лично я не пострадала ни телесно, ни психически. Как и Витек. Гражина немного успокоилась и поведала, что мы стали жертвами классической «подставы» — явления, принявшего в Германии еще более крупные размеры, чем в Польше. Здесь люди редко меняют свои старые керосинки на новые машины, слишком накладно. Гораздо проще подстроить автокатастрофу, вызвать дорожную полицию, оформить все честь честью, а страховка в немалой степени покроет расходы по приобретению новой машины. Да вот пример: одна близкая знакомая Гражины полгода мучилась в поисках подходящей аварии, моему же фрицу со мной явно повезло. Поэтому и светился от радости паршивец, ко мне — никаких претензий, даже ручки целовал и потом долго еще присылал открытки, поздравляя то с днем ангела, то с праздниками. А разговаривая после полицейского расследования с Гражиной по телефону, откровенно не скрывал радости, даже произнося, казалось бы, страшные слова «Вдребезги, буквально в лепешку!» и «На списание, в утиль».
Интересно, что он купил взамен своего старого «опеля»?..
Еще со станции обслуживания Витек позвонил своему приятелю в Никобинг, чтобы тот встретил нас в Гедсере. Ничего особенного, каких-то десять километров. До Алициного Биркерода мы добрались поздно, по дороге часто останавливались, парни закупали какие-то рыболовные принадлежности. В Биркероде я не решилась в столь позднее время тревожить больную подругу, поехали прямо в гостиницу, где я и сняла номер. Все мы были страшно голодными и первым делом отправились в ближайшую забегаловку. Я еще радовалась — наконец-то у меня появилась возможность ознакомиться с ночной жизнью Алициного городишки, ведь все эти десятилетия я неизменно останавливалась только в доме подруги. Ночная жизнь разочаровала, в забегаловке на главной улице города были лишь пиво и гренки с сыром, к тому же твердые как камень. Но лучше это, чем ничего.
На следующий день я упаковала все презенты для Алиции в большую сумку на колесиках и пешком отправилась к ее домику, именно таким образом я добиралась много лет назад, когда прибывала в городишко с парома на поезде.
Войдя в ее дом, я привалилась к косяку, перевела дух и упрекнула подругу:
— Алиция, этот твой Биркерод жутко гористый городишко!
— Вот именно! — обрадовалась Алиция. — Я вам это уже сто лет твержу!