Только с начала января по конец июля 1937 года из аппарата ИККИ были уволены 102 человека, то есть каждый шестой (в штате находилось 606 сотрудников) — работники разных рангов — со следующими формулировками: «Разоблачен как враг партии и народа», «Как враг народа», «За связь и защиту арестованного брата (мужа и т. д.) — врага народа», «Как неподходящий для работы в аппарате ИККИ», «По сокращению штатов», «Отчислен по собственному желанию» (с последней формулировкой, как правило, увольняли беспартийных работников ИККИ). В 1937 году появилась новая форма массовою «увольнения» коминтерновских работников: «вычеркивание из списка сотрудников аппарат ИККИ».
8 марта 1937 года Президиум ИККИ и бюро ИКК (Интернациональной контрольной комиссии) издали совместное постановление, рекомендующее национальным компартиям следовать примеру «старших товарищей»: «…в целях содействия партии и деле укрепления ее единства… ИКК рекомендует легальным компартиям капиталистических стран создать центральные контрольные комиссии (ЦКК) и установить порядок рассмотрения проступков членов партии».
Таким образом, коммунистическим партиям всею мира навязывалась сталинская концепция образа «врага народа» и рекомендация борьбы с ним.
Отдел кадров подбирал на руководящие посты наиболее надежных людей. Достаточно назвать несколько имен из числа тех, кто в предшествующие войне годы занимал руководящие посты в ИККИ: И. Сталин, Д. Мануильский, А. Жданов, Г. Димитров, Эрколи (Пальмиро Тольятти), О. Куусинен, В. Пик, X. Диас, Д. Ибаррури, И. Копленик, Г. Подлит, Л.К. Престес, М. Ракоши, Э. Тельман, В. Ульбрихт, Чжоу Эньлай, М. Торез, К. Готвальд, Блас Рока, А. Запотоцкий, В. Коларов…
Все те из них, кто пережил войну, стали руководителями своих компартий и возникших после войны «стран народной демократии».
После заключения советско-германского пакта о ненападении положение Коминтерна осложнилось. Многие коммунистические партии заняли оборонческую позицию, поддержали усилия своих правительств по оказанию сопротивления агрессору. «Мы встречаем исключительные трудности, — писал Димитров, — и для принятия правильного решения нуждаемся больше, чем когда бы то ни было, в непосредственной помощи и советах товарища Сталина».
7 сентября 1939 года Сталин в беседе с Димитровым в присутствии Молотова и Жданова заявил: «Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга. Неплохо, если руками Германии было расшатано положение богатейших капиталистических стран (в особенности Англии). Гитлер, сам этого не понимая и не желая, расшатывает, подрывает капиталистическую систему».
Сталин навязал Коммунистическому интернационалу решительный поворот стратегии и тактики. Коминтерн и компартии прекратили разоблачение угрозы фашизма, перенесли основное направление своей антивоенной деятельности на борьбу против своих правительств.
Но уже к концу 1940 — началу 1941 года политика Коминтерна, основанная на указаниях Политбюро и лично Сталина, изменилась. Была поддержана борьба компартии США «против германского империализма»; политика французской компартии «в борьбе за национальное освобождение»; призыв австрийской компартии, назвавшей «постыдное нападение» Гитлера на Югославию «новым преступлением германского империализма» и призвавшей народ Австрии к борьбе «против своих тюремщиков».
Коминтерновская разведка находилась на высоте. В одной из папок Д. Мануильского периода войны сохранился довоенный документ, озаглавленный «Схема вопросов о войне против СССР», служивший, по существу, инструкцией для сбора развединформации.
Иной раз Коминтерну удавалось получить важные разведывательные данные. 15 сентября 1939 года Г. Димитров направил Л. Берии письмо с приложением 3 видов шифра, которыми пользуется японская армия, полученные от «китайского товарища Чжоу Эньлая».
По каналам Коминтерна в 1941 году поступала информация о близящемся нападении Германии на СССР.
Через Службу связи передавались компартиям деньги. Например, 22 августа 1939 года Разведуправление Генштаба сообщило, что их человек передал деньги близким друзьям через Ли Боцюя — представителя Службы связи.
21 июня 1941 года был будничным днем. Однако Генеральный секретарь ИККИ Г. Димитров был встревожен сообщениями и слухами об угрозе нападения гитлеровской Германии на СССР. Утром 21 июня он позвонил Молотову и попросил его поговорить со Сталиным о положении и инструкциях для Коминтерна. «Положение неясно, — ответил Молотов. — Ведется большая игра.
Но все зависит от нас. Я поговорю с Иосифом Виссарионовичем. Если будет что-то особое, позвоню!» Но так и не позвонил.
22 июня 1941 года гитлеровская Германия напала на СССР. В 7 часов утра Г. Димитрова срочно вызвали в Кремль.
Указания Сталина на встрече с Димитровым и Мануильским 22 июня 1941 года гласили: «Коминтерн пока не должен выступать открыто. Партии на местах развертывают движение в защиту СССР. Не ставить вопрос о социалистической революции. Советский народ ведет отечественную войну против фашистской Германии. Вопрос идет о разгроме фашизма, поработившего ряд народов и стремящегося поработить и другие народы».
В тот же день, получив руководящие указания Сталина, Димитров и Мануильский провели заседание Секретариата ИККИ. На нем обсуждался вопрос задачах коммунистических партий в связи с нападением гитлеровской Германии на Советский Союз и о необходимости срочно перестроить работу ИККИ. Г. Димитров сказал на заседании: «Мы не будем на этом этапе призывать ни к свержению капитализма в отдельных странах, ни к мировой революции. Речь идет теперь в отдельных странах… о борьбе за нашу свободу».
Сразу же после начала войны с новой силой возродились антифашистские настроения коминтерновцев и политических эмигрантов в СССР. Они просили отправить их на фронт или в фашистский тыл. Об этом Г. Димитров неоднократно информировал Г. Маленкова, Л. Мехлиса, Г. Жукова и других.
1 июля 1941 года Димитров направил В. Молотову и Л. Берии справку о наличии людей, которые могли быть незамедлительно переброшены в тыл врага.
11 июля Димитров писал Л. Берии и В. Меркулову, что в ИККИ подобрали, проверили и подготовили группы иностранных коммунистов для партийно-политической работы и организации партизанского движения в ряде стран.
«Товарищу Берия
Дорогой товарищ Берия!
Кроме наших людей, которых отбираем и отдаем т. Судоплатову и 5 Управлению РККА, мы подобрали, проверили и подготовили группы иностранных коммунистов для партийно-политической работы и организации партизанского движения в Германии, Польше, Венгрии, Прикарпатской Украине и в Болгарии.
Списки и справки на эти группы первой очереди отправили сегодня т. Меркулову. Немецкая группа — 11 человек, польская — 12, венгерская — 12, прикарпатско-украинская — 7 и болгарская 11 человек. Одновременно проверяем и подготовляем людей для групп в другие страны.
Очень прошу Вас сделать все зависящее от Вас, чтобы в кратчайший срок были отправлены представленные группы товарищей.
С товарищеским приветом (Г. Димитров). 11 июля 1941 г.».
Одновременно подбирались и готовились группы второй очереди, а также для засылки в другие страны. Обучались не только партийно-политические работники, но и радисты, радиоинструкгоры, разведчики, подрывники и т. д. Они занимались в специальной школе, в строгой изоляции от окружающего мира, по специальным программам, утвержденным руководством ИККИ и Службой связи Коминтерна.
20 июля 1941 года Димитров под грифом «Секретно. Лично» направил Берии письмо с предложением польских коммунистов о формировании польских вооруженных сил в СССР. По-видимому, это письмо учитывалось при подписании 30 июля соглашения между правительствами СССР и Польской республики о восстановлении дипломатических отношений и о создании польской армии на территории СССР.
Хотя все три разведки действовали в тесном контакте и оказывали взаимную помощь, они не были в курсе дел друг друга. Это видно на примере Зорге, работавшего в системе ГРУ. В обзорах, направленных Димитрову, довольно часто сообщались сведения, полученные от лица, близкого к германскому послу в Токио, и имевшие первостепенную важность. Однако, естественно, не говорилось, кто это лицо. Когда Зорге был арестован в Японии, начальник Разведывательного управления НКВД Фитин обратился к Димитрову с вопросом, насколько правдоподобны сведения, сообщенные японским властям арестованным ими немецким коммунистом, работавшим в Информационном бюро ИККИ с 1925 по 1936 год. Димитров и его отдел кадров не сразу поняли, о ком идет речь. Перебрав несколько людей с фамилиями Зорге и Хорхе, они послали 23 января 1942 года Фитину справку на Зорге Ика Рихарда.
Иногда на местах происходили конфликты между представителями ИККИ и разведки. После одной из таких «стычек» (в Болгарии разведка пыталась навязать коммунистам свою концепцию партизанского движения), Димитров 27 августа 1941 года поставил этот вопрос перед Сталиным. Сталин сказал: «Товарищи из Управления хотят руководить движением. Это никуда не годится… Надо урегулировать это дело».
Заручившись, таким образом, одобрением Сталина, Димитров поддержал позицию болгарских коммунистов.
В своей телеграмме в адрес ЦК БРП от сентября 1941 года Димитров писал:
«София — Велко. 1 сентября 1941 г.
Ваша позиция правильна… Существенную разницу между дворцовым переворотом и народным восстанием «специальные» (имеются в виду представители советских спецслужб. — И.Д.) видимо не понимают и не учитывают.
Жан 1.9.41.» (Инициалы Димитрова).
Война велась не только на полях сражений и в подполье, но и в эфире.
Радиопропаганда через тайные радиостанции в Москве началась уже в конце июня 1941 года.
«Голос Москвы» (как и «голос Лондона») достигал ушей слушателей оккупированных стран и особенно после Сталинграда влиял на их настроения. Об этом имеются многочисленные свидетельства.
Под эгидой Коминтерна функционировали специальные учебные заведения. Имея разные названия, они готовили агентуру и радистов для заброски во вражеский тыл, фронтовых радиопропагандистов, политработников. Это были: техникум № 1 «Кушнаренково» под Уфой, специальная школа в Уфе, школа «резерва братских компартий» в Нагорном под Москвой, антифашистская школа для военнопленных в Красногорске, ряд других школ военнопленных.
Для работы среди военнопленных существовала специальная комиссия. Ее работа в лагерях велась совместно с НКВД и Бюро военно-политической пропаганды ЦК ВКП(б).
Вместе с тем существование Коминтерна изживало себя.
Еще в апреле 1941 года Сталин поставил вопрос о ликвидации Коминтерна. Свое предложение он аргументировал необходимостью превратить компартии в национальные партии, действующие под различными названиями. «Важно, чтобы они внедрились в своем народе и концентрировались на своих собственных задачах… они должны опираться на марксистский анализ, не оглядываясь на Москву…»
В ходе советско-германских переговоров в Москве и Берлине неоднократно поднимался вопрос об Антикоминтерновском пакте, а значит, косвенно и о Коминтерне (Антикоминтерновский пакт — договор между Германией и Японией, подписанный 25 ноября 1936 года, оформивший блок этих государств для завоевания мировой гегемонии под флагом борьбы против Коминтерна. В ноябре 1937 года к нему присоединилась Италия). В беседе со Сталиным и Молотовым в ночь с 23 на 24 августа 1939 года Рибентроп отметил, что Антикоминтерновский пакт был в общем-то направлен не против Советского Союза, а против «западных демократий» и привел по этому поводу распространенную среди берлинцев шутку: «Сталин еще присоединится к Антикоминтерновскому пакту».
В новых советско-германских переговорах мог быть поставлен вопрос и о Коминтерне. Характерно, что в заявлении германского правительства о начале войны против СССР 22 июня 1941 года утверждалось: «Вскоре после заключения германо-русских договоров возобновил свою подрывную деятельность против Германии Коминтерн с участием официальных советских представителей, оказывающих ему поддержку».
По свидетельству Димитрова, присутствовавшего на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) 21 мая 1943 года, Сталин сказал: «Мы переоценили свои силы, когда создавали Коммунистический интернационал и думали, что сможем руководить движением во всех странах. Это была наша ошибка. Дальнейшее существование Коминтерна — это будет дискредитация идей Интернационала, чего мы не хотим».
В тот же день Политбюро приняло постановление о роспуске Коминтерна, которое в виде постановления Президиума ИККИ было опубликовано в «Правде» 22 мая 1943 года.
Годы войны. Горе — оно горе для всехИтак, 22 июня 1941 года… Грянула Великая Отечественная воина, принесшая неисчислимые бедствия советскому народу и ставшая свидетельством его героизма, единства и беспримерного терпения.
Но попробуем еще раз попытаться ответить на вопрос, кто же виноват в том, что воина обрушилась на нашу страну столь внезапно. На поверхности один ответ: Сталин, который не доверял ни докладам разведки, ни предупреждению Черчилля, ни показаниям перебежчиков. Однако есть одни довод в его защиту: он должен был вылавливать сообщения разведки среди сотен других докладываемых ему бумаг — о производстве тракторов, о ходе посевной, о раскрытых «заговорах», о неурядицах в работе транспорта, о выпуске самолетов, о новых театральных постановках, о решениях «Особого совещания», о предоставлении отпуска тому или иному члену Политбюро, о Государственном плане на второе полугодие 1941 года… Боже мой, да всего не перечесть!
Такова участь единоличного диктатора, каким был Сталин. И лишь одного не было среди этого множества бумаг — аналитического документа с оценкой всей поступающей по линии разведки информации. Он сам был главным и единственным аналитиком, ибо ни в одной из советских разведывательных служб не было серьезного аналитического подразделения, а тем более не было органа, который мог бы на основании всех имеющихся данных представить ему глубоко обоснованное заключение с четким и прямым ответом на вопрос: начнется ли война и когда? Ни на заседаниях Политбюро, ни на совещаниях с военными и хозяйственными руководителями этот вопрос не обсуждался.
Значит, вроде бы виновата разведка? Может быть и так: ведь ни одному из ее руководителей, и, прежде всего Берии, Меркулову, Фитину и Голикову, не хватило или мужества, или желания, или ума для того, чтобы создать подобные подразделения, с их помощью прийти к определенному выводу и не побояться при докладе вождю произнести сакраментальное слово «война». Этого слова боялись — ведь даже в последнем предвоенном оперативном указании в Берлинскую резидентуру Центр запрашивал не о возможности войны, а о возможности немецкой акции против СССР.
Виновата ли разведка? Да, бесспорно. Но ведь там работали живые люди — честные, неглупые и храбрые, они доказали это позже, на полях сражений и в тылу врага — и у всех были жены, дети, матери, и все они, чудом уцелев, едва оправились от ужасов 1938 года. Можно ли сейчас бросить в них камень за то, что в тех условиях, в обстановке страха, раболепства, угодничества перед вождем никто не смел произнести слово?
А ведь эта обстановка и была создана самим вождем. Отсюда и еще один ответ на вопрос, кто же виноват в том, что война оказалась столь неожиданной.
* * *И все же, что бы ни говорили, Сталин внял донесениям разведки.
Адмирал Кузнецов, бывший нарком Военно-Морского Флота СССР, вспоминает: «…Мне довелось слышать от генерала армии Тюленева — в то время он командовал Московским военным округом, — что 21 июня около 2 часов дня ему позвонил Сталин и потребовал повысить боевую готовность ПВО…. Это еще раз подтверждает: во второй половине дня 21 июня Сталин признал столкновение с Германией если не неизбежным, то весьма и весьма вероятным. Это подтверждает и то, что в тот вечер к Сталину были вызваны московские руководители Щербаков и Пронин. По словам Василия Прохоровича Пронина, Сталин приказал в эту субботу задержать секретарей райкомов на своих местах и запретить им выезжать за город. «Возможно нападение немцев, — предупредил он».
К слову сказать, сам Кузнецов тоже ждал нападения немцев с минуты на минуту. Он вспоминает:
«В те дни, когда сведения о приготовлении фашистской Германии к войне поступали из самых различных источников, я получил телеграмму военно-морского атташе в Берлине Воронцова. Он не только сообщал о приготовлениях немцев, но и называл почти точную дату начала войны. Среди множества аналогичных материалов такое донесение уже не являлось чем-то исключительным. Однако это был документ, присланный официальным и ответственным лицом. По существующему тогда порядку подобные донесения автоматически направлялись в несколько адресов. Я приказал проверить, получил ли телеграмму Сталин. Мне доложили: да, получил.