Армия шутит. Антология военного юмора - Шамбаров Валерий 4 стр.

Однако в сдачах объектов обозначился долгий перерыв. Стимул «джентльменских договоренностей» ослабел, и наше начальство приказало членам комиссии – в этот раз никаких недоделок не принимать. Прораб появился 31 декабря, в канун Нового года. Возник с самого утра, вытащил нас прямо с торжественного собрания. У всех Новый год, а ему как раз приперло – конец года. Пошли смотреть и обнаружили: на построенной ими стоянке для автомашин не заасфальтированы въезды и отмостки. Прораб и клялся, и божился, убеждая нас, что все исправит чуть ли не завтра. Ругал наше упрямство, выплескивая все ему известные пословицы, поговорки и идиоматические выражения. Логически доказывал, насколько это глупо. Но ведь у нас был приказ. Поддаться на его уговоры мы никак не могли, а логика против приказов бессильна.

И все же не нам было с ним тягаться в хитрости. Совершенно неожиданно он сдался. Спрашивает: «Ну хорошо. А когда заасфальтируем – вы подпишете?» – «Конечно, подпишем». – «Тогда так и напишите это вот тут на бумаге! И распишитесь». Почему не написать? Составили «расписку»: как только асфальт будет уложен, члены комиссии обещают поставить в акте приемки свои подписи…

Проходит всего-то пара часов. Мы на обед пошли, сидим в столовой, и туда врывается прораб. Дескать, айда за мной, все готово. Мы ему, конечно, не поверили. Но надели шинели, зашагали. Приходим на объект, и снова не верим. Теперь – своим глазам. Действительно, все готово! Одна за другой подкатывают машины с асфальтом, в поте лица трудится целая рота стройбатовцев, фырчит каток, разравнивая покрытие. Ну а прораб нам расписку предъявляет – все, вы обещали! Что ж, мы развели руками и подписали акт. А потом оказалось, что асфальт был уложен прямо на снег.

В Калмыкии как-то случился массовый падеж скота. Но нашлись деятели, решившие, что издохшую живность еще можно использовать – скормить ее военным. В тот год в офицерских столовых Северо-Кавказского военного округа появилось новое блюдо – «баранина холодного убоя». Она стоила раза в полтора дешевле, чем нормальное мясо, но воняла так, что экономить рисковали очень немногие.

Как-то в начале 1980-х мы с друзьями отправились в отпуск побродить по тверским лесам. Когда я вернулся, видок был еще тот: двухнедельная щетина, ватник, провонявший запахами костров, грязные кирзовые сапоги, старый рюкзак, закопченное ведро. Еду в метро, а рядом трое иностранцев. Пытаются по-английски выяснить, как им проехать на нужную станцию. К одному пассажиру тычутся, к другому – никто их не понимает. А сами они по-русски ни бум-бум. Жестами пробуют изобразить, в схемку путеводителя указывают – ничего не получается. Ко мне они, естественно не обращались: чем им поможет небритый и грязный мужик, то ли колхозник, то ли зэк отсидевший? Ну а я служил в «режимной» части, контакты с иностранцами у нас не приветствовались, поэтому тоже помалкивал.

Но все же жалко их стало. Перед тем, как мне выходить, говорю им: «Зе некст стейшн такая-то, объясняю по-английски, что им надо будет проехать еще две остановки и перейти на другую линию. Они обрадовались невесть как, что нашелся человек, способный их понять! Лопочут «сэнкью, сэнкью», зачем-то переспрашивают: «Ду ю спик инглиш?» Но я развивать знакомство не стал, говорю: «Ноу!» Иностранцы аж обалдели от такого ответа, глазами хлопают, а я вышел из вагона. Что уж они подумали о странном мужике и загадках «русской души», не знаю.

Однажды среди бела дня тяжелая авиационная ракета внезапно врезала по городу Гурьеву. Снесла на окраине два старых барака. Правда, почти все обитатели в момент попадания были на работе, а дети в школе. Но были и пострадавшие. После расследования уволили летчиков, осуществивших злополучный пуск. Как же это случилось?

На соседнем полигоне испытывали самонаводящуюся ракету, предназначенную для уничтожения радиолокационных станций. Разумеется, все близлежащие радары получили запрет на работу. Однако сотрудники Гурьевской станции оказались чересчур любопытными, и захотелось им подсмотреть, чем же это таким секретным военная авиация занимается? Что же такое происходит в воздухе, если им следить запрещают? Врубились они как раз в тот момент, когда ракета пошла на имитатор цели. Сигнал от мощной реальной станции оказался сильнее имитатора, и она тут же перенацелилась на Гурьев. Увидев на экранах объект, несущийся точно на них, операторы локатора смекнули, что нажили себе крупные проблемы. Но смекнули-то поздно, ракета уже «взяла» их в качестве цели. Вообще-то можно было просто разбежаться, оставив аппаратуру включенной, тогда разнесло бы только локатор. Однако перепуганные операторы выключили станцию. Ракета потеряла сигнал и в последний момент немного отклонилась…

В общем-то, авиаторы были совершенно не виноваты. За что же тогда командира экипажа со штурманом спровадили в отставку? При расследовании, как водится, занялись «черными ящиками». Прокрутили переговоры экипажа и услышали, что после пуска штурман озадаченно доложил:

– Командир! Ракета-то на Гурьев пошла…

А тот, чуть подумав, ответил:

– Да и хрен с ним, с Гурьевым!

На истребителе МиГ-25 была установлена новейшая по тем временам автоматизированная система жизнеобеспечения. Если возникают какие-то неполадки в работе техники, включается автомат и начинает просто диктовать летчику его дальнейшие действия. При этом использовали опыт американцев. Их психологи доказали, что пилот быстрее всего обратит повышенное внимание на молодой женский голос, внезапно раздающийся в наушниках. В советском самолете аварийные команды тоже записали женским голосом.

А на испытания приехал заслуженный генерал, командующий авиацией ПВО. Он был пилотом очень опытным, боевым, облетал множество типов машин. Увидел, какой великолепный истребитель, и решил тоже попробовать. Но инструкций он, естественно, не читал. Считал, то при такой квалификации, ему это не нужно. Оглянул и расспросил по-быстрому, где какие приборы и системы управления, – и на взлет. А в воздухе в самолете проявилась неисправность. Прозвучал красивый девичий голос, подсказывающий, что надо делать. Однако психология у генерала очень отличалась от американских летчиков. Он крайне возмутился и рявкнул:

– Это что еще за б… мною командует?

Голос продолжал звучать. Давал указания, все более тревожные. Советский ас уже понял, ситуация нештатная. Но он думал, что разговаривает с землей! Требовал от «собеседницы»:

– А ну дай микрофон кому-нибудь посерьезнее!

Злился, крыл неведомую особу, что не выполняет его приказ. Но следовать советам «девчонки» генерал не собирался. Даже когда «она» стала повторять: «Немедленно катапультируйтесь!» – все равно упрямо не подчинился. Так и погиб из-за глупого недоразумения.

Однажды на День авиации был на Чкаловской парад. Как обычно, построились по «коробкам», начальник гарнизона поздравил. Вышли на исходную позицию, оркестр заиграл «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…» – и зашагали. Когда приблизились к трибунам, специально выделенный человек сигнал выкрикнул, чтобы всем разом перейти на парадный шаг. Но видим, в той «коробке», которая маршировала впереди нас, что-то смешалось. Какая-то непонятная кутерьма. Она быстро успокоилась, но задние шеренги стали сбиваться и спотыкаться.

Потом узнали причину. Когда по сигналу парадным шагом «вдарили», у Паши Литвинова плохо завязанный ботинок с ноги слетел. Ну и что делать? Это ведь уже напротив трибун. Всем строем равнение направо приняли, локтем к локтю слились воедино и усиленно по асфальту «рубят». Не полезешь же из строя подбирать и напяливать! Паша так и зашагал дальше в одном ботинке и носке.

Но слетевший предмет обуви попал под ноги тем, кто сзади шел. Ведь возле трибун вниз уже не смотришь – голова при равнении повернута, чтобы «видеть грудь четвертого человека в шеренге». Вот и заспотыкались. Только в следующей «коробке» офицеры заметили посторонний предмет, и кто-то ухитрился эдак ловко, одновременно с шагом, отфутболить его подальше в сторону.

Ну а Паше потом пришлось в одном ботинке и в носке обратно к трибуне скакать и отыскивать. Но не сразу. А после того, как строй отвели метров на сто, остановили и распустили. И после того, как он выслушал от начальства все, что они думают о людях, теряющих в парадном строю ботинки и марширующих в носках.

Был как-то случай: на 23 февраля объявили торжественное построение всех частей гарнизона. Тысячи солдат, офицеров при полном параде, ветер знамена колышет, оркестр готовит инструменты. Снежок блестит, небо голубое, словом картина – хоть в кино снимай. Выстроили всех в виде огромной буквы «П», чтобы такая масса оказалась в пределах генеральской видимости и слышимости. А там, где начальство будет стоять, постелили коврик, принесли стойки с микрофонами. Стоит, ждем это начальство – и свое, гарнизонное, и кто-то еще выше, из Москвы приехал. Но едва на горизонте показалась группа в папахах, как в блестящую обстановку воинского праздника влез вдруг без спросу бродячий пес. Большая рыжая дворняга обшарпанной наружности.

Их у нас много обитало, на помойках возле столовых кормилось. Солдаты некоторым одну и ту же кличку давали – «Дембель». Ну а в этот торжественный день гарнизон опустел. Видать, собаченции стало скучно, решила людей поискать. И так уже обрадовалась, что нашла! Да еще такую большую и веселую компанию – крики, команды. Развлекуха, лучше и не придумаешь! Конечно, псине тоже захотелось в общем празднике поучаствовать. Вылез он как раз на командирское место. Задрал лапу возле микрофонных стоек, оросив их для порядка. После чего уселся прямо на пустующий генеральский коврик и давай чесаться, блох гонять. Как нетрудно понять, торжественное настроение присутствующих сразу сменилось непринужденным оживлением. А в центре общего внимания оказалось отнюдь не приближающееся начальство.

Из штаба для наведения порядка выслали молоденького лейтенантика. Он тушуется – что делать? Перед всем строем прыгать, орать и руками махать? Цыкнул исподтишка на животное: «Кыш! Пшел вон!» Ну а пес-то что, он не возражает. Его просят подвинуться – он отошел на два метра и продолжает чухаться. Тот опять: «Кыш, кыш!» Лейтенантик хотел снежком бросить, но стоял морозец, снег не лепился. В сторону собаки только крошки полетели. А пес обрадовался пуще прежнего. Решил, что с ним играют. Еще чуть-чуть отойдет и хвостом виляет – ждет, когда лейтенант опять к нему с «кыш-кышем» побежит. Весь строй уже катается, наблюдая за эдакой корридой. Наконец, удалось штабнику оттеснить собаку куда-то за строй. Точнее, за собой ее отманить.

Это оказалось вовремя, как раз генералы подошли. Но прозвучало: «Здравствуйте, товарищи!», тысячи глоток грянули обычное «гав-гав-гав-гав!» – и псина выскочил, с энтузиазмом присоединился к общему хору. Лает и на людей оглядывается – дескать, а вы-то чего перестали? Ну а когда заиграл оркестр, и началось прохождение торжественным маршем, он вообще разошелся. Снова вылез на первый план и принялся во всю глотку оркестру подпевать на две мелодии. То лаем зальется, то протяжно подвывает. А насколько торжественным получилось прохождение, можете догадаться сами. Когда все солдаты и офицеры в парадных «коробках» со смеху киснут, тут, знаете, уже не до равнения и не до выправки…

Ехали мы как-то в поезде «Москва – Баку». А в соседнем купе ехал дембель. Азербайджанец из стройбата. Патрули на московских вокзалах были тогда ух какими свирепыми! Дембелей сажать на губу уже не полагалось, но все равно могли зацепить, отвести в комендатуру, заставить там помаршировать или плац подметать. Поэтому наш сосед сел в вагон в более-менее уставном виде. Только каблуки у сапог были такой высоты, что впору разве что для топ-модели. Но поезд шел до Баку три дня, и по ходу движения солдатик начал преображаться.

Едва от Москвы отъехали, как мундир он на себя напялил уже другой. С отложным воротником, подкладкой из ярко-желтого бархата, а на рукавах нашиты золотые шевроны гражданского воздушного флота. А на сапогах появились здоровенные золотистые кисти, как на знаменах. Они, видимо, и были сделаны для пионерских или комсомольских знамен. По две кисти на каждом сапоге. На второй день путешествия стройбатовец познакомился с матросиком из другого вагона, выменял у него на электробритву тельняшку. Она составила незабываемое сочетание с желтым отложным воротником.

А когда мы его увидели на бакинском перроне, впечатление стало полным. К мундиру добавилась парадная офицерская фуражка ВВС синего цвета. Между мундиром и кистями на сапогах ласкали глаз офицерские бриджи цвета «морской волны». А вся грудь была покрыта плотным слоем значков. Одних только комсомольских висело в ряд штук пять, с ними штуки три «Москва – город-герой», спортивные, туристические, сувенирные и любые другие, какие можно было накупить в киосках. В целом смахивало, что в Баку прибыл какой-нибудь латиноамериканский диктатор. Но здешние патрули были настроены куда лояльнее, чем в Москве, и к подобным зрелищам привыкли. Знали, что дембеля еще и не так рядятся – если, конечно, деньги есть.

Как-то летом были мы в командировке в Закавказском пограничном округе. Ездили по заставам, встречали везде, как лучших друзей. В глуши, в горах, свежий русский человек приехал – уже праздник. А в Гадрутском отряде на одной из застав Валера Косовский среди солдат земляков встретил. Болтали с ним все свободное время, а на прощание подарок ему сделали. Просто так, от души. Ну а что там можно подарить, что вообще у солдат есть? Вручили ему учебную гранату. Без взрывателя, просто чугунная осколочная рубашка от Ф-1, ее для тренировок по метанию использовали. Уж не знаю, зачем Валере «фенька» понадобилась. Может, в качестве сувенира, на полочку поставить. Вид-то внушительный, как «настоящая». А может, обижать земляков не хотел. Сунул к себе в сумку.

Из Гадрута мы поздно ночью поездом в Баку поехали, домой возвращаться. Что такое азербайджанский поезд в те времена – особый разговор. Переполненные вагоны, духотища, вонища, шум, гам, на каждом полустанке кто-то вылезет с узлами и мешками, кто-то влезет, протискивается. Спать не пришлось. В Баку еще на море успели сходить окунуться, и в аэропорт. В ожидании самолета некоторые прямо на вещах уснули. Другие, у кого еще силы оставались, зарулили в бар. Взяли бутылку коньяка. Но только по чуть-чуть попробовали – посадку объявили. Косовский почти полную бутылку пластмассовой пробочкой закрыл и с собой взял.

На посадочном контроле тогда еще аппаратуры было мало. Ручную кладь вручную и перетряхивали. К двум сотрудницам аэропорта, шарящим по портфелям и саквояжам, выстроилась очередь. А когда одна из них, азербайджанка, открыла сумку Косовского, то сразу кинулась на коньячную бутылку: «Эта нилзя! Гаручий жидкость!» Валерка попытался бутылку отнять. Зашумел, что он лучше эту бутылку сейчас из горла оприходует. Азербайджанка не давала и возражала: «Нет! Пьяный в самалот нилзя!» Он спорил, служительница не уступала. Сзади народ в очереди напирал. Мы уже и сами на Валерку заорали, чтоб не выдрючивался. Наконец он сдался, и женщина, убирая трофей, поспешила пропихнуть его на посадку.

Как потом выяснилось, эта бутылка спасла нас всех. Спасла от очень и очень крутых неприятностей. Прилетели в Москву, решили пивка попить. Что-то начали искать, Косовский вывернул содержимое своей сумки – и нам аж плохо стало. На стол, брякнув чугунной тяжестью, выкатилась граната. Та самая, о которой и он забыл, и все забыли. Сразу представилось, что с нами было бы, если б такую штуку обнаружили при попытке пронести в самолет! Как раз незадолго до этого нашумело несколько историй с угонами советских самолетов в Турцию, еще куда-то. А тут Баку, граница рядом. Достань в воздухе гранату и диктуй условия! Азербайджанские правоохранительные органы деликатностью отнюдь не отличались. Даже если со временем разобрались бы в недоразумении, мало нам не показалось бы. Но азербайджанка, увлекшись бутылкой, дальше в сумку не полезла и гранату не заметила.