– Хорошая работа, – похвалил Сталин и поинтересовался: – В каком направлении собираешься вести эту игру?
– С учетом того, что в абвере полностью доверяют Гейне, полагаю, настало время выводить операцию на стратегический уровень – снабжать гитлеровское командование серьезной дезинформацией. С этой целью по согласованию с начальником Генштаба Гейне зачислен на должность офицера связи. Информация о его назначении доведена до абвера. Берлин сразу же отреагировал и потребовал от Макса-Гейне добыть данные о наших воинских перевозках на Юго-Западный и Брянский фронта.
– Очень кстати, Лаврентий! Очень! – оживился Сталин. – Войска Тимошенко успешно наступают под Харьковом. В сложившейся ситуации умелое использование Гейне может спутать карты немецкому командованию и серьезно изменить ход боевых действий на южном фланге нашего фронта.
– Я уже дал распоряжение Судоплатову, чтобы он совместно с Генштабом проработал необходимую дезинформацию для передачи в абвер, – доложил Берия.
– Все правильно, хорошо, что не ждешь! – одобрил Сталин и поинтересовался: – Как настрой у нашего разведчика?
– Боевой.
– Молодец! Он выполняет очень важную работу. Она сохраняет тысячи жизней советских солдат. Поэтому, Лаврентий, ни он, ни его семья не должны знать ни в чем отказа.
– Они обеспечены всем необходимым, а их безопасность гарантирована, – заверил Берия.
– Хорошо, что еще?
– Это касается вашего поручения в отношении изменника Блюменталь-Тамарина. Судоплатовым подобран исполнитель, способный ликвидировать мерзавца, порочащего ваше великое имя и имена других руководителей партии и советского государства. В ближайшее время…
– Погоди, погоди, Лаврентий Павлович, – остановил его Сталин и строго заметил: – Устранение Блюменталь-Тамарина не должно рассматриваться как личная месть товарища Сталина или товарища Молотова. Это акт справедливого возмездия советского народа.
– Да, конечно. Я имел в виду приведение в исполнение приговора военной коллегии Верховного Суда СССР, Иосиф Виссарионович.
– И кто же приведет его в исполнение?
– Сержант Миклашевский.
– Сержант Милашевский? А почему он?
– Его мать – Миклашевская Августа Леонидовна – была подругой жены мерзавца Блюменталь-Тамарина.
– Погоди, погоди, как ты сказал, Августа Леонидовна?
– Да.
– Она, если я не ошибаюсь, была музой этого пьяницы, скандалиста и дебошира Есенина?
– Совершенно верно, он даже посвящал ей стихи.
– Талантливый был хулиган, но шел не в ногу с революцией и советской властью. Как результат, запутался в своих бабах, собутыльниках и плохо кончил.
– В сложившейся ситуации это сработает на Миклашевского.
– Возможно, время покажет. Что еще связывает Миклашевского с Блюменталь-Тамариным?
– По линии отца – Льва Лащилина, правда, он не состоял в официальном браке с Августой Леонидовной, Миклашевский доводится племянником предателю. Жена Блюменталь-Тамарина является сестрой Лащилина.
– Ну и семейка! У этих артистов все не как у людей, – с сарказмом произнес Сталин и продолжил расспрос: – Что собой представляет Миклашевский?
– Комсомолец. С лучшей стороны проявил себе в боях с финнами, сейчас воюет на Ленинградском фронте. По характеру волевой, решительный, спортсмен, до войны занимался боксом. В отношении него проведена серьезная проверка. Мы поставили его, можно сказать, в невыносимые условия, он их выдержал и не сломался.
– То есть не подведет и рука не дрогнет привести в исполнение приговор предателю?
– Да, Иосиф Виссарионович, – подтвердил Берия и замялся, не зная, с чего начать доклад о дерзком замысле ликвидации самого Гитлера.
Это не укрылось от внимания Сталина, и он спросил:
– Лаврентий, что, все-таки есть сомнения в Миклашевском?
– Наоборот, Иосиф Виссарионович, я убежден, ему по плечу более важное задание.
– И какое же?
– Пока это соображение, так сказать, общего плана.
– И что за план?
– Скорее замысел ликвидации Гитлера!
– Гитлера?! Нуты даешь, Лаврентий!
– Иосиф Виссарионович, другой такой возможности может и не быть! Есть надежный исполнитель, такой же, как Рамон Меркадер! Миклашевский, не задумываясь, раскроит череп Гитлеру. И, что очень важно, через Чехову есть прямой канал его вывода на этого мерзавца! – горячился Берия.
– Говоришь, устранить Гитлера, а к чему это приведет? – задался вопросом Сталин и задумался.
То, что предлагал Берия, выходило за рамки оперативно-боевой операции. Это была акция прежде всего важнейшего политического значения. Ее успех обеспечивал совершенно новый расклад сил не только в Германии, но и в мире. Что до исполнителей, то они, скорее всего, были обречены на смерть. Но вождя мало волновали их судьбы. Что значил десяток человеческих жизней на весах истории, когда решалась судьба огромной страны? Ровным счетом ничего! Кровавый Молох войны ежедневно, ежечасно перемалывал в своих жерновах тысячи и тысячи человеческих жизней. Ликвидаторы являлись всего лишь разменной монетой в большой политической игре. Сталин, как никто другой, знал истинную ее цену и цену самих игроков.
Это они, Даладье и Чемберлен, потакали, а финансово-промышленные боссы Крупп, Шахт, Тиссен вскармливали Гитлера и нацистов с одной целью: уничтожить, стереть с лица земли Советский Союз. Его, Сталина, детище. Детище, которое не давало покоя финансовым воротилам лондонского Сити и нью-йоркской Уолл-стрит. Они спали и видели, как сжить со света ненавистный им СССР и завладеть его несметными богатствами. И тому Сталин находил массу подтверждений. Память вернула его в недавнее прошлое.
После аннексии Австрии нацисты нацелились на следующую свою жертву – Чехословакию. Весной 1938 года они развернули бешеную пропаганду, обвиняя чехов в дискриминации трех миллионов судетских немцев. Вслед за этим у ее границ вермахт грозно залязгал гусеницами. В воздухе запахло порохом. 17 марта по поручению Сталина нарком иностранных дел СССР Максим Литвинов обратился к главам крупнейших европейских держав с призывом не допустить войны и предложил: «…Трем заинтересованным великим державам – Франции, России и Великобритании – выступить с совместной декларацией, которая стала бы наилучшим путем предотвращения войны… и возникновения угрозы для Чехословакии».
Лондон и Париж не только высокомерно отмахнулись от предложений Москвы, но и ничего не сделали, чтобы повлиять на позицию руководителей Польши и Румынии. Те отказались пропустить через свою территорию части Красной армии, которые советское правительство, выполняя свой союзнический долг перед Чехословакией, собиралось направить на ее защиту. Более того, британский премьер Чемберлен, вместо того чтобы поддержать предложение Литвинова – посадить на цепь бешеного пса Гитлера, бросился ублажать его.
16 сентября 1938 года под Мюнхеном в резиденции рейхсканцлера Германии Берхтесгадене в ходе переговоров с Гитлером Чемберлен согласился на расчленение Чехословакии. И как потом метко отметил Черчилль: «…Англия, оказавшись перед выбором: война или позор, в итоге выбрала и войну и позор». После завершения встречи с Гитлером Чемберлен вернулся в Лондон и, сияя белозубой улыбкой, громогласно с трапа самолета объявил: «…Я привез вам мир!» «Мир», который спустя три года обернулся десятками миллионов безвинных человеческих жертв.
Не прошло и года после оккупации Чехословакии, как Чемберлен и Даладье мелко и постыдно предали другого своего союзника – Польшу, отдав ее на растерзание Гитлеру. 1 сентября 1939 года вермахт начал боевые действия. Варшава подверглась жесточайшей бомбардировке, тысячи мирных жителей были погребены под развалинами. И снова Запад закрыл глаза на наглую агрессию фашистов. Отчаянные призывы главы польского правительства Флавой-Сладковского к союзникам – Великобритании и Франции – прийти на помощь не нашли поддержки.
3 сентября Лондон объявил войну Берлину. Вслед за ним то же самое сделал Париж. Но дальше слов они не пошли. На что Гитлер с сарказмом заявил: «…Если они нам и объявили войну… то это еще не значит, что они будут воевать». Он знал, что говорил. Неверные союзники Польши – Великобритания и Франция ограничились ритуальными заявлениями и не ударили палец о палец, чтобы остановить фашистов. В Лондоне и Париже все еще надеялись, что военный каток Германии покатится дальше на восток и раздавит ненавистную западным буржуа советскую Россию.
И только когда вермахт раздавил Францию, а люфтваффе подвергло Великобританию ковровым бомбардировкам, в Лондоне и Вашингтоне спохватились и запели другую песню: о совместной с советской Россией борьбе с Гитлером и фашизмом. Насчет этих заявлений Сталин не обольщался, так как понимал: смерть фюрера могла резко изменить мировой расклад политических сил. У него не возникало сомнений в том, что после гибели Гитлера вчерашние враги: морганы, рокфеллеры, ротшильды, шахты, круппы и тиссены снова собьются в одну хищную стаю капиталистических гиен и бросятся терзать обескровленную войной социалистическую Россию. В условиях, когда на фронте наметился перелом, а Красная армия перешла в наступление, предложение Берии было не только несвоевременно, но и опасно.
Сталин покачал головой и решительно отрезал:
– Нет, Лаврентий, судьбу Гитлера и Германии должны решать не выстрел из пистолета или удар ножа, а русский солдат на фронте!
– Ясно, Иосиф Виссарионович, – не стал настаивать на своем предложении Берия и спросил: – А как быть с Блюменталь-Тамариным?
– А что он? Не за горами время, когда предатель предстанет перед советским судом. Тимошенко успешно развивает наступление, и это только начало. Поэтому, Лаврентий, не будем спешить.
– Хорошо, Иосиф Виссарионович, – согласился Берия и продолжил доклад.
Он изложил ситуацию, сложившуюся на оборонных предприятиях, эвакуированных на Урал, предложил освободить из лагерей ряд конструкторов, инженеров и направить на производство. Сталин согласился. На Лубянку Берия возвращался в хорошем настроении. Его не огорчил отказ Сталина поддержать замысел операции по ликвидации Гитлера. В глубине души Берия надеялся, что рано или поздно это решение будет пересмотрено.
Прошла неделя, месяц, Сталин к этому разговору больше не возвращался. Ему было не до того, и причиной этому стали драматические события на фронте. Сбылся самый мрачный прогноз начальника особого отдела Юго-Западного фронта комиссара госбезопасности 3-го ранга Селивановского.
К исходу дня 17 мая наступление советских войск на харьковском направлении захлебнулось. К тому времени авиация противника, завоевав господство в воздухе, лишила части 6-й и 9-й армий возможности совершать маневры. Тимошенко с Хрущевым забили тревогу: бросили в бой последние резервы, не предполагая, что все самое худшее впереди.
Атакуя правый фланг противника, они не подозревали, что угроза наступающим советским частям исходила с противоположной стороны. На левом фланге над 57-й армией генерала Подласа, подобно дамоклову мечу, нависла мощная группировка противника. Ее костяк составляла 1-я танковая армия. Она проявляла странную пассивность, что наводило на мысль: гитлеровцы, отступая, специально заманивали в ловушку части Юго-Западного фронта. Это предположение Селивановского ни Тимошенко, ни Хрущев не захотели услышать. Они упрямо гнули свое и предлагали руководству Ставки Верховного Главнокомандования подключить к наступлению части Брянского фронта.
То была еще одна роковая ошибка Тимошенко и Хрущева. Ни они, ни Генштаб не знали, что командование группы армий «Юг» вермахта еще в конце апреля 1962 года приступило к разработке наступательной операции против частей Юго-Западного фронта. Она получила кодовое название «Фредерикус», ее подготовка велась в глубочайшей тайне. Конечным замыслом операции предусматривалось силами 6-й армии под командованием генерал-полковника Паулюса и танковой группировки под командованием генерал-полковника Клейста окружить и уничтожить советские войска с последующим выходом к Ростову-на-Дону – воротам на Северный Кавказ.
18 мая командование вермахта ввело в действие план «Фредерикус». Ранним утром после мощнейшего артобстрела и бомбардировки позиций советских войск гитлеровцы перешли в контрнаступление. Командование Юго-Западного фронта, исчерпав все резервы, не смогло оказать серьезного сопротивления. Дальнейшее сражение шло под диктовку вермахта. Танковая группировка генерала фон Клейста, прошла, как нож сквозь масло, через левый фланг Юго-Западного фронта и через пять дней, 23 мая, южнее города Балаклея соединилась с частями 6-й армии будущего генерал-фельдмаршала Паулюса. Кольцо окружения вокруг советских войск замкнулось, управление ими было дезорганизовано, и сражение превратилось в кровавую бойню.
К 28 мая Юго-Западный фронт перестал существовать. Общие его потери составили 85 тысяч погибших и 230 тысяч пленных. Для вермахта открылся, как о том предупреждал Селивановский, путь на Сталинград и Кавказ. За провал операции ответили, конечно, не Тимошенко с Хрущевым, а «стрелочники». Главными виновниками стали командующий 9-й армии генерал Харитонов, отданный ими под суд военного трибунала, и полковник Рухле. Последний был обвинен в сотрудничестве с гитлеровцами.
Знойное лето 1962 года обернулось чудовищной катастрофой для советских войск на Южном и Юго-Западном фронтах. Отчаянные попытки Ставки Верховного Главнокомандования спасти положение не дали результата. В знойных донских степях части Красной армии, оставшись без надежного воздушного прикрытия, становились легкой добычей для фашистской авиации. На земле бронетанковые и моторизованные части вермахта, как в мельничных жерновах, перемалывали остатки истрепанных в непрерывных боях 51-й и 66-й армий. Фронт все дальше откатывался на восток к Сталинграду и Кавказу. Положение становилось все более критическим, и тогда Сталин санкционировал Берии операцию по ликвидации Гитлера.
Нарком не стал медлить и потребовал от Судоплатова представить все материалы на Миклашевского и Блюменталь-Тамарина, после их изучения вызвал его к себе. На доклад Судоплатов прибыл не с пустыми руками, а с перечнем мероприятий по реализации замысла операции и взял с собой ее руководителя – Маклярского. Берия, ознакомившись с материалами, огорошил заявлением:
– Товарищи, Блюменталь-Тамарин не основная цель предстоящей операции! Главная цель – Гитлер!
Судоплатов не нашелся, что сказать. А у Маклярского невольно вырвалось:
– Как?! Это же сам Гитлер!
– И что? Черт не так страшен, как его малюют! – отрезал Берия.
– Я… я, понимаю, товарищ нарком, но это же… – Маклярский не смог найти слов.
– Лаврентий Павлович, но у Блюменталь-Тамарина нет выхода на Гитлера! Я даже не представляю, как выполнить ваше задание, – признал свое бессилие Судоплатов.
– Не мое, Павел Анатольевич, а товарища Сталина! – объявил Берия и приоткрыл одну из самых больших тайн советской разведки: – Выход есть, через Ольгу Чехову!
– Чехову?! Она что, наш агент?!! – поразился Судоплатов.
У Маклярского от удивления округлились глаза. Берия улыбнулся и снисходительно заметил:
– Думали, что одни вы такие прыткие, я тоже кое-что умею.
– То есть Блюменталь-Тамарин сыграет роль посредника при выводе Миклашевского на Чехову! – сообразил Судоплатов.
– Да! – подтвердил Берия.
– У меня вопрос, Лаврентий Павлович, каким образом и на какой основе Чехова введет Миклашевского в окружение Гитлера? Он же не знаменитость и даже не артист.
– Зато известный боксер.
– А что это дает?
– Дает, Павел Анатольевич, и дает немало. Вам что-то говорит фамилия Шмелинг?
Маклярский пожал плечами. Судоплатов напряг память и вспомнил:
– Немецкий боксер, чемпион мира.
– И не просто чемпион, а любимец Геринга.
– То есть Миклашевский после перехода к немцам должен засветиться перед Шмелингом? – предположил Судоплатов.
– Правильно мыслишь, Павел Анатольевич! – подтвердил Берия и развил свою мысль: – Для этого Миклашевский с помощью Блюменталь-Тамарина должен организовать турнир среди боксеров. За него уцепятся пропагандисты Геббельса и, я уверен, подключат Шмелинга.
– С этой частью замысла понятно, а какова роль Чеховой?
– Ключевая! После того как Миклашевский сделает себе имя среди нацистской верхушки, она введет его в ближний круг Геринга и Гитлера.
– Блестящая идея, Лаврентий Павлович! Гениальный ход! – не мог сдержать восхищения Судоплатов.