– Вы принимаете на себя огромную ответственность, вы берете на себя не честь и славу, а берете огромный подвиг и крест, ответственность перед Богом, перед историей и перед народом, который вас избрал.
По православным канонам, когда патриарх благословлял первого президента, Борис Николаевич должен был поцеловать благословляющую его руку. Но не решился или не захотел. Он сказал еще несколько слов:
– Впервые в тысячелетней истории России президент торжественно присягает своим гражданам. Нет выше чести, чем та, которая оказывается человеку народом…
Ельцин выглядел внушительно – высокий, широкоплечий, седовласый. Отец нации. Поздравлявший его Горбачев казался неуверенным и неловким.
Невиданная в нашей стране церемония произвела впечатление. Инаугурация сопровождалась хоровым исполнением «Славься» из оперы Михаила Ивановича Глинки «Жизнь за царя».
Избрание Ельцина сделало пост председателя Верховного Совета России вакантным. Началась мучительная борьба за это кресло. Ельцин предложил вместо себя Хасбулатова:
– Я пришел к выводу, что это как раз тот человек, который нужен для руководства Верховным Советом. Это экономист. Специалист по переходу к рыночной экономике, с которой мы столкнемся в самые ближайшие дни. Это экономист, который знает вопросы перевода автономий и регионов на экономическую самостоятельность. Это ученый, и, конечно, человек с таким уровнем интеллекта очень нужен в руководстве Верховного Совета.
Но избрать Руслана Имрановича председателем оказалось непросто. 17 июля российский съезд сделал вынужденный перерыв. Гавриил Попов предупреждал:
– Руслан Имранович – прекрасный заместитель, но его ни в коем случае нельзя делать первым лицом…
Как в воду смотрел. После провала августовского путча Хасбулатова изберут, а через два года это станет причиной одного из опаснейших кризисов.
Укрепление российского руководства подстегивало желание генерала Иваненко как можно скорее превратить республиканский комитет госбезопасности в действующий орган. Но на каждом шагу он встречал сопротивление. На Лубянке он вовсе не был чужим человеком, как многие видные деятели из ельцинского окружения. Он был своим. Но постоянно утыкался в невидимую, но весьма ощутимую стену.
Игра на нескольких досках
К первоначальным тринадцати сотрудникам КГБ РСФСР добавили еще семь. В подчинении у генерала Иваненко стало двадцать чекистов. Виктор Валентинович ходил по руководящим кабинетам на Лубянке и убеждал коллег:
– Давайте двигаться дальше. Разрабатывать структуру аппарата КГБ Российской Федерации. Готовить приказ о передаче в подчинение России территориальных органов КГБ в Российской Федерации.
– А что вы слышали в ответ? – спросил я Иваненко.
– Очевидно, в тот момент у Крючкова на уме уже были другие планы. Поэтому он всячески затягивал решение всех вопросов. Душеспасительные беседы вел – о сохранении Советского Союза. Обещал: вы можете пользоваться нашей инфраструктурой и нашей информацией, вы можете ставить Бориса Николаевича в известность о процессах, происходящих в России… Но с определенными ограничениями. Пришла информация о том, что в одной из областей наши военные оставили без охраны артиллерийские снаряды. Бросили целые штабеля. На железнодорожной станции, без охраны. Я эту информацию включил в сводку. Президент России должен знать, какое безобразие в армии происходит. Так руководители КГБ СССР меня заставили это вычеркнуть из сводки: он эти сведения использует в борьбе с союзным руководством… Но устно я все равно доложил.
Крючков ни с кем не желал делиться своими богатствами. Исходил из того, что все должен знать только он сам. Остальные узнают лишь то, что он сочтет нужным им сообщить.
Председатель КГБ Латвии генерал Эдмунд Волдемарович Ёхансон также безуспешно пытался получать какую-то информацию от КГБ Союза. Ему было крайне важно продемонстрировать новому руководству республики свою полезность. У власти в Латвии уже находились люди, критически относившиеся к политике Москвы. Имело смысл заинтересовать их сотрудничеством с комитетом.
«Во время встречи с Крючковым, – рассказывал Ёхансон, – я упомянул, что неплохо бы снабжать руководство республики информацией, имеющейся в распоряжении КГБ СССР, о происходящих в мире процессах. Крючков пообещал снабжать нас аналитическими данными, с которыми я мог бы знакомить первых лиц республики».
Эдмунд Ёхансон, бывший комсомольский работник, окончивший Высшую партийную школу, воспринимался в Москве как свой человек. С ним связывались немалые надежды на сохранение контроля над выходившей из подчинения Латвией.
И что же?
«Пару раз такие материалы из Москвы я в самом деле получил, – вспоминал Ёхансон. – Если в первый раз они в самом деле были интересны, то потом становились все слабее и невыразительнее. До меня дошло, что нам перестают доверять. Как-то, снова будучи у Крючкова, сказал, что наша договоренность не действует – получаемая информация носит формальный характер. И показал ему один из присланных нам материалов – это были газетные статьи».
– Я не имею права показывать руководству республики такие материалы, – объяснил Ёхансон, – потому что они изобличают слабость КГБ СССР. Решат, что комитет и не располагает материалами, с которыми стоит знакомиться.
Крючков просмотрел материалы, усмехнулся и позвонил начальнику 1-го главного управления (внешняя разведка):
– Слушай, мы же договорились. Ведь с Латвией у нас нормальные отношения, надо давать им то, что нужно!
«Но при всех обещаниях, что теперь все будет в порядке, ничего не изменилось, – констатировал Ёхансон. – Продолжала поступать пустая формальная информация, и я все больше убеждался, что соответствующие службы не питают большого доверия к руководству республики».
Я спросил Виктора Иваненко:
– В протоколе, подписанном 6 мая, сказано: «Передать территориальные органы в ведение КГБ РСФСР». Неужели вы думали, что Крючков готов был весь российский аппарат госбезопасности отдать Борису Николаевичу Ельцину?
– Это было наше предложение. Что это за комитет госбезопасности России, если ему не подчиняются территориальные органы? Крючков был против. Но пошел на компромисс. Видимо, он уже представлял, что впереди чрезвычайные события, и рассчитывал, что российский комитет так и останется на бумаге.
Иваненко постоянно ходил к руководству КГБ СССР. И слышал от Крючкова одно и то же:
– Подожди, подожди. Вы там освойтесь, вникните…
Иначе говоря, приходите завтра. Игра. Крючков наставлял председателя КГБ России:
– Ты думай больше о будущем Советского Союза.
Иваненко отвечал:
– Все это правильно. Советский Союз – наше достояние, но в стране идут демократические процессы, а мы остаемся на обочине. Мы должны соответствовать духу времени, создавать законодательную базу.
Председатель КГБ пытался играть сразу на нескольких досках.
В январе 1991 года он пригласил к себе своего первого заместителя Виктора Федоровича Грушко.
На Лубянке знали, что генерал-полковник Грушко – любимец Крючкова. Он окончил Московский государственный институт международных отношений и был распределен в Министерство иностранных дел, начинал в посольстве в Норвегии. Молодого дипломата пригласили на работу в КГБ, и в 1960 году Грушко приступил к занятиям в учебном заведении для разведчиков, которое в служебной переписке в конспиративных целях называли 101-й школой. Как знающего иностранный язык и имеющего опыт дипломатической работы, через год его отправили в 1-е главное управление КГБ (внешняя разведка),
Грушко трудился в третьем (англо-скандинавском) отделе, который занимался Англией, Ирландией, Австралией, Новой Зеландией и Скандинавскими странами. В 1972 году стал заместителем начальника, затем возглавил отдел. В 1980 году Крючков сделал Грушко своим заместителем.
Когда Виктор Федорович вошел в кабинет председателя, Владимир Александрович интригующе заметил:
– Хочу познакомить вас с весьма интересным собеседником.
Им оказался человек из ельцинского окружения – первый заместитель главы нового российского правительства Юрий Владимирович Скоков.
Сын профессионального сотрудника госбезопасности, Скоков окончил Ленинградский электротехнический институт имени В. И. Ульянова, работал в научно-иследовательском институте № 2 Министерства обороны, защитил диссертацию, затем перебрался в Краснодар, где в краевом управлении КГБ служил его отец.
Со временем его перевели в Москву, и он возглавил научно-производственное объединение «Квант», где побывал первый секретарь Московского горкома Борис Ельцин, который запомнил Скокова. Юрий Владимирович был избран народным депутатом СССР, а в 1990-м Ельцин сделал его первым заместителем председателя Совета министров России. Он выполнял некоторые деликатные поручения Бориса Ельцина.
«Скоков – реальный „теневой“ премьер-министр, которого я всегда как бы имел в виду, – вспоминал Борис Николаевич. – Пусть „теневой“ премьер подстегивает премьера реального».
Крючков свел Грушко со Скоковым и рекомендовал договориться о регулярных контактах. Из разговора следовало, что и Ельцин наделил Скокова соответствующими полномочиями. Когда Скоков покинул кабинет председателя КГБ, Грушко осведомился, в чем состоит смысл контактов с представителем российского правительства.
– Оставляю это на ваше со Скоковым усмотрение, – уклончиво ответил Крючков. – Цель состоит в обмене мнениями для лучшего взаимопонимания. Контакт рассматривайте как рабочий, а меня информируйте лишь тогда, когда сочтете необходимым.
Скоков и Грушко встречались два-три раза в месяц. «Вскоре у нас сложились хорошие отношения, позволявшие отлично понимать друг друга», – вспоминал покойный генерал Грушко. Он по-свойски снабжал Скокова кое-какой разведывательной информацией, интересной для российского руководства. Юрий Федорович столь же доверительно делился планами Ельцина.
Вероятно, Борис Николаевич рассчитывал таким способом быть в курсе намерений руководителей КГБ, найти там людей, симпатизирующих новому российскому руководству, – при случае помогут. Но ничего из этого не вышло. Грушко был одним из самых близких к председателю КГБ людей. Но Ельцин и Скоков так и не выяснили заранее, что Крючков готовит создание ГКЧП.
Во время августовского путча, вспоминал Ельцин, «Скоков как мое доверенное лицо встречался с представителями армии и МВД – Грачевым и Громовым. Эти контакты были совершенно секретны и имели для нас решающее значение – хотя бы даже в моральном плане. При этом Скоков держался скромно, незаметно, что тоже не могло не импонировать».
Юрий Владимирович Скоков станет секретарем Совета безопасности России.
Начальник разведки генерал Леонид Шебаршин рассказывал, что летом 1991 года предложил Крючкову пересмотреть отношение к Ельцину:
– Горбачев не сумеет удержать страну от распада. Нравится нам Ельцин или нет, стоит ориентироваться на Ельцина и Россию. Уверен, что у нас нет иного пути.
Крючков не стал спорить с Шебаршиным. Напротив, на словах поддержал его предложение развивать контакты с новой российской властью:
– Подумаем еще. Работайте, посылайте побольше информации Борису Николаевичу.
Тем временем у Геннадия Бурбулиса возникла идея собрать чекистов и объявить, что они должны подчиняться российской власти. Ельцин официально обратился к Крючкову с предложением провести Всероссийское совещание руководителей территориальных органов КГБ РСФСР и представителей центрального аппарата КГБ СССР.
Владимир Александрович при всей своей изобретательности не нашел оснований ответить отказом. Согласился.
Скрепя сердце, потому что на совещании должен был выступить Ельцин.
Виктор Иваненко:
– Это было большое событие. Я готовил доклад, составил список выступающих от территориальных органов КГБ России. Все это мои друзья, единомышленники, я помогал им писать выступления.
Сохранился список российских лидеров, приглашенных в президиум совещания: Ельцин, Руцкой, Волкогонов, Степашин. А с ними первый заместитель председателя Совмина России Олег Иванович Лобов (тоже из Свердловска), молодой генеральный прокурор России Валентин Георгиевич Степанков, новый республиканский министр внутренних дел Виктор Павлович Баранников, его первый заместитель Виктор Федорович Ерин. Приехал ельцинский помощник Лев Евгеньевич Суханов, который прошел с ним самые трудные годы и был исключительно ему предан. Одно время он считался самым близким к президенту человеком.
Виктор Иваненко:
– Совещание мне далось большой кровью. Свой доклад я долго оттачивал. Там был абзац, который посоветовал вписать Сергей Васильевич Толкунов. Он уже был на пенсии. Пришел, когда услышал, что готовится всероссийское совещание: я тебе помогу. И он написал, что мы, органы КГБ, должны пройти через покаяние. За те преступления, прошлые. Чтобы это никогда не повторилось. Чтобы у народа не осталось страха перед возможностью рецидива… Но все мои подчиненные резко выступили против: а мы-то чего должны покаяние приносить? Мы не совершали этих преступлений. И конечно, руководство КГБ было против. Агеев настаивал: говори что хочешь, но о покаянии убирай.
Пришлось пойти на компромисс, убрать.
Агеев потребовал:
– Ты мне покажи весь проект доклада.
– Он вам не понравится, – предупредил Иваненко.
– А что там такое?
– Хочу говорить о департизации.
– Даже не вздумай! А текст принеси!
Принес. Они читали вдвоем с зампредом по кадрам Пономаревым. Тот грозно спросил Иваненко:
– Вы будете выполнять наши указания, установки партии?
– Не буду, потому что вы ведете нас к разгрому! Столкновения с народом неизбежны, по типу Восточной Европы.
Пономарев уверенно произнес:
– Нет. У нас это не произойдет! Этих экстремистов мы прижмем.
Иваненко настоял на абзаце, где шла речь о необходимости департизации органов. О том, что чекисты не должны выполнять указания одной партии, когда складывается многопартийная система.
Все это становилось реальностью. 17 апреля 1991 года Верховный Совет РСФСР принял закон «О милиции», в котором говорилось: «В милиции не допускается создание и деятельность политических партий и их организаций».
Виктор Иваненко:
– И критика в адрес Центра прозвучала в моем докладе: во многих бедах мы видим враждебные происки, обвиняем иностранные разведки, а виноват иногда наш собственный Центр, его нераспорядительность, его нежелание идти на назревшие реформы. И правильно я тогда сказал. Экономика шла по нисходящей. Полки магазинов пусты. Людям есть нечего. Надо переходить на рыночные отношения. Но рынок – это красная тряпка для руководства КГБ и для партийной верхушки… Денег в казне нет, а мы рассуждаем об ускорении, о перестройке и ничего не делаем. И у многих сотрудников КГБ это вызывало естественное желание прислониться к другой силе, которая что-то предлагает. А кто предлагал? Борис Николаевич Ельцин, его команда.
Совещание состоялось в середине июля 1991 года, за месяц до путча. Оно широко освещалось в прессе и по телевидению. Зал был полон. Многие из союзного КГБ, из аппарата Крючкова пришли послушать необычные для этого здания речи. Совещание произвело на сотрудников КГБ впечатление. Во-первых, председатель КГБ РСФСР заявил о необходимости департизации органов. Во-вторых, выступил Ельцин и сказал: вы нужны демократической России, ваш труд нужен, ваша работа нужна. Но только вы реформируйтесь, меняйтесь и подчиняйтесь закону, законной власти.
Сергей Степашин:
– Борис Николаевич и мы с ним приехали на Лубянку, в зал, где проходят коллегии. Выступил Крючков. Не запомнился. А вот Борис Николаевич выступил хорошо. Тогда у него сильная команда была, интеллектуалы. И Ельцин понравился, похоже, аудитории. Я потом уже, когда сам возглавил Лубянку, спрашивал чекистов: как вы воспринимали Ельцина? Они отвечали: на выборах в восемьдесят девятом году мы все за него голосовали. Ребята в КГБ уже понимали, что в стране происходит. Они знали обстановку лучше, чем многие товарищи из политбюро. Поэтому к Ельцину не было такого резкого антагонизма. Борис Николаевич прекрасно выступил. Оценивая состояние экономики и предупреждая о ее возможном крахе, говорил о коррупции, взяткоемкости власти. Я сидел в президиуме и видел глаза этих мужиков, отнюдь не сторонников тогдашней российской власти. Они откликнулись на его слова.