И вот настал 1968 год, и почти все худшие опасения по поводу будущего республики подтвердились… А потом, чтобы довершить дело, другой низкопробный карманник переехал в Белый дом. Если бы Джо Макгиннис написал «Как продать президента» о старом добром Айке[34], его бы преследовали по улицам Нью-Йорка разъяренные толпы. Но когда он написал это о Никсоне, люди просто пожали плечами и сказали: «Да, если это правда, это чертов позор, но что с того?»
Я ходил на инаугурацию Никсона. Вашингтон под ледяным дождем превратился в море грязи. Когда инаугурационной парад приблизился к углу 16-й и Пенсильвания-авеню, какой-то фрик бросил кувшин с полугаллоном вина в кабриолет, в котором ехал командующий морской пехоты… А когда несостоявшийся кандидат в президенты Джордж Ромни проезжал мимо толпы в своей новой роли министра здравоохранения, образования и социального обеспечения, люди на тротуаре начали скандировать: «Ромни жрет дерьмо! Ромни жрет дерьмо!».
Джордж попытался проигнорировать эти выкрики. Он знал, что на него направлены телевизионные камеры, и поэтому скривил рот в отвратительной улыбке и продолжал махать толпе, а она все кричала: «Ромни жрет дерьмо!»
Настроение толпы было отвратительным. Не имея навыков кулачного боя, невозможно было пройти и 15 м. Кульминацией парада, конечно, был момент, когда мимо проследовал новый президентский автомобиль.
Но понять, в какой именно из машин едет президент, было непросто. Секретная служба время от времени совершала вдоль выстроившейся толпы ложные проезды, по-видимому, чтобы запутать снайперов и вызвать огонь на себя… Но ничего серьезного не произошло: просто град камней, пивных банок и бутылок вина… Так что в конце концов они решили, что провезти президента будет безопасно.
Если верить телевизионщикам, Никсон подъехал на чем-то вроде огромного пушечного ядра на колесах. Это была довольно отвратительного вида бронированная машина, и одному Богу известно, кто на самом деле сидел внутри нее.
Я стоял рядом с репортером CBS-TV по имени Джо Бенти и услышал, как он сказал: «А вот и президент…»
— Как вы узнали? — спросил я его. Едва ли было возможно хоть что-то увидеть сквозь щели, которые были у этой машины вместо окон.
— Президент машет толпе, — сказал Бенти в микрофон.
— Фигня! — воскликнул Леннокс Рафаэль, стоящий рядом со мной. — Это Нил Кэссиди[35]!
— Кто? — спросил Бенти.
— Не берите в голову, — сказал я. — Он в любом случае вас не услышит. Эта машина имеет вакуумную изоляцию.
Бенти уставился на меня, потом отошел. Вскоре после этого он оставил свою работу и переехал с семьей в Копенгаген.
Когда придет пора перечислить главные провальные события нашего времени, на первом месте, безусловно, будет инаугурация Никсона. Алтамонт был кошмаром, Чикаго еще хуже, Кент Стейт был настолько плох, что по-прежнему трудно найти правильные слова, чтобы описать это… Но в тех событиях, по крайней мере, был краткий проблеск надежды, мелькнувший прежде, чем ее покрыл саван.
Инаугурация Никсона была адским обломом от начала до конца. От нее исходил самый что ни на есть низкопробный запашок. Стоя там, на Пенсильвания-авеню, и наблюдая, как наш новый президент едет на черном бронированном катафалке в окружении рысящей фаланги сотрудников Секретной службы, которые размахивают в воздухе руками, отбиваясь от брошенного из толпы мусора, я задавался вопросом, как чувствовал себя генерал Ли при Аппоматтоксе и что испытывал японский адмирал, когда его везли на линкор «Миссури» подписывать акт о капитуляции.
Ну… Сейчас уже почти рассвело, и единственное, что помогает мне оставаться в здравом уме, — это осознание того, что, закончив эту тарабарщину, я смогу рвануть во Флориду. У меня есть кредитная карта, и это значит, что я могу обезумевшим от кислоты ввалиться в «Колони хотел» на Палм-Бич.
Верно. Зарегистрироваться в пентхаусе и попросить прислать мне в номер галлон рома и девять метров лучшего ирландского шелка. Мне нужен сшитый на заказ свободного покроя костюм на тот случай, если они пригласят меня в Каракас на гонки. Запишите расходы на счет Клиффорда Ирвинга… И пока вы там, дружище, закажите пару белых ботинок из кожи аллигатора и наймите араба, чтобы полировать окна.
Я собираюсь подробно осветить эти предварительные выборы во Флориде. Нью-Гэмпшир был… Что же это на самом деле было? В самолете на пути из Бостона я просмотрел New York Times и обнаружил, что Джеймс Рестон, как всегда, вцепился зубами прямо в кость.
«В конечном счете, — писал он, — дело в различном отношении кандидатов и партий к наиболее благоприятным условиям поддержания мира, торговли, а также к распределению ограниченных ресурсов между конкурирующими запросами военной безопасности за рубежом и общественного порядка и социальных нужд дома. Вот в чем суть этой президентской кампании».
Рестон недалек, но умеет зрить в корень, и в этом случае он, похоже, прав. Президентская кампания 1972 года все больше напоминает закулисную склоку банкиров, генералов и воротил бизнеса. Не похоже, что для кого-то еще конечный результат будет иметь большое значение. Если выиграют республиканцы, мы немедленно объявим ограниченную ядерную войну по всему Индокитаю, и Налоговое управление США начнет забирать 20 процентов налога с продаж на каждый потраченный кем-либо доллар на нужды национальной обороны.
А если победят демократы, конгресс начнет 14-летние дебаты по вопросу, следует ли объявить войну с применением обычных видов оружия по всему Индокитаю, и Налоговое управление начнет забирать 20 процентов «налога национальных неудачников» на все доходы свыше 25 000 долларов в год на нужды национальной обороны.
Последние опросы Гэллапа говорят о том, что Никсон и Маски идут голова к голове, но при ближайшем рассмотрении цифры показывают, что Маски чуть меньше чем на один процент отстает, и поэтому он отказался от членства в загородном клубе конгресса «только для белых», расположенном в пригородах рядом с Кэбин Джон, Мэриленд, где популярна верховая езда. Он решился на этот болезненный шаг в конце января, примерно тогда же, когда начал критиковать предложения Никсона «закончить войну».
Наблюдая за выступлениями Маски по телевидению на этой неделе, я вспомнил слова экс-сенатора от Аляски Эрнеста Грюнинга, произнесенные, когда он появился на Массачусетском форуме радикал-либералов в новой роли официального представителя Макговерна. Грюнинг был одним из двух сенаторов, проголосовавших против резолюции по Тонкинскому заливу в 1964 году — резолюции, которая дала ЭлБиДжею карт-бланш на то, чтобы «сделать все необходимое» для победы во Вьетнаме. (Кроме него «против» проголосовал Уэйн Морс из Орегона, и оба, Грюнинг и Морс, потерпели поражение, когда выдвигались на переизбрание в 1966 году.)
В Вустере Эрнест Грюнинг подошел к сцене, как еле движущийся голем. Ему 85 лет, и ноги у него уже не сгибаются, но когда он поднялся на сцену и заговорил, то был неумолим, как Смерть с косой. «Я знаю Эда Маски на протяжении многих лет, — сказал он. — Я считал его другом… Но не могу не думать о том, что все эти годы, пока мы все глубже и глубже увязали в этой войне и пока все больше мальчиков погибали, Эд Маски хранил молчание».
Грюнинг забыл сказать, где был Макговерн в день голосования по Тонкинскому заливу… Но я помню, как кто-то говорил на площадке для прессы возле крыши спортзала колледжа Успения Девы Марии: «Я могу простить Макговерну то, что он профукал историю с Тонкином, потому что Пентагон лгал, но почему он не голосовал против этого проклятого законопроекта о прослушивании?» (Речь идет о по-настоящему жестоком сводном законе 1968 года «О контроле над преступностью и обеспечении безопасности на улицах»[36]. Даже Линдон Джонсон был потрясен им, но не смог заставить себя наложить вето на эту содомию по той же причине, по которой многие сенаторы, называвшие законопроект «страшным», не стали голосовать против него: они не хотели попасть на карандаш как выступившие против «безопасных улиц и контроля над преступностью». Небольшая горстка сенаторов, все-таки не отдавших за него свои голоса, объясняли свою позицию в очень зловещих формулировках. Для получения дополнительной информации смотрите «Правосудие» Ричарда Харриса.)
Я думал об этом, но также думал и обо всех других аспектах этой загадочной и удручающей кампании, которая, как казалось всего несколько месяцев назад, имела большой потенциал, так что я даже переехал из Колорадо в Вашингтон ради того, чтобы освещать ее. Мне подумалось, что в тот момент поступить так было правильно, особенно на волне успеха, которого мы добились в ходе двух прошедших одна за другой кампаний движения «Власть фриков» против укоренившейся в Аспене власти денег / политики / деревенщины.
Но в Вашингтоне дела обстоят иначе. Не то чтобы каждый, с кем вы говорите, проявляет агрессивную враждебность к любой идее, которая может нарушить его устоявшийся образ жизни, — нет, они просто даже не думают об этом. И не видят никакого смысла жизни в субкультуре. Согласно вашингтонским представлениям о действительности, наркоманское / левое / рокерское / радикальное сообщество обитает где-то между Толедо и Билокси. «Встряхнуться» в Вашингтоне означает прикончить пинту виски «Фо роузес», а затем над куриными крылышками спорить с каким-нибудь пьяным конгрессменом об иностранной помощи.
Последнее повальное увлечение местного высшего общества — растворять шесть или восемь таблеток аспирина в свежей «Кока-Коле» и выпивать это все за раз. На это подсела масса людей из правительства. Но то, что кажется в Вашингтоне массовой паранойей, на самом деле просто тягучая тоска — и люди, которые здесь живут и процветают в великой паутине правительства, первыми расскажут вам на основе своего многолетнего опыта, что имя или даже партийная принадлежность следующего президента по большому счету не имеет никакого значения.
«Листья меняются, — говорят они, — а корни остаются теми же. Так что просто расслабься и живи с этим». Устроить шумный скандал в таком месте, как Сан-Франциско, и начать кричать: «Вот как делаются дела в Вашингтоне!» — это то же самое, что сидеть на Суперкубке на самых верхних местах и орать лайнбекерам «Майами»: «Остановите Дуэйна Томаса!»
Это один из аспектов Суперкубка-72, который никто надлежащим образом не рассматривал: каково это было для тех, лишенных чувства юмора, богобоязненных и склочных одержимых Иисусом — выйти на арену в Новом Орлеане перед 100 000 зрителей и быть побитыми, как последние скоты, единственным подтвержденным травяным торчком в НФЛ? Томас мчался сквозь «Дельфинов», как мул сквозь кукурузные стебли…
Это было прекрасное зрелище. Но никто особо не удивился, когда через две недели техасские копы арестовали его за хранение марихуаны, а тренер «Далласа» сказал: «Да, он готов продать Дуэйна Томаса почти любому клубу».
Они не сошлись характерами. Том Лэндри, тренер «Ковбоев», никогда не упускает случая встать на площадке с Билли Грэмом, когда бы тот ни выступал в Далласе. Дуэйн Томас называет Лэндри «гибким человеком». Журналистам он сказал, что генеральный менеджер команды Текс Шрам «болен, безумен и порочен». Но в прошлом году весь сезон Томас отыграл, не вынося приговоров никому в команде: ни тренеру, ни квотербекам, ни блокирующим — никому. Мертвая тишина.
Все, что он делал, — это хватал мяч и бежал каждый раз, когда называли его номер, что стало происходить все чаще и чаще, и на Суперкубке он уже устроил целое представление. Но теперь сезон закончен, главный приз надежно спрятан в хранилище, а Дуэйну Томасу грозит от двух до двадцати лет за хранение.
Никто не ожидает, что он будет отбывать срок, но никто, похоже, и не думает, что он будет играть в следующем году за «Даллас»… Кое-кто из мира спорта, кто утверждает, будто знает, что происходит в НФЛ, сказал, что он вообще ни за кого в следующем году играть не будет и что комиссар Лиги возмущен этим осмеянием телевизионных роликов «Остерегайтесь травы», профинасированных правительством, которые заполонили экран осенью прошлого года.
Все мы наслаждались этими кадрами, но никто не счел их убедительными. Это была директива Белого дома, гласившая, что несколько миллионов долларов должно быть потрачено на то, чтобы обязать десятки известных игроков, глядя в камеру и не скрежеща зубами, заявить, что они ненавидят наркотики… И как раз в этот момент лучший в мире раннингбек оказался чертовым наркошей.
После этого играть ему осталось недолго. В НФЛ не так много мест для фриков. Джо Нэмэта спасла слепая удача, когда его задрафтовала команда из Нью-Йорка, города, где общественные изгои не всегда воспринимаются как преступники. Но его ждала бы совсем другая участь, задрафтуй его «Сент-Луис Кардиналс»[37].
Впрочем, мы, кажется, ушли в сторону. Хотя почему бы и нет? Время от времени надо отвлекаться от этого уродского путешествия в мир политики, иначе недолго начать колотить в стены и швырять акустическую систему AR3 в камин.
В этом мире обломы случаются на каждом шагу, но где найти слова, чтобы описать свои чувства, когда, усталый и безумный, вы возвращаетесь после недели, проведенной в дороге, и находите на своем столе 28 толстых газет: семь Washington Post, семь Washington Star, семь New York Times, шесть Wall Street Journal и один Suck… И все их надо прочитать, отметить и вырезать нужное, распределить по папкам, привести в какой-то порядок… А потом изрезать, сжечь, растоптать и, наконец, на радость соседям выбросить на улицу оставшееся.
После двух или трех недель такого безумия вы начинаете как никто понимать человека, сказавшего: «Отсутствие новостей — уже хорошая новость». В 28 газетах только при большой удаче встретится больше двух-трех статей, представляющих какой-либо интерес… Но и тогда все самое интересное обычно бывает похоронено где-то в 16-м абзаце возле слов «Продолжение на стр….».
В Post будет рассказ о выступлении Маски в штате Айова. Star cообщит ровно то же самое, а Journal вообще ничего не расскажет. Но в Times могут где-нибудь в самом низу оставить что-то вроде: «Закончив свою речь, Маски разрыдался и ухватил руководителя своей кампании за шею. Они сцепились, но их стычка была быстро прервана женщиной-азиаткой, которая держала ситуацию под контролем».
Вот это хорошая журналистика. Объективная, активная и бьющая прямо в цель. Но мы должны знать больше. Кто эта женщина? Почему они сцепились? Куда привезли Маски? Что он говорил, когда выключили микрофон?
Господи, какой же еще там должен быть вопрос? Каждый журналист в Америке знает «Пять вопросов на W». Но я могу вспомнить только четыре: who (кто), what (что), why (почему), where (где)… и да, конечно, when (когда)!
Черт возьми! Такие статьи разжигают интерес… Так что пора выдвигаться: собрать чемодан из слоновьей кожи от Abercrombie & Fitch за 419 долларов, отправить отдельным багажом телефоны, сканер и диктофон, загрузить все остальное в бездонный портфель… Затем вызвать сверхскоростное такси в аэропорт; погрузиться на борт и рвануть туда, где, как говорят, что-то происходит.
Общественность этого и ждет. Они хотят человека, который может носиться по всей стране, как чертова метамфетаминовая летучая мышь: гонки от аэропорта до аэропорта, от одного решительного момента к другому — высасывая новости, а затем выдавая их с помощью «пяти W» в упаковке, которая прекрасно донесет смысл происходившего.
Почему нет? Если правда скучна и уныла, все, что остается, — это дикие всплески безумия. Или же надо улететь восвояси и вообще ничего не писать; снять номер на окраине Чикаго и колоться там дней 16 подряд, а потом приползти обратно в Вашингтон с записной книжкой, полной удивительно тонких проникновений в суть «Настроений Среднего Запада».
Будьте осторожны. Прошел слух, что за Маски забронировано выдвижение кандидатом на пост президента от Демократической партии после того, как будут подсчитаны голоса в Висконсине… И не смущайтесь тем, что только 12 процентов потенциальных избирателей пойдут в этом штате на выборы. (Избирательные участки Аризоны — с помощью мегафонов, рекламных щитов и целой вереницы кочующих автобусов для избирателей — смогли вытащить на участки 13 или 14 процентов.)