Я подошел к окну и посмотрел на Лхасу. К сожалению, нигде не было видно и следа маленькой группы всадников, которую должен был возглавлять мой Наставник. Может, он пострадал во время бури? Я загрустил. Когда же он наконец вернется?
— …значит, завтра? — донесся до меня голос, и я обернулся. Один из завсегдатаев кухни что-то говорил, но я уловил лишь конец его фразы.
— Да, — сказал другой, — они остановятся на ночь в монастыре Роуз-Фене и прибудут завтра.
— О! — спросил я. — Вы говорите о моем Наставнике, ламе Мингьяре Дондупе?
— Да! Кажется, тебе следует потерпеть еще один день, — сказал один из завсегдатаев. — Кстати, я вспомнил! Тебя ждет благородный Врачеватель. Будет лучше, если ты поторопишься.
Я хмуро поплелся прочь, думая о том, как много неприятностей существует в этом мире. Почему мой Наставник вынужден был остановиться и провести день и ночь в монастыре Роуз-Фене? Я считал тогда, что только мои проблемы имеют какое-то значение, и даже не представлял себе, как много лама Мингьяр Дондуп делает для других. Наконец я добрел до комнаты Врачевателя. Он собирался уходить, но, увидев меня, схватил за руку и втащил внутрь.
— Ну, что случилось на этот раз? С тобой постоянно происходят какие-то нелепые происшествия.
Потупившись, я стоял перед ним. Мне пришлось снова рассказать ему обо всем, что якобы случилось со мной во время прошедшей сильной бури. Однако я умолчал, что сам забрался на Золотую Крышу, потому что знал: он может сообщить об этом Высочайшему.
— Сними мантию — я осмотрю тебя. Мне потом нужно будет доложить о твоем состоянии.
Я стащил мантию и бросил ее на низкую скамейку. Врачевателъ опустился на колени и принялся ощупывать и остукивать меня, проверяя, не сломаны ли у меня кости и не порваны ли связки. Он был очень удивлен, когда увидел, что у меня повреждены лишь ноги, на которых виднелись темные желтовато-синие кровоподтеки.
Возьми вот это и хорошенько вотри себе в кожу, — с этими словами он встал и, дотянувшись до высокой полки, взял оттуда кожаный мешочек. Он был наполнен какой-то травяной мазью, которая пахла довольно неприятно.
— И не вздумай заниматься этим здесь! Я не хочу, чтобы все вещи здесь провонялись, — строго сказал он. — В конце концов, это твои синяки.
— Благородный Врачеватель, — сказал я, — правда ли, что мой Наставник вынужден был остановиться в монастыре Роуз-Фене?
— Да, он должен встретиться с настоятелем этого монастыря, и поэтому я думаю, что он вернется завтра утром. Это значит, что нам нужно подождать еще немного, — сказал он, а затем лукаво добавил:
— А тем временем ты побываешь на еще одном увлекательном занятии у нашего уважаемого Индийского Учителя.
Я посмотрел на него, и мне стало ясно, что старый Врачеватель не больше, чем я, уважает индийца. Однако не время было обсуждать это. Солнце поднялось уже высоко, и мне нужно было снова отправляться в класс, где проходи ли занятия.
Сначала я зашел в спальню, стянул с себя мантию и натерся вонючей мазью. Затем, вытерев о мантию руки и одевшись, я направился в класс, где занял место как можно дальше от Учителя.
Вскоре пришли остальные. Здесь были и малыши, и совсем взрослые парни, которых собрали в одну группу в честь особого события — визита очень известного Индийского Учителя. Считалось, что мы получим огромную пользу, узнавая о буддизме в изложении представителей другой культуры.
Учителя долго не было. Постепенно все сидевшие в классе стали подозрительно принюхиваться. Те, кто сидел рядом со мной, отодвинулись от меня как можно дальше. Когда появился индиец, я сидел «в гордом одиночестве», окруженный полукругом учеников, которые не решались пододвинуться ко мне ближе, чем на дюжину футов.
Учитель вошел со своим неизменным кожаным портфелем в руках. Вдруг он принюхался и подозрительно огляделся вокруг. Он принялся энергично шевелить ноздрями, шумно втягивая воздух. На середине пути между дверью и кафедрой он остановился и снова огляделся. Тут он увидел, что я сижу в одиночестве. Он направился ко мне, но очень скоро отступил. От большого количества людей в комнате стало жарко, и, нагревшись, мазь стала вонять еще сильнее. Индийский Учитель положил руки на бедра и сурово посмотрел на меня.
— Мой мальчик, ты, наверное, самый большой источник неприятностей в этой стране. Своими перелетами с горы на гору ты разрушил все обычные представления о возможностях человека. Я видел все это из своей собственной комнаты. Я видел, как ты парил вдалеке. Должно быть, сам Дьявол научил тебя этому. А теперь от тебя повсюду разносится этот ужасный запах!
— Благородный Индийский Учитель, — отвечал я, — я не могу избавиться от этого зловония. Это всего лишь мазь, прописанная мне Врачевателем. Мне самому этот запах очень неприятен.
Даже намека на улыбку не появилось на его лице; он презрительно отвернулся и отошел к кафедре.
— Мы должны продолжить занятия, — сказал Индийский Учитель, — тогда скоро я смогу избавиться от вас и вернуться домой, в более цивилизованную Индию.
Он привел в порядок свои бумаги, подозрительно оглядел нас, чтобы убедиться в том, что мы достаточно внимательны, и продолжил:
«… Во время своих скитаний Гаутама много думал. В поисках Истины и цели жизни он путешествовал шесть лет. Путешествуя, он много страдал от нищеты и голода, но при этом постоянно задавал себе один главный вопрос: «Почему я несчастен?»
Он непрерывно размышлял, и ответ пришел, когда все творения Природы пришли к нему на помощь. Улитки охлаждали его голову, птицы махали крыльями, овевая свежим воздухом, а все остальные животные не подавали голоса, стараясь не потревожить Гаутаму. Он открыл, что существуют четыре великие истины, и назвал их Четырьмя Благородными Истинами, которые являются законами человеческой жизни на Земле.
Рождение есть страдание, говорил Гаутама. Рождаясь, ребенок приносит боль себе и матери. Только испытав боль, можно появиться на этой Земле. Старение есть страдание. Человек становится старше, и его тело не может больше сопротивляться разрушительным влияниям. Начинается увядание, внутренние органы работают с перебоями, проявляются возрастные изменения, и страдание продолжается. Никто не может стареть и при этом не страдать.
Болезнь есть страдание. Когда орган отказывается правильно работать, появляется боль. С помощью страдания орган заставляет тело приспосабливаться к новым условиям. Вот почему болезни так мучительно переживаются людьми. Смерть есть окончание болезни. Смерть освобождает тело от воздействия страданий. Но условия, которые приводят к смерти, сами по себе болезненны. Таким образом, нашим страданиям нет конца.
Страдания вызывает также присутствие того, что мы ненавидим. То, что нам не нравится, всегда держит нас в состоянии напряжения, и мы испытываем разочарование. Мы становимся несчастными, когда разлучаемся с теми, кого любим. Разлука с тем, кто нам дорог, и неизвестность в отношении того, когда мы встретимся с ним снова, заставляют нас испытывать душевные муки и разочарование.
Стремиться к чему-то и не получать желаемое — вот причина страдания, причина уныния и скорби. Таким образом, желать и не получать — означает страдать и беспокоиться.
Только смерть приносит спокойствие, только смерть приносит освобождение от страданий. На грани смерти человеку становится ясно, что, держась за существование, он держится за страдания, за все то, что делает его несчастным».
Индийский Учитель посмотрел на нас и сказал:
— Будда, наш благословенный Гаутама, не был пессимистом. Скорее, он был реалистом. Он представлял, что тот, кто не примет его учения о страдании, не сможет обрести душевное равновесие. Пока человек не поймет, что именно является причиной страдания, он не сможет стать на Серединный Путь.
Я подумал, что все Учителя слишком много внимания уделяют страданию. Я хорошо помнил, как однажды мой дорогой Наставник, Лама Мингьяр Дондуп, сказал мне:
— Лобсанг, давай разберемся, в чем заключается истинный смысл учения Гаутамы. Он никогда не говорил, что жизнь является причиной страдания. Вопреки всем священным писаниям и рассказам великих Учителей, Гаутама никогда не утверждал этого. В действительности он говорил, что жизнь означает лишь возможность страдания. Каждое событие жизни может стать причиной страдания. Может! Но это не означает, что все должно приносить боль.
Как много непонятного в том, о чем говорят, вернее, о чем умалчивают великие люди! Гаутама, например, считал, что страдания и боль не ограничиваются только физическими причинами. Он всегда подчеркивал, что страдания духовные, вызванные плохими эмоциями, намного превосходят дисгармонию, возникающую при появлении физической боли. Гаутама учил:
«Если я чувствую себя несчастным, то это происходит лишь потому, что я веду неправильный образ жизни, существую в разногласии со своим естеством. Если я живу негармонично, это значит, что я не научился принимать жизнь такой, какой она есть, со всеми ее недостатками и возможностями для страдания. Я смогу достигнуть счастья, только осознав причины такой жизни и избавившись от них».
Мысли об этом не выходили у меня из головы. Кроме того, ужасная вонь, которую производила злополучная мазь, полностью выводила меня из равновесия. Учитель снова подошел к кафедре и произнес:
— Это была первая Благородная Истина. Займемся теперь второй.
«Гаутама прочитал проповедь своим ученикам, тем своим бывшим друзьям, которые разочаровались в нем, когда он перестал быть для них сенсацией. Теперь они стали учениками Гаутамы. Он сказал им:
— Я могу научить только двум вещам — пониманию страдания и освобождению от страданий. Вот Благородная Истина, повествующая о причинах страдания. Именно страстное устремление порождает круговорот рождения и смерти. Речь идет о страстном устремлении в совокупности с чувственными удовольствиями и поисками мимолетного удовлетворения. Оно может принимать формы стремления к процветанию и мирскому богатству.
Как мы уже знаем, страдания появляются, если мы делаем что-то неверно. Они являются результатом неправильного отношения к миру. Сам по себе мир не плох, просто многие люди считают его плохим. Именно наше отношение, наши заблуждения заставляют мир выглядеть плохо. Каждому присущи страсти, стремления и вожделения, которые заставляют нас совершать поступки, приводящие к страданиям. Только освободившись от стремлений и страстей, мы освобождаемся от таких поступков.
Смысл Великого Учения Будды состоит в том, что тот, кто стремится, не может быть свободным, а тот, кто не свободен, не может быть счастливым. Другими словами, освобождение от стремлений — это большой шаг в направлении счастья.
Гаутама учил, что каждый человек должен найти свое счастье. Он говорил, что обычное мирское счастье не приносит успокоения, потому что удовлетворение при этом очень мимолетно. Это тот тип счастья, которого человек достигает, постоянно изменяя свои желания, постоянно бросаясь от одного к другому в поисках свежих впечатлений, новых знакомств. Удовлетворение при этом быстро проходит. Истинное счастье приносит глубокое удовлетворение, полностью освобождает душу от беспокойства. Гаутама говорил:
— Нужно избегать такого счастья, которое требует проявления плохих качеств и забвения хороших. Настоящее счастье достигается тогда, когда на смену плохим качествам приходят хорошие.
Мы должны прекратить гоняться за бесполезными вещами, удовлетворяющими желания плоти. Они не позволяют нам вырваться в другой мир. Мы должны перестать удовлетворять свои стремления, которые возрастают с каждым днем. Мы должны наконец задуматься над тем, что действительно ищем и как нам этого достичь? Мы должны задуматься над природой наших стремлений, над их причинами. Узнав причины, мы сможем искоренить их.
Было видно, что этот предмет очень занимал Учителя. Однако ему, вероятно, очень досаждал запах моей мази, потому что он сказал:
— Прервемся на несколько минут. Я не хочу перегружать ваши мозги, которые, как я вижу, не могут сравниться по вместимости с мозгами моих индийских учеников.
Он собрал свои бумаги, сложил их в портфель, аккуратно закрыл замок и поспешно вышел, задержав дыхание, когда проходил мимо меня. Несколько мгновений все сидели тихо, ожидая, пока его шаги не стихнут в коридоре. Затем один из учеников повернулся ко мне и сказал:
— Фу! Лобсанг, как от тебя несет! Это, наверное, потому, что ты путаешься с дьяволами, летая с ними по небу.
Я ответил, стараясь быть как можно сдержаннее:
— Если бы я был действительно связан с дьяволами, я бы не смог летать с ними по небу, однако все знают, что я летал.
Когда все разошлись, я встал и выглянул в окно. Я не мог понять, что Наставник делает в монастыре Роуз-Фене, и как мне вынести еще несколько занятий с Индийским Учителем, которого я терпеть не мог. Я подумал, что если бы он действительно был таким буддистом, каким себя считает, то лучше бы понимал чувства маленьких мальчиков.
Пока я стоял, размышляя, в комнату вошел молодой лама.
— Лобсанг! — сказал он. — Пойдем скорее! Высочайший хочет видеть тебя.
Вдруг он остановился и нахмурился:
Фу! Что с тобой случилось?
Я рассказал ему о травяной мази.
— Давай поспешим к врачу и посмотрим, что можно сделать, чтобы избавить тебя от этого зловония перед тем, как тебя увидит Высочайший. Идем! Скорее!
Глава 5
Аудиенция у Далай-Ламы
Меня готовят к визиту — Незабываемая встреча — Похвала Высочайшего — Неужели в такой день можно учиться? — Святой Восьмеричный Путь — Неприятный разговор — Учителя из Индии вызывают к Настоятелю
Мы вместе помчались по коридору, направляясь в комнату Врачевателя. Вместе? Не совсем так! Молодой лама действительно мчался, а я плелся за ним на непослушных ногах. Он держал меня за край мантии и тащил за собой. Я бормотал что-то про себя и, тяжело дыша, едва поспевал за ним. После моих злополучных полетов сначала с крыши на землю, а затем обратно, каждый думал, что может обращаться со мной, как с воздушным шариком.
Да! Теперь я уже сам поверил в то, что со мной произошло. Правда, я не знал, что обо всем этом думает Высочайший. Вдруг ему все известно!
Мы повернули за угол и ворвались в комнату. Врач ел тсампу. Когда мы появились, он оторвался от еды и посмотрел на нас. Снова увидев меня, он широко раскрыл рот. Его рука замерла над чашкой.
— Опять ты?! Что случилось на этот раз?
Молодой лама, задыхаясь от возбуждения и беспокойства, буквально взорвался целым каскадом слов. Он говорил с такой скоростью, что, казалось, слова сами срываются с его языка.
— Высочайший… Он хочет увидеть Лобсанга. Что нам делать? Врач опустил свою чашку и вытер пальцы о мантию.
— Если бы он просто увидел Лобсанга, это было бы одно дело. Но ведь Высочайший почувствует и его запах! Я не могу привести к нему Лобсанга в таком виде, — взволнованно проговорил лама. — Надо его как-то освежить.
Врач ухмыльнулся, но, вспомнив о Высочайшем, спохватился.
— Ах! — сказал он. — Я затеял все это ради шутки. Я испытывал новую мазь, и тут подвернулся этот мальчишка. На самом деле это мазь от синяков, но теперь я вижу, что ею вполне можно мазать столбы и стены для того, чтобы отпугивать собак. Мне надо подумать.
Мы с молодым ламой смотрели друг на друга с некоторым страхом. Да, в определенном смысле это средство превратило меня в собачье пугало.
Но что теперь делать? Старик сыграл со мной злую шутку. Теперь же она обратилась против него. Посмотрим, удастся ли ему избавить меня от этого запаха до того, как меня поведут к Далай-Ламе.
Врач вскочил на ноги и радостно щелкнул пальцами.
— Снимай свою мантию, — приказал он.
В очередной раз я стащил ее. Врач отошел и появился через минуту, неся в руках кожаную емкость, наполненную приятно пахнущей жидкостью. Подтолкнув меня к небольшому сливному отверстию, он с головы до ног окатил меня содержимым емкости.
Я попытался отряхнуться. Вещество было липким, и мне казалось, что вместе с ним с меня сползает и моя кожа. Быстро схватив тряпку, он обтер ею тело. Кожа стала розовой и сильно зудела, но зато пахла теперь бесподобно.
— Вот! — воскликнул он удовлетворенно. — Ты доставил мне много неприятностей. Возможно, страх перед лечением заставит тебя приходить только в случае крайней необходимости.