Манька виновато шмыгнула носом.
— С Зеленым Миром…
— С зеленым миром… — передразнила Посредница. — Мы, Маня, свое умеем поберечь! Благодетельница наша миллионы из казны выделяет, а ты, этот самый зеленый мир, по ветру пустила… Как в глаза-то будешь теперь людям смотреть?! Ох бестолковая ты, ох, бестолковая! Сижу, как пришитая, а меня, между тем, люди ждут! Далеко до деревни, путь не близкий. Туда время, сюда время. Мы с тобой, Маня, соседи, а тут у меня рабочее место, — пояснила она. — Ну, куда ж ты пропала надолго так? Да кабы эту … взбесившуюся курицу, — она недовольно ткнула клюкой в половицу, и смачно выругалась на избу. От половицы или еще откуда-то пронесся стон умирающего, — не пришлось на цепь посадить, разве ж не встретила бы тебя, душа-девица?
— Так вы та самая Посредница? — открылась Манька, хмуро поглядывая на старуху-молодуху.
Никаким Зеленым Миром в домиках браконьеров и охотников не пахло. Хуже, к Посреднице наведывались охотники — следовательно, звериной охране жить осталось недолго….
— Она самая! Баба Яга! — представилась та и слегка наклонила голову, сверкнув жадно глазами.
Это было лишь мгновение, но Манька уловила огонек в ее глазах. Тот же самый, как у кузнеца господина Упыреева. Баба Яга даже не пыталась скрыть неприязнь — но слова у нее получались ласковые, совсем как у Кикиморы.
От известия, что попала в избушку на курьих ногах, Манька только охнула, столько мыслей в голове пронеслось — забыла и про запах, и зачем пришла, и про боль. И привиделась ей изба по-другому. Запах был. Но кто знает, чем пахнет во внутренности у человека! А тут — внутренность избы! Но не красивая разве? Эх, ее бы прибрать да проветрить…
Она с досадой посмотрела на Дьявола.
Богом ли он был? Рассказывал про слои материальности, про астралы и менталы, про электромагнитности, про сопли с сахаром, душу какую-то придумал… Разве, это возможно, чтобы на огромном расстоянии быть с кем-то связанным? Бред, чистой воды бред! А про чудеса, когда деревянные избы, которые приходилось на цепи держать, чтобы шибко не бегали, ни сном, ни духом! После всего, что наговорил этот выброс из Небытия, угождающий нечисти, он должен был провалиться сквозь землю, завидуя Бабе Яге черной завистью! Наверное, завидовал — вот и чернил людей…
— Да зачем же так далеко от людей такую избу держать?! — изумилась Манька, озираясь по сторонам.
— Чего людей-то пугать, — объяснила Баба Яга, — в сказках одно, а на деле страшно в ней жить! Куринным ее мозгам много ли надо? Хозяин добрый, а какой хозяин жить в такой избе стал бы? Мучаюсь, а терплю, куда деваться-то, раз уж согласилась…
— А баня? Она ж не может за твоей избой плестись по стежкам-дорожкам, — ошарашено проговорила Манька, разглядывая во все глаза хозяйку сокровища, о котором только в сказках слыхивали.
— Это почему же? — ехидно поинтересовалась старуха-молодуха.
— Ну, как, не положено избам… — растерялась Манька. — Ну, если одна полукурица, вторая тоже что ли?
Она не могла прийти в себя, чувства бушевали противоречивые. Не верилось, что стояла на половице, под которой, может, как раз нога была! Богатая Посредница, если две избы на курьих ногах имела. У такой избы все четыре угла — красные! И где такие продавали?! Кто мог сделать?! Хоть не прикладывала Баба Яга руки, все же была хозяйкой, и знала, наверное, что избе по нраву. Везло же людям, все-то у них было! Как после этого не подумаешь, что умнее не найдешь человека? Нехорошо думать о хозяйке плохо, укорила она себя, разве ж могла бы изба приветить плохого человека? Мало ли что наговорит Дьявол — ему кругом одна нечисть!
— И баня полукурица-полуизба! — доверительно призналась старуха-молодуха. — Сами пришли и уговорили принять их, как имущество. Всем я хороша! — похвасталась она, выставляя грудь и подперев руки в бока. — Так ведь и ты меня искала! И тебе ума на жизнь не хватило!
— Да-а?! — совсем уж удивилась Манька, признавая правоту Бабы Яги.
Что правда, то правда. Вот разве к ней изба прилепилась бы? Да ни за что! А вдвоем и Манька была бы при доме, и изба при хозяйке. Так, разве, обошлась бы она с избами? И не нужна была бы ей Посредница, и наплевала бы на Благодетельницу… Но жизнь у нее текла не к морю-океану, а обратно, в болото. Реку вспять она повернула, а жизнь как была, так и осталась против течения…
Манька вдруг явно ощутила, или ей так хотелось думать, что в пространстве над всею этой вонью ворошили избы свою боль и несбывшуюся надежду, когда о гранит разбивается мечта. Или это были ее надежды?.. С другой стороны, взять тот же дом, который построила — не хватило ей ума в нем пожить, а кузнец господин Упыреев и пожить смог, и резные ставенки поставить, и огород был любо-дорого — пока драконовым дерьмом ее не изгадило.
Маньке стало горько. Да в Благодетельнице ли дело? Нет, изба-курица не стала бы ее искать.
Дьявол скромно присел в уголке у двери на сундуке, заложив ногу на ногу, почти слившись со стеной. Вел он себя очень скромно, посматривая на Бабу Ягу с почтением. Баба Яга Дьявола не замечала — как все. Она прошла к тому самому углу, просунув сквозь Дьявола руку, порылась в кармане шубы, вытащила кошелек и сунула его за пазуху. Дьявол даже не успел посторониться.
Манька не удивилась, все так делали.
Посредница сразу успокоилась, даже обрадовалась, вздохнув с облегчением и проворчав себе под нос: «Ну вот…»
«Расскажи про избу! — мысленно попросила Манька Дьявола, когда старуха скрылась за занавеской. — Откуда избы взялись? Вылупились что ли?»
— Избушка не курица, размножается по-своему, — ответил Дьявол вслух, нисколько не заботясь, что Баба Яга его услышит, он прошел к столу и сел на лавку рядом. — Ну, из яйца! А яйцо кто сделал?
— А, так все же был плотник! — забывшись, радостно воскликнула Манька тоже вслух, во все горло.
Заметив, что старуха-молодуха выглянула из-за занавески и смотрит на нее с недоумением, перешла на мысленное обращение: «А мне могут такое яйцо сделать? Может, мы не к Благодетельнице, может, мы избу достанем сначала? — Манька сделала умоляющее лицо, переведя жалобливый взгляд свой на Посредницу, когда она нахмурилась.
— Я говорю, богато живете! — виновато произнесла она, улыбнувшись ей. — Это ж, какой плотник мог такую избу родить!
И снова перешла на мысленное обращение, ткнув Дьявола в бок — «А там и железо сносится, и препятствия не будет между мной и Помазанницей. Без железа-то мы скоренько добежим!»
— Ну, Манька, — угрюмо проворчал Дьявол, скорчив кислое лицо. — Сама-то понимаешь, чего просишь? Где ж такому плотнику найдешь заплатить? Он руки тебе не подаст! Избы-то, поди, сбежали от такой как ты… И поделом им, избе руки хозяйки нужны — а ты разве хозяйка?!
Манька опустила взгляд на колени, безусловно понимая, что Дьявол прав. Зачем она избам со своими язвами и железом? От нее и люди-то шарахались. Руки сразу стали лишними, сунуть их было некуда — она положила одну руку на колени, вторую на стол, но они все равно остались чужими.
— Был плотник, не был, что тебе от моей избы? — старуха уставилась на Маньку подозрительно, голос у нее стал угрожающим. — Уж не позавидовала ли ты мне? Чай, обобрать решила?
— Нет, что вы! — горячо воскликнула Манька, замотав головой. — Я это… я понять хочу!
— Да хоть на цепи, а со мной избе-то все одно лучше! — проворчала Баба Яга, отворачиваясь к котелку. — По делу ведь и прийти не можешь… — заругалась она. — Вон как обернула — соблазнилась избой моей! Ты, Маня, мое оставь! Мы тому и рады, чем Бог подает. А не подает, значит, не достойна ты — вот и прими убогость свою, как должное. Вот оно, нутро твое, вылазит! Достать такую внутренность не грех, а благо! Как с таким нутром жить? Не удивительно, что мать и отец от тебя отказались, и люди бегут, и даже Дьявол побрезговал, — хмуро проворчала она, — прибрать не сподобился…
— Так вы про это… в смысле, про внутренность? Чтобы я поняла? — Манька сердито взглянула на Дьявола.
— Ну а как же! Вот рассмотрим тебя, — проскрипела Баба Яга, слегка поперхнувшись. — Ведь человеку проще спалить свое добро, чем в твою руку передать! А отчего, думаешь, такое происходит? — она прищурилась.
— Не знаю, — ответила Манька с видом прилежной ученицы. Она скромно потупилась и слегка покраснела, поправляя скатерть все еще чужими руками. Она не ожидала, что Посредница будет рассматривать ее внутренности прямо с порога.
— Уважаю такого человека, — похвалила баба Яга мудрого человека. — Умеет поберечь добро свое, — с видом строгой учительницы продолжила Баба Яга. — Но постыдного в этом ничего нет… Да разве ж можно тебе его доверить? — обратилась к Маньке осуждающе, повернувшись и пройдясь перед нею с важным видом, зажимая в руке поварешку. — Доброму хозяину служба ищущих мудрости его и преумножающих благо его в радость. И научит, и поднимет добрым именем своим. И преступят избы черту, а там снова меня вспомнят — по службе оправдание им. Вот, нет таких изб ни у кого, а эти все еще живы. Образцовое служение в заслугу поставит Господь и тому, кто хозяином им был, за то, что могла грамотно своим добром распорядиться, поставить на место, не позволив на Господа заступить. Сына своего позовет — и будут думать, как наградить сестринский труд. А ты, что могла бы дать избе? Какое от тебя добро? Гнилая ты — и Бога нет на тебя, отверз уста и проклял за грехи твои. Карма это, Маня. Тяжелы грехи, но не за горами смерть твоя. Пройдешь до смерти со смирением, и вот она твоя радость — Царствие Небесное. Награда душе твоей. Умри достойно — и отойдут грехи, ибо поняла, тяжелы они были. А жизнь наша, Маня, по грехам нашим из прошлой жизни дается. Куринный у избы ум, а и то в страхе бежали бы от тебя, — она погрозила костлявым кулаком куда-то в воздух и грозно прикрикнула: — Если еще раз взбрыкнете своими погаными лапами, поминки я вам справлю, горстью пепла развею по закоулочкам!
Баба Яга сразу успокоилась, заметив заинтересованный Манькин взгляд и посеревшее вытянутое лицо.
Получается, они ее не захотели искать?
Посылала их Баба Яга, наверное… Сидят на цепи, а туда же… Пастухи всегда умнее коров — и молоко им, и мясо. Избы пришли пастись к Бабе Яге, не к ней — чем не награда? Но ей пастух был не нужен — она шла, чтобы избавиться от пастуха. Пренебрежение изб ее задело — может, вонь изб изнутри прикрывала гнилые нечистоты умного начала, которыми они рассматривали ее, Маньку?! И как только достигали возвышения над человеком, бегали по нечисти и доказывали свою хитро-мудрую науку побеждать?!
Манька скептически про себя усмехнулась: не видела она заслуги старухи-молодухи перед избами, чтобы позволить так над собой измываться, хоть ты тресни! Разве жила Баба Яга в них? Разве видела в них избы? Разве любила? Да, не было у Маньки денег, но ведь и у изб их сроду не бывало — вряд ли Баба Яга платила им за верную службу.
Но избы, видимо, считали по-другому.
Манька горько вздохнула: сама-то, чем лучше их? Не к нечисти разве шла на поклон? Вот так же, как избы — а нечисти много не докажешь!
Она хотела возразить Бабе Яге, что как раз наоборот, Бог учил только себя любить, не сотворив перед ним кумира, идола или их иконы, но вовремя вспомнила, что учил ее Дьявол, который для людей был Пугалом. А Сын Отца учил прежде любить себя, а Отец как бы сам собой приложится. Даже апостолы не имели в себе заповедей Дьявола: «Что же вы ныне искушаете Бога — сказал Апостол Петр, когда Посланцы к язычникам заспорили между собой, — возложить на хребтину учеников иго, которого не могли понести ни отцы наши, ни мы? Но мы веруем, что благодатью Господа Йеси Спасителя спасемся, как и они…» Вера в спасение не мучает людей, как Дьявол, который не верил, что с железом, которое суть кровь, можно хоть как-то спастись.
Она промолчала, прикусив губу, еще раз огляделась, с сожалением оставляя мысли об избах.
Каждому по вере.
Правильно верили, неправильно — во что верили, то и получили. Кузнец Упыреев верил, Баба Яга верила, Благодетельница верила — имели. Сама она то верила, то не верила — и не имела. Может, надо было верить так, как они верят? И изба, наверное, верила — не верила, поэтому и не поднялась до своего стада. Но опять же, мало таких, которые молятся день и ночь? А где счастье? У Бабы Яги место перед иконой не протерто — не по молитвам Спаситель раздает… Наверное, тоже карма — грехи из прошлой жизни… И перестала слышать в тихом постанывании половиц неосуществленные мечты, отпуская избу от себя. Точно так же, как отпускала человека, который исторгал ее из своей жизни, когда убогость своя, в его собственных глазах, начинала казаться ему меньшей по размерам, чем видел он ее в Маньке. Нет у нее такой — и не надо! Чужие это были избы, но умные, наверное… Что бы они увидели, если бы посмотрели на нее? Железный ужас… — и бежали бы на край света к той же Бабе Яге, у которой железа на себе не было, или было, но такое, как у тех разбойников, которые железом своим не тяготились. Дьявольское железо.
Ей ли учить?
— Вот, Маня, раскрыла грехи твои перед тобой. И больно мне, что противишься судьбе своей, — произнесла Баба Яга с горечью. Весь вид ее был таким расстроенным, что не почувствовать себя виноватой, у Маньки не получилось. — Ведь злое задумала против Благодетельницы нашей! Вижу, мучает тебя злоба и зависть! Чистота ее, непорочность, ясные слова ее покоя тебе не дают. Черна голова твоя — закрыл Господь в яму и закрылся, гноит, как мертвую. Мертвая ты и есть!
Манька молча отрицательно замотала головой, отказываясь от обвинений Бабы Яги в свой адрес. Но голова была черная, а в словах Благодетельницы, действительно, не находила ни чистоты, ни непорочности, с этим не поспоришь. И снова замотала, но утвердительно.
Баба Яга умилилась, рассматривая ее с глубоко затаенной усмешкой, которая виделась только в глазах. Она как будто смягчилась.
Но Маньке не раз приходилось убеждаться, что, воспитывая или обличая ее, люди запросто решали свои проблемы, покушаясь на то малое, что она имела — и Баба Яга злопыхала, получив необходимую уверенность, что слова ее пустили корни и подмяли обвиняемого человека под себя. Посредница, очевидно, уже видела свою цель достигнутой. А она еще размышляла: давненько ее так не унижали — месяца три. Сразу после того, как отошла от людей. Она только сейчас сообразила, что Дьявол ругал, срамил, но как-то не так, не обидно, как будто не ее, а дело, на которое она сподвиглась. А, бывало, хвалил — но хвалил уже не дело, а ее. Манька удивилась, как это у него получалось?! Ведь не радовался ей, не любил, сто раз от нее открестился… Воспитанным был сверхмеры, чистоплюй…
— Ты, давай за стол садись, поешь, попей и ступай в баню, как заведено. Ночь на дворе, — сказала Баба Яга, раскладывая на столе салфетки. — Караулю, будто дел у меня нет, — проворчала она сокрушенно. — Болезни и немощи ваши хоть кого подкосят. Помощь моя неоценима, окромя тебя люди есть, кто по делу, кто с бедой приходит, а я растрачиваю время на недостойную тварь, которой всякий побрезговал бы.
Дьявол в углу масляно заулыбался, состроил Маньке скорбные рожи, помахал рукой, будто прощался, благодарно обратив к Посреднице взгляд с надеждой, что вот-вот Баба Яга отряхнет ее как прах с его ног. Молитвенно сложил перед собой руки, поднес ко лбу, к сердцу и поцеловал, прослезившись.
При виде Дьявольских панихидных приготовлений, в чреве повернулась тошнота — он все еще был здесь. Думать о Дьяволе плохо не получалось, что поделать, он не испытывал к ней добрых чувств, и возможно, радость его была искренней. Наверное, надо было попрощаться с ним прямо сейчас и встать на правильный путь… Одни слова у него.
Слово за слово, но из слова избу не построишь. Доброе слово, злое — кирпичом не летит, как добро к кузнецу господину Упырееву. Но тут же засомневалась. А ну как посмотрит старушенция внутренности, поправит, выпишет пропуск и пошлет далеко — а как одной-то идти, без Дьявола, с железом?! Кто в лесу охранит от зверей, из сугроба втащит, шишки соберет? Пусть неправедный Дьявол — и не Бог совсем! — но жизнь ее после встречи с ним стала другая.