Я ни разу не слышал, чтобы папа выражал недовольство по поводу суеверий, которые в нашей семье цвели пышным цветом. Разговоров о сверхъестественном папа избегал – просто вежливо отмалчивался, – а ко всему, чего нельзя было объяснить рационально, был слеп и глух. Однако человеческая природа вокруг него брала свое – чем необъяснимее и иррациональнее был тот или иной случай, тем страстнее мои родичи им увлекались. Особым интересом у нас, легковерных (я долго принадлежал к лагерю обожателей сверхъестественного), пользовался мой дядюшка Тилак, на пять лет моложе отца.
В четыре года у Тилака появились яркие воспоминания о прошлой жизни. Он подробнейшим образом описывал все мелочи – и где он жил, и как звали его родственников. Подобное в Индии не редкость. Более того, несколько десятилетий спустя, в 1989 году, исследователи из Университета штата Виргиния во главе с доктором Иеном Стивенсоном обнаружат, что подобные случаи не редкость и во всем остальном мире. Есть документальные свидетельства, что сотни детей, обычно от двух до восьми лет, подробно вспоминали свою прошлую жизнь. Родные моего отца с самого начала считали, что Тилак – необычный ребенок, и решили разобраться, верны его воспоминания или нет. Разумеется, для этого требовалась консультация астролога.
В каждом квартале был свой астролог, к услугам которого прибегали, когда надо было подобрать девушке благоприятный день для свадьбы или предсказать, не придется ли юноше поехать за границу (в традиционном индийском обществе это была настоящая катастрофа). Однако существовала и особая разновидность астрологов, специализировавшихся на прошлой жизни – так называемые чтецы-бхаргавы. Тут коготок увяз – всей птичке пропасть, потому что мир бхаргавов – это мир чистых чудес. Когда обращаешься к чтецу-бхаргаву, он не сам составляет тебе гороскоп, а находит готовый, уже составленный для тебя много веков, а то и тысячелетий тому назад. В сущности, какой-то астролог, живший во времена Шекспира или даже Иисуса Христа, вероятно, знал, что в такой-то день и час ты обратишься к такому-то чтецу-бхаргаву и, чтобы показать свою абсолютную власть над временем и судьбой, составил гороскоп с ответами на те самые вопросы, с которыми ты придешь.
История зарождения этого искусства заставляет нас окунуться в эпоху легенд. Когда бог Брахма создал мир, то породил – из разума, а не из тела – семерых сыновей. Мир был зачат в мудрости, и первые риши, то есть ясновидящие, призваны были руководить новорожденным человечеством. И вот однажды мудрейших из первых людей собрали на пышный религиозный праздник. Вскоре у них завязался спор, кого из трех богов – Брахму, Вишну или Шиву – следует почитать как верховного. Чтобы уладить спор, риши по имени Бхригу отправился узнать истину у самих богов.
Первым он пришел в покои Брахмы, своего отца. Но когда он задал свой вопрос, Брахма лишь раздраженно отмахнулся: «Я занят – творю мир. Мне некогда с тобой разговаривать».
Тогда Бхригу пришел в обиталище Шивы, который обошелся с ним еще грубее и обиднее: «Я занят – уничтожаю все сущее с той же скоростью, с какой его создают, – заявил он. – Мне некогда с тобой разговаривать».
В третьих покоях, принадлежащих богу Вишну, Бхригу застал бога спящим на боку, а у ног его пристроилась его супруга Лакшми. Бхригу не сдержался и пнул Вишну в грудь, чтобы разбудить. Пинок был мощный: на изображениях Вишну до сих пор виден его след. Вишну сел, потирая грудь.
– Милый Бхригу, не ушиб ли ты ногу, когда пнул меня? – спросил бог. – У меня-то хватит сил залечить любую рану, но ты не таков.
Поскольку Вишну принял Бхригу приветливо и с состраданием, а не надменно, риши тут же сделал вывод, что Вишну, бог, поддерживающий мироздание, куда могущественнее богов, которые создают и уничтожают его. И хотел уйти, но тут на него напустилась Лакшми: ее возмутило, что кто-то сделал больно ее супругу. И тут же наложила на Бхригу проклятье: отныне он забудет все свои бессмертные познания. Но Бхригу был малый не промах и тоже проклял ее в ответ:
– Ты, Лакшми, богиня процветания, однако с этого дня тебе не удастся сохранить верность ни одному человеку!
Вот почему не может быть, чтобы человеку всю жизнь сопутствовала удача.
Однако на этом легенда не кончается: дальше объясняется, откуда у астрологов взялась способность предсказывать будущее. Вернувшись домой, Бхригу, утративший все свои познания, впал в отчаяние. Тогда его преданный сын Шукра разработал секретный план. Пока отец пребывал в глубоком самадхи – состоянии медитации, позволяющем достичь полной осознанности, – Шукра шептал ему на ухо имя кого-нибудь из своих друзей. И Бхригу тут же видел и открывал весь круговорот рождений и смертей этого человека, а Шукра тайно его записывал. Мало-помалу сын заполучил гороскопы всех своих друзей, а они в результате обрели глубокое знание и стали первыми астрологами рода Бхригу – их и стали называть бхаргавами. Так что способности предсказывать биографию человека из далекого будущего бхаргавы черпают из божественного источника. Кстати, большинство индийцев куда лучше знают сына Шукру, чем отца Бхригу. Его имя означает «яркий свет», и в Индии так называют планету Венеру.
Так вот, отцовской родне необходимо было при помощи этого божественного источника выяснить, насколько верно Тилак помнит свою прошлую жизнь. Они отправились в святилище Бхригу в Хошиарпуре – далеко-далеко, на северо-восточной оконечности Пенджаба, где хранятся гороскопы. Там чтецы подтвердили, что мальчик говорит правду: в его гороскопе указана та самая деревня, которую он видел, и те же имена родственников. Однако в гороскопе были и довольно-таки неприятные пророчества. Там говорилось, что Тилак так и не сможет выбрать, кем быть, мужчиной или женщиной. Он женится, но детей у него не будет, а умрет рано, в пятьдесят с небольшим.
Все это происходило, когда отцу было лет восемь-девять, так что поездка к чтецам-бхаргавам запомнилась ему лишь смутно. Однако я в детстве считал Тилака самым странным из своих дядюшек. Фигура у него была женственная, с широкими бедрами, и ходил он покачиваясь, а под рубашкой отчетливо просматривались груди. Он и впрямь не оставил наследников, хотя и женился, а кончилось все тем, что, к вящему горю папиных родных, Тилак скоропостижно скончался от неизвестных причин. Было ему лет пятьдесят пять.
* * *Я сомневался, стоит ли мне идти в медицину, и едва не отказался от этой мысли. У отца в молодости был такой же кризис. Он из консервативной религиозной семьи. С ранних лет, как и многие индийцы, он привык, чтобы за него все решали родители. Иногда решения были очень простые. Например, в кино отцу позволяли ходить, только если фильм был на религиозную тему. Однако и право принимать важные решения у него отняли. Задачу определять его биографию взяла на себя моя бабушка. А она не стала опровергать его сомнений и сказала:
– Я согласна. Учиться очень долго. Да тебе, наверное, и не хочется столько трудиться.
Подозреваю, это была хитрая уловка, призванная пробудить в молодом человеке дух противоречия, он же – фамильная черта семейства Чопра, где никто не любит делать, что ему велят; так или иначе, прием сработал. Мой дед участвовал в Первой мировой войне, а потом получил пенсию, ушел на покой и поселился на участке земли неподалеку от города Равалпинди – потом это была столица Пакистана, пока рядом с Равалпинди не выстроили Исламабад. Ближайшим медицинским институтом был Медицинский колледж короля Эдварда в Лахоре. Отец получил там степень и кормил всю семью, пока младшие братья учились в колледже в Равалпунди.
Никто никогда не рассчитывал, что отец хоть сколько-нибудь заинтересуется аюрведой – классической индийской медициной, – хотя именно на аюрведическую медицину полагались больные по всей стране. Это и подводит нас к вопросу, очень неприятному для Индии, которая стремится преодолеть нищету и занять место у всемирного пиршественного стола. Требует ли современная жизнь полного отказа от древних традиций? И вправду очень болезненный вопрос. В эпоху расцвета империи надменность и уверенность в себе, с которой держались англичане, совершенно выводили из себя колонизированные народы. Поскольку традиционную Индию удалось захватить без особых хлопот и она безо всякого сопротивления открыла свои двери Ост-Индской компании, можно было сделать вывод, будто судьба благоволит Западу. Так все и решили. Сам Господь осеняет захватчиков – а такое общество, как индийское, где все пропитано божественным, от этого, само собой, совершенно утратило почву под ногами.
Традиционную культуру искореняли исподволь и повсеместно. Самые почитаемые писания, вроде «Бхагавад-Гиты», впадали в забвение – и не среди простых людей и священнослужителей, а среди передовых образованных классов, подпавших под западное влияние. Индусы массово обращались в христианство: они шли в церковь, так как полагали, что раз христиане завоевали Индию, значит, Шакти – божественная сила – у Христа даже больше, чем у самой богини Шакти. В подобных церквях чопорные англиканские службы Викторианской эпохи причудливо переплетались с индуистскими песнопениями и обрядами.
К этому времени напора современности было уже не остановить. Образованные индийцы были не меньше колонизаторов убеждены, что традиция – синоним невежества и суеверия. На Западе до сих пор не вполне понимают, какое это было потрясение, когда Ганди, начинавший карьеру юристом в Южной Африке, сбросил толстый твидовый костюм и крахмальные воротнички и оделся в традиционные штаны-дхоти, которые носили простые люди. По иронии судьбы, когда сверстники Ганди взрослели, то имели такое скудное представление о традиции, что даже «Гиту» читали в переводе на английский, а одной из основательниц Лиги самоуправления Индии, которая в конечном итоге и добилась освобождения страны, была англичанка по имени Анни Безант. Лишь когда иностранцы влюбились в Древнюю Индию, избранным индийцам было дано моральное право взглянуть в собственное прошлое.
А они преисполнились благоговения и с изумлением обнаружили, что им есть за что себя уважать. Однако философия Ганди предполагала, что надо полностью обернуть время вспять, что и символизировала ручная прялка, за которой Махатма сидел и прял (теперь она красуется в центре национального флага) – а это был, конечно, безнадежный идеализм. Чтобы подняться на следующую ступень в жизни, надо было принять западную культуру – и в поколении моего отца не было принято оглядываться в прошлое при всем восхищении Ганди и свободой.
Кришан Чопра стал хорошим врачом, самоотверженным, щедрым. Он брал на себя ответственность за здоровье целой общины и не требовал никакой платы, помимо армейского довольствия. Все это, конечно, совсем не по-западному. Однако в аюрведе нет ничего научного, и в глазах Кришана деревенские знахари-вайдья, раздающие доморощенные советы и народные снадобья, были не настоящие врачи. Вайдья были реликты, выжившие лишь благодаря тому, что Индия измеряет перемены не десятилетиями, а эпохами, – реликты вроде доисторических крокодилов, которые лениво плавали в реке и по ночам призывали самок гулким ревом. Вот интересно, раздражало ли папу, что моя бабушка с материнской стороны верила в гомеопатию и промывала нам ссадины и порезы травяными настоями? Если и да, он терпел и молчал. Мои бабушки и дедушки с обеих сторон, когда заболевали, обращались к кому попало – и к знахарям-вайдья, и к святым целителям.
Отец был так предан науке, которую представляли Флеминг и величайшие охотники на микробов, что мне и в голову не приходило, что и на это его толкал мятежный дух. Его отец, которого все звали Бау-джи, был вышколенным солдатом и дисциплинировал всех в семье. Бабушка родила ему четырнадцать детей, но выжили только восемь. Дед требовал, чтобы его чада ходили, говорили, ели и поступали в точности как он сам. Отцу, наверное, трудно было вынести такое давление. Однако при этом Бау-джи дал детям образование. Успеха в жизни, помимо моего папы, добились и два моих бомбейских дяди – один выдающийся журналист, другой кинорежиссер в Болливуде. (Младших братьев отца на хинди называют «чача», и один из моих дядюшек – Раттан-чача – впоследствии сыграл в моей жизни важнейшую после отца роль.)
На наше с Сандживом счастье, отец восстал и против слишком строгого воспитания. У нас был любящий отец с широкими взглядами, по складу характера неспособный поддерживать строгую дисциплину. Когда мне было лет восемь, мы с братом подрались с кем-то из двоюродных. Мама об этом узнала и потребовала объяснений. Мы, понурив головы, оправдывались: мол, наши братцы обзывались нехорошими словами.
– А дальше что? – спросила мама.
– Тогда мы тоже стали обзываться, – сказали мы.
Мама резко отвернулась и замолчала – это значило, что ничего хорошего нам ждать не приходится. Она рассказала про драку папе за ужином, но папа не рассердился.
– Это я виноват, – печально заметил он. – Плохо вас воспитывал. – Отложил вилку и вытер губы салфеткой. – Не буду сегодня ужинать. Попощусь в одиночестве за свои ошибки.
Отец всю жизнь был искренним до наивности, так что я уверен, что это была не хитрость и не манипуляция. Однако воздействие этого психологического приема оказалось сокрушительным. Папа встал из-за стола, как мы с Сандживом ни умоляли его остаться. Он нас не слушал и попросил маму убрать его тарелку. Я очень рано узнал, как это горько – подвести свое домашнее божество, особенно когда оно такое доброе.
* * *Границы между мирами, где мы живем, созданы искусственно. Мы живем за ментальными стенами, поскольку убеждены, будто мы так хотим или нам так полагается. Простое доказательство тому – никому никогда не удавалось оторваться от Индии. Уйти от нее – все равно что малышу играть на улице без бдительного присмотра матери, сидящей у окна наверху. За мной, похоже, присматривал Бхригу. Несколько лет назад я сидел в своей клинике в Лахойе, и мне вдруг захотелось проделать ритуал, к которому приучила меня мама. Она открывала наугад «Бхагавад-Гиту», тыкала пальцем в первую попавшуюся строчку, а потом размышляла над ней. (По-моему, христиане иногда поступают так же с Библией – и, подобно маме, тоже, наверное, пытаются толковать божественную мудрость, обращенную к ним лично.)
Мне попалась знаменитая строчка из десятой книги, где Кришна рассказывает воину Арджуне о своих сверхчеловеческих качествах («Из очистителей Я – ветер, из носящих оружие Я – Рама, из рыб Я – акула, из рек Я – Ганга»), а именно – «Из великих мудрецов Я – Бхригу». В этот миг зазвонил телефон. Это был мой друг профессор Арвинд Шарма, он звонил из Канады. К нему из Индии приехал знаменитый исследователь астрологии бхаргавов, который был к тому же пандит, брамин, поддерживающий традицию бхаргавов. Арвинд тут же вспомнил обо мне. Может быть, мне интересно узнать, что написано в моем свитке? По спине у меня побежали мурашки. Однако, к сожалению, плотное рабочее расписание не позволило мне встретиться с пандитом лично. Пандит посоветовал мне читать особые мантры, а потом я получил по почте крошечную статуэтку Бхригу. Я честно попытался читать мантры, однако через неделю-другую вернулся к своим привычным техникам медитации и начисто позабыл об этом случае.
Через некоторое время я приехал к родителям в Дели и упомянул в разговоре странную историю моего дяди Тилака-чача. Отец почему-то сделал вид, будто помнит брата лишь смутно. Еще кто-то сказал, что мне надо обязательно обратиться к астрологу-бхаргаву, раз уж не получилось встретиться с тем пандитом. Я засомневался. Бесчисленное множество индийцев регулярно обращаются к астрологам, но у нас в семье подобное было не принято, и вообще все это интересовало меня куда меньше, чем родителей. Однако почему вокруг меня все время упоминается Бхригу? Вдруг он хочет что-то мне сказать? Ответ на этот вопрос проще всего было узнать в том же Хошиарпуре. Ехать туда на машине было далековато, однако один из братьев моего отца был адмирал индийского флота в отставке. Он запросил военный вертолет – и вот уже через несколько часов мы, как по волшебству, спустились с небес в Хошиарпуре, куда много лет назад совершили паломничество мои родственники. Местные жители никогда не видели летательных аппаратов и глядели на нас, разинув рты.
Мы прибыли в святилище, нас встретили высокопоставленные жрецы, которые каким-то образом прослышали о нашем появлении. Старейшина обратился к нам с краткой речью. Нам задали несколько вопросов – сначала мне, потом отцу, которому к тому времени уже исполнилось восемьдесят. Он отвечал гораздо пространнее меня, но вскоре мы оказались у самой двери святилища, где нас окружила еще одна группа жрецов и потребовала, чтобы мы произнесли подобающие случаю молитвы и совершили жертвоприношения.