В борьбе с колдовством, чародейством и заговорами особенно отличился XVII в., когда повсеместно запрещались любые традиционные народные обычаи, праздничные увеселения. Заподозренных или уличенных в знахарстве или колдовстве сжигали вместе с их кореньями и травами в обложенных соломой срубах или отправляли в далекую ссылку. Один из указов гласил: «…скоморохов и ворожей в домы к себе не призывать… с серебра не умываться, олову и воску не лить… медведей не водить и с сучками не плясать».
Многообразны действующие лица заговоров. Кроме главного – самого знахаря, произносящего «тайные слова» и именующего себя «раб Божий» или «раба Божия» (иногда с добавлением имени), а также объектов заговаривания. Это две большие группы персонажей. Каждая из них обладает своими определенными функциями. Назовем сами олицетворенные болезни или состояния – носители зла: двенадцать сестер-лихорадок, золотухи, почницы и полуночницы, криксы-плаксы, тоска, сухота.
Большое значение имеет в заговорах перечисление частей тела, откуда болезни изгоняются: с буйной головы, ясных очей, черных бровей, из ретивого сердца, светлого легкого, горячей крови. Указываются и пути, которыми они должны выйти: «Поди в ноздри, из ноздрей в голову, из головы в чемерну, из чемерной в хвост, из хвоста в землю».
В заговорах фигурируют многочисленные помощники, осуществляющие просьбы и приказания об избавлении от болезней и зла или, наоборот, их насылании. Это животные, выполняющие соответствующие их природе действия. Так, грыжу и многие другие «болячки» загрызает чудесная щука с железными зубами, с медными щеками, выклевывает злат петух, относит к лютой змее, которая «приедает, прижирает» все болезни…
Заговор обычно произносят на еду или питье, которыми затем потчуют того, кого надо приворожить. В любовных словах господствуют стихии – буйный ветер, вихрь и огонь, «огненный змей», которые должны «распалить и присушить красную девицу».
Заговоры передавались от поколения к поколению как устно, так и письменным путем – переписывались с листка на листок, из тетрадки в тетрадку. Такие записи хранятся за иконами и поныне у многих, даже у неграмотных деревенских старушек, «на случай». В этих записях, часто малограмотных, много неясностей, искажений, как и в уже опубликованных старинных рукописях.
В устном бытовании хранение и передача заговоров составляли неотъемлемую часть традиции. Передавались они обычно только от старшего к младшему, часто по родственникам. «Белые» заговоры и обереги – всегда добровольно, по просьбе и с охотой. Носители «черной магии» – колдуны – должны были перед смертью обязательно избавиться от своих знаний и передавали их часто насильственно или обманом.
Фактически точно повторяющихся текстов нет, хотя очень много близких и сходных. Это свидетельствует о творческом отношении исполнителей к ним.
Заклинание, помогающее напустить тоску парню
Необходимо пойти в баню, хорошо попариться, затем встать на тот веник, которым парились, и произнести:
«Выйду из парной бани, стану своим белым бумажным телом на шелков веник: дуну и плюну в четыре ветра буйных. Попрошу из чиста поля четырех братьев – четыре птицы востроносы и долгоносы, окованы носы. Лети из чистого поля, белый кречет, неси, белый кречет, вострый нож и востро копье; садись, белый кречет, рабу Божию (имя) на белы груди, на ретиво сердце. Режь же его белы груди тем же вострым ножом, коли же его ретиво сердце тем же вострым копьем; вынимай из его ретива сердца, из черной печени и изо всей крови горячей тоску и кручину.
Полети, белый кречет, понеси, белый кречет, всю тоску и кручину, на воду не отпусти, на землю не урони, на стуже не позноби, на ветре не посуши, на солнце не повянь; донеси всю тоску-кручину, всю сухоту, чахоту и юноту великую до раба Божия (имя), где бы его завидеть, где бы его заслышать, хошь бы в чистом поле, хошь бы при разрастанье великом, хошь бы при путях-дорогах, хошь бы в парной бане, хошь бы в светлой теплице, хошь бы за столами дубовыми, хошь бы за скатертями парчатыми, хошь бы за кушаньями сахарными, хошь при мягкой постели, при высоком изголовье, хошь при крепком сну.
Садись, белый кречет, рабу Божию (имя) на белы груди, на ретиво сердце, режь его белы груди тем же вострым ножом, коли его ретиво сердце тем же острым копьем, клади в его белы груди, в ретиво сердце, в кровь кипучую всю тоску-кручину, всю сухоту, всю чахоту, всю юноту великую, во всю его силу могучую, в грудь и в спину, в хоть его и в плоть его, в семьдесят семь жил, в станову его жилу, в семьдесят семь суставов, в становый сустав, во всю буйну голову, в лицо его белое, в брови черные, в уста сахарные, во всю его красоту молодецкую.
Раб Божий (имя) по мне, рабе Божией (имя), чах бы чахотой, сох сухотой, вял вялотой в день по солнцу, в ночь по месяцу, на новцу и на ветху, в перекрой месяцу во все меженые дни, в утренни и в вечерни зори, во всякий час и минуту.
Как май месяц мается, так бы раб Божий (имя) за рабой Божией (имя) ходил и маялся. Не мог бы ее ходить и переходить, никоим словом обходить, век довеку, и раб Божий (имя) по рабе Божией (имя) не мог бы ни жить, ни быть, ни пить, ни есть, ни на новцу, ни на полну, ни на ветху, ни на перекрой месяца, во все межны дни.
Эти мои наговорны слова, которы договорены, которы переговорены, которы назади остались, берите мои слова вострей вострого ножа, вострей копья, вострей сабли, ярей ключевой воды. И этим моим наговорным словам заключенные слова – ключ и замок, ключ – щуке, замок в зубы, щука в море. Ныне и присно, и во веки веков. Аминь».
Заклинание от алкогольной зависимости
Живую щуку сажают в бочку с вином и настаивают 12 дней; щука дает много слизи, и настой протухает. Им поят пьяницу, приговаривая:
«Как щука не терпит вина, так бы не терпел его и раб Божий (имя)».
Заклинание от порчи
«Господи, благослови на сегодняшний белый день. Возьму рабу Божию (имя) в свои белые руки и заговорю ее, рабу Божию (имя). Выходи ты, вся нечистая сила, из рабы Божией (имя), нет тебе дела до рабы Божией (имя). Дам я рабе Божией (имя) ключевой воды и шелковой травы. Уйди ты, вся нечистая сила, от вороны-каркуньи, от сороки-щебетуньи, от собаки-лауньи, и выйди ты из рабы Божией (имя), из костей, из суставов, из нутра ее, из ребер ее, из всех членов и из жилов. Выходи на ключи, болота, где птицы не бывают и сокол не летает.
Если же ты пойдешь в чистое поле, где сокол бывает, где птицы перелетают, ты войдешь в скот, в птицу перелетную и пойдешь по ветрам, по вихрям. Ветры, вихри, отнесите от рабы Божией, изо всех ее членов и суставов, и снесите в черные грязи, и поразите ее в грязи топучей, ветром чтобы не вынесло и вихрем чтобы не выдуло: исчезнет и погибнет нечистая сила».
Средневековье: возникновение и расцвет заклятий
Тысячелетие, занимающее в истории человечества положение между закатом античной цивилизации и расцветом механистической парадигмы Нового времени, принято называть Средними веками. Это понятие до сих пор ассоциируется в обывательской среде с эпохой крестовых походов, рыцарским отношением к Прекрасной Даме да кострами инквизиции, на которых горели адским пламенем первые ростки зарождающегося плюрализма. Но все это не более чем симптомы страшного заболевания, охватившего все категории средневекового населения, имя которому – магия.
Повальное увлечение магическими практиками обусловливалось не в последнюю очередь тем религиозно-философским синкретизмом, который сложился в средневековой Европе в силу переплетения традиционного христианского мировоззрения с языческими культами, получившими широкое распространение в Британии (друиды) и к северу от бывших римских владений (волхвы). Немалую роль сыграло в этом процессе переосмысленное наследие античной цивилизации, в первую очередь эзотерический пифагореизм и неоплатонизм, столь органически ужившийся с христианством, что некоторые положения современной церкви явно напоминают учение Платона и его многочисленных последователей. Цитаты из Евангелий и Библии, часто отличающиеся противоречивым толкованием, стали источником распространения различных ересей уже в первые века нашей эры, и этот процесс продолжился в средневековой Европе.
Основное чувство, отчетливо прослеживающееся в поведении самого обычного человека XII в., – мистический ужас перед адскими муками, постоянное ожидание Страшного суда, слитое воедино с жаждой посмертного воздаяния, насаждаемой официальной церковью. Боязнь смерти и одновременно неосознанная тяга к ней – именно этими чувствами наполнены произведения поэтов и мыслителей того времени. Попытка примирения с бренностью своего существования выразилась в развитии такой линии средневековой лирики, как «ubi sunt» («где они»), где подчеркивалась мимолетность земных империй и их правителей перед вечностью потустороннего, Божественного мира.
Человек, непрерывно ощущавший свою приниженность по сравнению с Богом, смертность, скоротечность своей земной жизни по сравнению с существованием универсума, старался получить доказательство собственной значимости, обращаясь не к небесам, а к подземному царству. Заключая договор с дьяволом или просто прибегая к помощи чернокнижных заклятий, он как бы реабилитировал себя в своих глазах, причем такой поступок объяснялся не как отказ от Бога вообще, а как предпочтение темной его ипостаси перед светлой.
Такая позиция расценивалась с точки зрения католической морали как еретическая, несовместимая с ортодоксальным христианским вероучением, но неизменно существовала как в низших слоях населения, так и среди благородных правителей.
Ярким примером смешения теологических и философских элементов в рамках единой мировоззренческой системы является ересь катаров (т. е. «чистых»), или альбигойцев (от местечка Альби в Южной Франции), которая получила широкое распространение в XII–XIII вв. по всей Европе, преимущественно в южной ее части. Истоки этой ереси затерялись в глубине веков, но некоторые ее положения можно обнаружить уже в учениях гностиков и манихеев, сплавленных с фантастической легкостью с культом Гермеса Трисмегиста, пришедшим из Египта, и христианскими верованиями, что образовало гремучую смесь вселенской ереси.
Среди приверженцев этой ереси были несколько королей, а также десятки менее значительных феодалов. «Нет единого бога, есть две его ипостаси, которые оспаривают власть над миром, и имя им – бог добра и бог зла. Бессмертный дух человеческий обращен к богу добра, но бренная его оболочка тянется к темному богу», – так звучала основная мысль их философии.
Они утверждали, что Бог не мог сотворить столь несовершенный мир, а это значит, что мир существует всегда и не имеет начала, Иисус никогда не существовал, а крест, насаждаемый официальной церковью в качестве символа веры, является орудием пытки. Катары пытались добиться претворения своих немногочисленных установлений, к числу которых относилось требование непролития крови непосредственно в обыденную жизнь. Разумеется, такие положения, резко расходившиеся с позицией ортодоксального догматизма, не могли не вызвать реакции, которая и последовала в 1244 г., когда весь Прованс обратили в развалины, а его жители были вынуждены распрощаться со своими убеждениями, а некоторые – и со своей жизнью.
Но если катары представляли собой одну линию средневекового мистицизма, в большей степени опиравшуюся на христианскую традицию, хотя и интерпретировавшую христианские догмы в достаточно вольной трактовке, то последователями дохристианских языческих культов выступили различные маги, волшебники и чернокнижники, внимание которых оказалось сконцентрировано не на разработке теоретических положений, а на практическом аспекте магического учения, т. е. на заклинаниях, заклятиях и обрядах.
Европейские народы вместе со «светом с Востока» унаследовали и экзотические суеверия, которые тесно сплелись с уже существующими культами. Против них первоначально и выступило христианство, пытавшееся поддержать свой статус вселенской религии. Дело в том, что в язычестве не меньшее, а, пожалуй, даже большее место уделялось не поклонению добрым божествам, а замаливанию злых, чем и объясняется подробная разработка демонологии. Заклинания, магические церемонии погребения, наполнение жертвенной кровью чаши, сделанной из черепа врага, – все это примеры необычайной устойчивости магических ритуалов, обеспечивавщих успешное соприкосновение человека с изначально чуждым миром.
Христианство не выработало окончательной концепции по поводу существования зла в мире и ограничилось половинчатым решением, скорее способствовавшим появлению и сохранению магических практик, направленных на проявление роли зла в устройстве мира. Формально признавая существование негативной, отрицательной энергии, воплощением которой служила фигура дьявола, христианство, тем не менее, упорно отказывалось рассматривать вопросы, связанные с этой энергией. В принципе, это явление выступало неким догматом, не требующим логических доказательств и, соответственно, не являющимся предметом особого разговора. Настоящий христианин должен был все лучшие порывы своей души посвящать Богу, тогда как на долю сатаны оставался атавистический страх и постоянный ужас, поддерживаемый регулярными напоминаниями о Страшном суде.
Кстати, многие методы средневековой инквизиции оказались заимствованными из магических практик друидов. Например, испытание водой, с помощью которого древние кельты проверяли «законность» рождения ребенка, или испытание огнем, до сих пор практикующееся в некоторых племенах Центральной и Южной Африки, где отсутствие следов от раскаленного железа являлось лучшим свидетельством невиновности в каком-либо преступлении.
Христианизируя наиболее чтимые народом языческие праздники и обычаи, церковь подпадала под воздействие откровенно магических практик, приобщая к своему арсеналу набор заклятий и заговоров. До наших дней дошла запись одного из таких заговоров, с помощью которого крестьяне исцеляли заболевших лошадей. Сделанная в XII в. в Южной Италии, она служит достоверным памятником развития средневековой магии: «Помоги, Христос, горю нашему, исцели коня нашего – кровь к крови, мясо к мясу, жилы к жилам; дай ему часть своей животворной силы, вернись к началу веков и открой новый путь творения». Можно утверждать, что официальная церковь, будучи не в силах полностью избавиться от влияния языческих культов, христианизировала магию, снабдила практический аппарат воздействия теоретической подоплекой, пусть даже еретического содержания.
Непременным атрибутом любого мага или колдуна, имевшего дело не с белой магией, а с ее черной ипостасью, был так называемый гримуар, что в переводе со старофранцузского означает «грамматика». Гримуар содержал описание всех ритуалов (в том числе и ритуала вызывания дьявола), магические формулы и заклинания, а переплетен он был не в кожу девственниц, как об этом пишется в многочисленных фантастических произведениях, а в обычную овечью. Намеренно запутанные и противоречивые, зачастую написанные на каком-нибудь древнем языке, что помогало поддерживать легенду об их дьявольском происхождении, гримуары являлись предметом вожделения многих начинающих магов, поскольку число их было весьма ограничено и доступно лишь небольшому кругу посвященных.
Один из самых известных гримуаров под названием «Черная книга», сохранившийся до сих пор, содержит обращения к могущественным властителям потустороннего мира – сатане, Люциферу, Астароту, Вельзевулу и прочим, менее известным демонам тьмы. Каждый из трех главных демонов отвечает за свою часть земного мира: за Люцифером – Европа и Азия, Вельзевулом – Африка, Астаротом – Америка. Именно договорами с ними прославили свое имя самые знаменитые маги, обладающие огромной волшебной силой. Маги попроще, разумеется, вынуждены довольствоваться контактами с темными силами далеко не первого круга.
Упоминание круга не случайно, поскольку он стал одним из главных сакральных символов, использовавшихся в среде колдунов и чернокнижников. Одним из самых мощных по своему магическому воздействию в «Черной книге» является изображение, представляющее собой звезду Давида, вписанную в круг, причем над верхним лучом этой звезды помещена надпись «Христос», а под нижним – «дьявол». Этот символ выступает олицетворением гностического мировоззрения, согласно которому совершенному, Божественному миру соответствует мир, извращенный дьявольским умыслом. Такое противопоставление как раз и предполагает обращение не только к Божественной, милостивой силе, но и к демонической, мстительной.