Смех сфинкса. Танец обсидиановой бабочки - Мусатова Лиана 9 стр.


– А что это такое?

– Что все узнаешь по порядку, а когда придет время, я прочитаю эти строки.

– Хорошо. Подожду. Меня еще поразила асимметричность космоса. Может быть, в обычных обстоятельствах я бы и не зациклилась на этом, а там, в космосе, как будто бы кто-то заострял мое внимание на этом и еще на какой-то неприятной темной полосе, пересекающей все видимое пространство, от которой исходило ощущение опасности. Из всего, что мне показали, я усвоила только картинку, но ничего в ней не поняла.

– На первый раз достаточно. Это тебе – информация для размышления. Дан урок, названа его тема, над остальным ты должна работать самостоятельно.

– А тебе в этой картинке все понятно?

– Ну, все никогда не может быть понятно. Процесс познания бесконечен, но кое-что я тебе объясню, во всяком случае, то, что уже известно науке. А науке на сегодняшний день известно достаточно, чтобы сомневаться в космологической модели, по которой Вселенная была создана в результате Большого взрыва, и что реликтовое микроволновое излучение распространено в ней без всякой закономерности, то есть случайным образом. Оказалось, что та черная полоса, которая привлекла твое внимание, а ученые ее назвали «осью зла», и организует вокруг себя все вселенские структуры, в том числе и реликтовое микроволновое излучение.

– А почему они её так назвали? Она ведь порядок наводит?

– Трудно сказать. Наверное, потому что испытывали что-то похожее на твои ощущения. Ее еще называют космологическим феноменом, подрывающим все привычные положения и теории, представляющие научную картину мира. Новые факты заставили ученых пересмотреть существующие теории и модели. Надеюсь, ты помнишь их.

– Не очень. Если ты напомнишь, буду очень благодарна.

– Космологическая модель Канта была построена на теории Ньютона о безграничности Вселенной в пространстве. Кант развил его идеи, выдвинув теорию о том, у Вселенной нет начала и во времени. Он распространил свои взгляды и на биологию, которые легли в основу теории Дарвина. К началу двадцатого века теория Канта считалась единственно верной. Но…

– Все хорошо и все прекрасно, «но»! А ведь это «но» – лазейка для пытливых умов, дверь, открытая в том направлении, в котором необходимо двигаться вперед по пути познания.

– Правильно мыслишь, Коперник. В теории Канта «но» заключалось в том, что небо ночью должно было быть ярким, то есть иметь бесконечное количество звезд. В этом и проявлялся светометрический парадокс или парадокс ночного неба – оно-то было темным!

– Да, я вспоминаю. Нам об этом рассказывали. А потом родился Альберт Эйнштейн со своей теорией относительности и нарисовал свою модель.

– Да, статическую, которая тоже имела свое «но».

– Так он же там что-то сбалансировал.

– Ввел такое понятие, как космическая сила отталкивания.

– А что это давало?

– Уравновешивало притяжение звезд и прекращало движение небесных тел. Но это не совпадало с его формулами теории относительности! Он подтасовывал факты, чтобы объяснить свое понимание Вселенной, имеющей конечные размеры, но не имеющей границ.

– Это как в искривленном пространстве?

– Да. Как, например, в сфере. Пространство в модели Эйнштейна было трёхмерным и однородным. Оно замыкалось само на себя. В нем не было ни центра, ни краев. Галактики в нем располагались равномерно.

– Это совсем не то, что я видела.

– Да, потому что это и есть не то. Основываясь на эйнштейновских формулах теории относительности, советский ученый Фридман в 1922 году выдвинул первую теорию нестационарной Вселенной. Но тогда еще ярко горел ореол Эйнштейна, и на эту теорию никто не обратил должного внимания. А в 1929 году астроном Эдвин Хаббл сделал открытие: галактики, находящиеся рядом с Млечным путем, удаляются от него. Но главное, что скорость их движения остается пропорциональной расстоянию до нашей галактики. А если звезды «разбегаются», значит, происходит расширение Вселенной. Это открытие дало возможность говорить об изменении параметров вселенной, и Эйнштейн признал правоту Фридмана. Но, если звезды «разбегаются», значит, должно было произойти что-то, в результате чего они стали «разбегаться».

– И это был взрыв!

– Да. Так из еще одного «но» родилась теория Большого взрыва. Которая изначально называлась «динамическая эволюционирующая модель». Но существуют и альтернативные теории.

– Какие?

– Например, Большой отскок.

– И что это такое?

– В основе этой модели рождения Вселенной лежит теория петлевой квантовой гравитации. Она объединяет в себе общую теорию относительности и уравнения квантовой механики.

– Ты сейчас мне рассказываешь об этих теориях, а я думаю о том, кто через эти «но» позволяет человечеству проникать все глубже и глубже в тайны Вселенной. Этот кто-то заботится о том, чтобы появились люди с таким умом, которого достанет на познание определенной порции тайн. И ведь не все так просто. Ученые и ошибаются, и это тоже допускается. Сколько ошибочных теорий появляется?! Кто-то же допускает это, кто-то же регулирует это.

– Ты сейчас даже сама не представляешь насколько приблизилась к истине, к пониманию теории петлевой квантовой гравитации, которая говорит о том, что время и пространство дискретны, то есть состоят из отдельных частей, маленьких квантовых ячеек. То, что ты назвала порциями, ученые называют дискретность. Улавливаешь, как твои рассуждения напоминают рассуждения ученых? В маленьких масштабах они представляют прерывистую структуру, о чем ты сейчас говорила, а в больших – гладкое непрерывное пространство – время.

– Да, вроде бы что-то общее есть. Надо же!

– Правильно мыслишь, Коперник. Это говорит о том, что ты одна из тех, кто подготовлен для понимания существующих знаний и теорий и открытия новых. Только тебе надо подучиться.

– Учусь… в Сорбонне… и лучшая среди лучших. И что, эта новая теория опровергает теорию Большого взрыва?

– Нет конечно, потому что и в ней не все так гладко. Теория Большого взрыва ответила на множество вопросов о возникновении нашей Вселенной, но и породила новые: что стало причиной взрыва, что было до взрыва, как появилось пространство и время.

– А что подтверждает эту теорию?

– Реликтовое излучение, которое и возникло при взрыве. Оно пронизывает всю нашу Вселенную.

Лия и Захи тоже о чем-то увлечённо беседовали, только Пьер стоял в сторонке и наблюдал то за одной, то за другой парой. Орнелла во время серьезного разговора, а что он серьезный, определялось по выражению их лиц, всё-таки успевала еще и глазки строить Саше, явно соблазняя его. И Пьер пытался угадать, что для неё важнее: узнать от Саши сногсшибательную информацию или соблазнить его. Беседа второй пары проходила в ровном, хотя и в деловом тоне, но окрашенном явной заинтересованностью. Лия, заметив, что Пьер наблюдает за ними, позвала его.

– Пьер, чем прославился Орфей?

– Ясно чем. В греческой мифологии написано, что он изобрел музыку и стихосложение, что его музыка обладала такой магической силой, которая покоряла не только людей и богов, но и зверей. В искусстве его имя стало нарицательным. Орфеем называют яркую личность, талантливого певца или музыканта. Его именем назван один из самых престижных призов Золотой Орфей.

– Да, это мы все знаем или почти все. Но вот, что он был основателем религиозно-философского учения, что многие его идеи легли в основу христианства, ты знал?

– Нет.

– И я не знала. Но вчера Захи нам сказал об этом… вскользь, вот оно и скользнуло мимо твоих ушей, а мои уловили, и мы сейчас об этом говорим.

– Странно, что в народе его запомнили как поэта и музыканта, – посетовал Пьер.

– Как народу преподнесли, так и запомнили, что ближе и понятней, – пояснила Лия.

– Это уже в наше время вспоминают только о поэзии, потому что философия не всем понятна и постепенно ушла в тень. Со временем появились более яркие личности, которые затмили собой Орфея и его философские начинания. Лия, знаешь, кто изобрёл поэзию? – обратился к ней Захи.

– По древнему фракийскому преданию – Всемирное Существо по имени Олен. Греки очень почитали Фракию, считая её не только колыбелью поэзии, но и интеллекта, ибо эти понятия не разделялись.

– Да, они называли её страной чистой доктрины и происходящей от неё священной поэзии. Слово Фракия для них имело символический смысл, как философский, так и исторический. Этой области приписывали совокупность учений и традиций, которые утверждали происхождение мира от божественного Разума. Здесь впервые возникла дорийская поэзия, уходящая корнями в могучий древнеарийский дух. Поэзия расцвела в Греции, благодаря святилищу Аполлона. В Дельфах жил целый класс фракийских жрецов – это были хранители высшей доктрины. Они поклонялись Аполлону, потому что имя Всемирного Существа Олен и Аполлон имеют один и тот же корень. Ап олен – Всемирный Отец. Они отождествляли небесного отца с его двойным проявлением: с духовным невидимым светом и с видимым светом – солнцем.

– Древние греки считали поэзию языком богов, языком аллегорий, – вставил Пьер, желая поддержать разговор. – Что-то такое есть у Страбона. Поскольку он первый писал о Египте, я кое-что из его опусов прочитал перед поездкой. Странно: меня раньше не очень интересовала поэзия, а тут зацепило. Впервые встретился с мнением, что языком поэзии говорили боги, что под её покровом скрывались тайны природы и возвышенные нравственные идеи. Я ещё подумал: «Надо же такое! Какие же нравственные идеи присутствуют в современной поэзии, если в ней столько цинизма и пошлости».

– У первоначальной поэзии, – объяснял Захи, – которая исходила из храмов, был священный язык. Её тайный и магический смысл, её очарование исходило из самого её имени. И прав был Фабр ДʼОливе, который так его расшифровывал: phohe – уста, язык, голос и ish – Высшее существо – Бог. Последнему слову созвучно коптское Os (Господь) и египетское Osiris.

– Я читала, что культ Аполлона – солнечный культ, существовавший в то время в святилищах Египта. Время Орфея было временем Моисея и Эхнатона. Как культ появился в Греции? – спросила Лия.

– Колонисты завозили с собой своих богов и свои культы. Культ Аполлона был введен одним из жрецов. Но его культ так и оставался в стенах древних святилищ. Только Орфей придал могущество солнечному культу, оживил его и наполнил содержанием и эмоциями через мистерии Диониса.

Незаметно подошли Саша и Орнелла. Они внимательно прислушались, и их заинтересовал Орфей.

– Да, это была эпоха Моисея, – продолжал Захи, – и до появления Христа оставалось тринадцать веков. Моисей хоть и заявил громогласно о едином Боге, но его слышали не все, а те, кто и слышал, не хотел расставаться со своими привычными богами. Культ Солнца на берега живописного полуострова привезли жрецы Египта. В те времена всё руководство жизнью исходило из святилищ. Египетские колонисты в Элевзис перенесли культ Исиды под видом Деметры, Матери богов. В Аргосе поклонялись Юноне, в Аркадии – Артемиде.

– Я больше слышала об Афродите, рождённой из морской пены, – Орнелла попыталась показать, что она в теме.

– В Афродиту превратилась финикийская Астарта, которая большое влияние имела в Коринфе. Но над местными богами возвышались космогонические боги. Этот гористый полуостров, отороченный низкой островов, тонкими вырезами побережья распластался на светлой лазури Средиземного моря. Красивая природа гор, солнечный берег привлекал, и Грецию заселяли разные народы. Бесконечное смешение рас выработало красивейший язык, который сравнивали и со щебетом птиц, и с ударом меча, и с шумом грозы. Язык Эллады был прекрасен и многоцветен, как переливающееся перламутром тёмно-синее море. Не удивительно, что он ложился на музыку, вторя звукам Орфеевых струн. Музыка же его была то медленна и нежна, как ласковая вода, журчащая в заливах, то, насыщаясь чувством и энергией, клокотала, как разбивающиеся о рифы волны. Поэтому не удивительно, что он покорял всех своим голосом и музыкой. Кроме того, легенды нам сообщают, что у него были не простые струны.

– И это удивило меня, Захи, – перебил гида Пьер, – каждая струна имела свой смысл: содержала закон одной науки и одного искусства.

– И каждая струна соответствовала одному из состояний души, – продолжал Захи. – Его лира о семи струнах обнимала всю Вселенную. Мы потеряли ключ к его гармонии, но его мелодии, священные звуки лиры, звучали в сочинениях выдающихся композиторов.

И вот белокурый, голубоглазый, атлетически сложённый юноша внезапно исчез. А история его исчезновения такова. Однажды, гуляя на лугу, увидел девушку, которая покорила его своей красотой. Он пошёл за ней. Ему показалось, что она идёт не по своей воле, что её влечёт какая-то магическая сила. Все в Греции знали о культе Гекаты и её жрицах. Мужским богам поклонялись в храмах, удалённых от бурной жизни населения, потому что предпочитались божества женского начала, вызывающие к жизни неуёмные страсти и опасные силы природы. Над вакханками властвовала Аглаониса. Все её боялись. Оказалось, что это она завлекала Эвридику в свою пещеру. Аглаониса почувствовала к красивой девушке необузданное преступное влечение. Он понял это, зашёл в пещеру и разрушил магическое колесо её прялки, с помощью которого она завлекала самых красивых девушек и превращал их в жриц культа. Ему удалось увести Эвридику, но месть колдуньи настигла её. Ей преподнесли обманным путём чашу с ядом. Юноша не смог смириться со смертью любимой. Потеряв её тело, пошёл искать душу. Он даже проник в ад, туда, откуда не возвращаются живыми. Но и там он не нашёл душу Эвридики. Он впал в летаргический сон. Во время сна к нему явилась Эвридика.

– Я знаю легенду об Орфее и Эвридике, но почему она дала ему такое имя? – спросила Орнелла.

И тут в разговор вступила Лия:

– Ради меня ты не побоялся ада, ты искал меня между мёртвыми. Я услышала твой голос, я пришла. Я обитаю не в недрах земли, но в областях Эреба, в обители мрака между землёй и луной. Я кружусь на краю обоих миров и плачу так же, как ты. Если ты хочешь освободить меня, спаси Грецию и дай ей свет. И тогда мне будут возвращены мои крылья, и я поднимусь к светилам, и ты снова найдёшь меня в светлой области Богов. А до тех пор я должна бродить в царстве мрака, тревожном и скорбном.

– Трижды я хотел схватить её, трижды она исчезала из моих объятий, неуловимая, как тень, – продолжил Захи. – Я услышал звук, словно от разорванной струны, и затем голос, слабый, как дуновение, грустный, как прощальный поцелуй, прошептал: Орфей!

– Вы как будто вместе играли в одном школьном спектакле, – удивился Саша их монологам.

– Мы все вместе играем в одном спектакле жизни, – ответил Захи.

– До Египта я подобное считала красивой легендой, а сейчас верю, что такое могло быть на самом деле.

– И что же тебе раскрыло глаза?

– Со мною такое происходит здесь, что и не расскажешь. Подруги парижанки сказали бы, что я шизанулась.

– А у тебя просто расширилось сознание.

– Жалко, что о его философии не говорят, и об этом мало кто знает. А вот Моисея и Иисуса знают все.

– Так Иисус сорок лет обучался у египтян, а Орфей только двадцать, значит, что-то не доучил, – высказала предположение Лия.

– Мы тоже учимся в Египте, и будем такие, как Орфей и Христос? А, Захи?

– Время покажет, Орнелла, чему вы научитесь. Но, так или иначе, вам уготована судьба носителей Света.

– И через много веков обо мне тоже будут также вспоминать, как об Орфее?

– У тебя нет лиры, поэтому из тебя Орфей не получится, – улыбаясь, проговорил Саша, – да и сражаться не с кем, нет жриц Гекаты.

– А ты что-то о них знаешь?

– Есть такая книга «Таис Афинская» русского писателя Ивана Ефремова. В ней описаны их оргии.

– Расскажи, – заинтересовалась Орнелла.

Но все туристы уже собрались, подошел водитель, и народ стал рассаживаться по местам.

– Саша, приходи вечером, договоришь, – пригласил Пьер.

Несмотря на то, что Орнелла шла рядом, Саша как-то отодвинул ее в сторону и пропустил Лию вперед, усаживаясь рядом. У Орнеллы это оставило неприятный осадок, и она решила на обратном пути взять реванш. Автобус прибыл в Фивы. Здесь некогда соседствовали храмы богов с роскошными дворцами вельмож, домами египетской знати, садами редкостных деревьев и искусственными каналами и озерами. Над землей величаво восставали статуи царей в полный рост, в небо вонзались золоченые иглы обелисков и купола расписных башен. Весь город утопал в пышной зелени тамарисков, сикимор и финиковых пальм. Сквозь зелень проглядывали аллеи со сфинксами по обеим сторонам.

Назад Дальше