Мне кажется, тебе просто нравится находиться в замешательстве. Так случается с людьми, которых слишком интересуют бесполезные знания.
Ты говоришь: «Я нахожусь в замешательстве…»
Совершенно верно. Но я не в замешательстве, мне все совершенно ясно. Меня не интересует история, меня не интересует мир фактов; меня интересуют проявления истины. Кем бы ни был этот человек, он был буддой. Доказательство внутри, в его словах. Только пришедший к самоосуществлению человек мог сказать такие слова — никакой другой.
Таков восточный подход. Запад слишком много размышляет над историей. История означает временное сознание: существовал ли некий человек или нет, когда он жил, кем были его отец и мать, какого числа он родился и когда умер, и где всему этому доказательства.
Вы удивитесь, узнав, что Восток никогда не проявлял к истории ни малейшего интереса — по той простой причине, что история означает время. А время означает ум. Когда останавливается ум, останавливается и время. Может быть, иногда вы это ощущали. Когда у вас в уме нет мыслей, остается ли ощущение времени? Время создается потоком мыслей.
Вот самое главное открытие теории относительности Альберта Эйнштейна: время — явление гибкое, оно зависит от вашего настроения. Когда вы счастливы, время бежит быстро; когда вы несчастны, время замедляется. Если вы сидите рядом с умирающим, ночь кажется бесконечной и возникает ощущение, что утро никогда не наступит. А если вы сидите рядом с любимым, с любимой, тогда кажется, что у времени выросли крылья: оно летит. Часы пролетают, как минуты, дни — как часы, месяцы — как дни.
Если смотреть на часы, то не важно, радостны вы или печальны, счастливы или несчастны. Часы идут вне зависимое™ от вашего настроения. Поэтому стоит запомнить две вещи: есть время, которое измеряется по часам, — это одно, и есть время, ваше внутреннее время — это совершенно другое.
Эйнштейн не занимался медитацией, иначе его теория относительности стала бы совершеннее. Он говорит только, что, когда вы радостны, время идет быстро, а когда несчастны — оно замедляется. Это великое прозрение, но, если бы он медитировал, он обогатил бы мир еще одной неизмеримо ценной мыслью: когда ума совсем не остается, а есть лишь чистое сознание, время полностью останавливается, бесследно исчезает.
Бертран Рассел написал книгу «Почему я не христианин», в которой приводится много веских доводов против христианства. Вот один из них: христиане говорят, что за грехи вы должны будете вечно страдать в аду.
Какой абсурд! Сколько грехов вы сможете совершить за одну жизнь? А христиане верят, что жизнь одна — всего семьдесят лет. Сколько грехов вы успеете совершить? Совершите ли вы столько грехов, чтобы вечное возмездие казалось справедливым? Веки вечные в аду? Должен же быть какой-то предел — ваши грехи не могут быть бессчетными.
Рассел говорит: «Я сосчитал все свои грехи. Если я в них сознаюсь, даже самый суровый судья не сможет дать мне больше четырех с половиной лет тюремного заключения. Если егце добавить мысли о грехах, которых я не совершил — только думал о них, — если сны и мысли тоже считать действиями, тогда срок увеличится, самое большее, вдвое, а это девять лет. Но давать мне еще больший срок просто абсурдно».
И я с ним согласен; но я должен сказать, что он не понял, совершенно не понял сути. С логической точки зрения он прав, но он не понял смысла откровения Иисуса. Говоря о вечном аде, Иисус в действительности имел в виду то, что спустя двадцать столетий сказал Альберт Эйнштейн: ад приносит столько боли и несчастья, что муки кажутся вечными. Они не вечны, но кажутся вечными.
Для равновесия обратитесь к индуистской мифологии: рай мимолетен. Тогда вы сможете понять эту проблему в целом, подойти к ней с обеих сторон. Ад кажется вечным, а рай мимолетен. Все удовольствия кажутся мимолетными. И так называемые махатмы и святые не устают повторять, что удовольствия мимолетны. Но удовольствия и должны быть мимолетны, в этом нет ничего неправильного. Если это удовольствие, оно может быть только мимолетным. Но они почему-то думают, что должно существовать удовольствие, которое длится вечно. Это невозможно: ни одно из удовольствий не может быть вечным, ни одна боль не может быть мимолетной. Когда приходит боль, она кажется вечной, а удовольствие всегда кажется мимолетным.
Поэтому у нас на Востоке мы говорим о третьем — о блаженстве, это не боль и не удовольствие. Блаженство находится вне времени; оно ни вечно, ни мимолетно. Оно никак не связано со временем. Время означает историю.
Даже если вы узнаете, кто такой этот Дионисий, — чего вы добьетесь? Поможет ли вам это понять его слова? Поможет ли пробудиться, стать медитативным? Нет, вы потеряетесь в джунглях слов и никогда не сможете из них выбраться. Ученость — такие джунгли! По существу, это последние джунгли в мире, все остальные исчезли. Стоит только в них оказаться, и конца им не будет.
Вас интересует не только Дионисий, но и святой Тимофей. Но кто вам сказал, что он был святым? Я просто сказал, что он был учеником Дионисия, и Дионисий писал ему письма. Это его письма. Теперь вы вообразили, вы выдумали, что он святой. Если бы он был святым, Дионисию незачем было бы писать ему письма, они были бы совершенно бесполезными. Какой смысл писать то, что он и сам знает?
Я слышал…
Англичанин и американец прогуливались по лесу. Прошел час. Американец чувствовал себя как будто не в своей тарелке, так как англичанин хранил полное молчание.
В конце концов англичанин произнес:
— В воздухе пахнет весной!
— Это еще зачем? — ответил американец[1].
Обычно возможен какой-то разговор, диалог. Но двое святых не могут что-либо друг другу сообщить. Конечно, общение возможно, но оно случается не в словах, а в молчании.
Я не говорил, что Тимофей был святым. Может быть, в конце концов он и стал святым, но в то время он им не был. Он был обычным учеником, и больше мне о нем ничего не известно.
Собственно говоря, ты спрашиваешь о несущественных вещах; твой вопрос не настоящий. Ты переполнен чужими знаниями. За тобой стоит множество людей, Роберт Грейвз и иже с ним. Они засорили тебя эзотерической заумью: если написать наоборот, получается «Иегова»… Если вам нужна тарабарщина, я могу ее сочинить! Например, Дионисий известен также как Дэнис, это его сокращенное шля; а Тимофея, должно быть, звали Тим. И название Тимбукту происходит от имени Тимофея — святого Тимофея. Тимофей становится Тимом, а Тим превращается в Тимбукту. А теперь продолжайте… Вы можете найти собственные методы — что делать и чего не делать. Эзотерическую абракадабру сочинить так просто. А можете пойти и дальше… Можете придумать и что-нибудь свое: изобретите себе собственные правила. Нет ничего проще эзотерической тарабарщины.
Запомните как следует: Будда не верил ни в какую параматму — ее, должно быть, изобрел Роберт Грейвз. Будда не верил ни в какого бога. Будда — самый божественный и в то же время самый безбожный человек. Безбожный и одновременно божественный — одно из самых прекраснейших из случавшихся на земле чудес.
Но вы живете взаймы. Так бывает: когда жизнь основана на заимствовании, замешательство неизбежно.
В маленьком, затерянном в холодных горах Бразилии городке жил старик со своей старушкой. Как-то морозным утром старик появился на улице в одной рубашке.
У видев его, сосед не удержался и спросил:
— Эй, Хосе, что это ты делаешь на улице голый?
— Да понимаешь, вчера, было, вышел без шарфа, так шея от холода и одеревенела.
— А сегодня зачем же без штанов?
— Не знаю, Пабло Эго была идея моей жены!
Остерегайтесь чужих идей, иначе будете глупо выглядеть и глупо себя вести! Не беспокойтесь о несущественном.
Маленький мальчик с бабушкой-еврейкой гуляли у моря. Откуда ни возьмись накатила гигантская волна и унесла мальчика. Бабушка в ужасе упала на колени, обратила взор к небесам и стала умолять Господа вернуть ее любимого внука. И — о чудо! — вдруг выросла другая волна и выбросила ошеломленного внука на песок прямо перед ней.
Бабушка внимательно оглядела внука с ног до головы — он был цел и невредим. Затем, закончив осмотр, она грозно посмотрела на небо и с негодованием закричала: «Когда мы пришли, на нем была шапочка!»
Избегайте несущественного. Если ребенок с вами, стоит ли волноваться о шапочке? Потеряв шапочку, вы не потеряли ничего существенного.
Все ваши вопросы просто глупы. Поймите меня правильно: когда я говорю «глупы», именно это я и имею в виду!
Третий вопрос
Ошо,
Почему при определении виновности нравственные нормы отличаются от юридических?
Следует понять значение трех слов. Первое — «религия» или «духовность», второе — «нравственность», а третье — «законность». В религиозности или духовности отсутствуют представления о нравственности; она выше всего нравственного и безнравственного, выше всего правильного и неправильного. Духовность не знает о совести. Она живет лишь чистым сознанием — высочайшей осознанностью, на которой основываются все поступки. Поступок, направляемый осознанностью, не может не быть хорошим.
Но человек живет без осознанности. Вся человеческая жизнь наполнена бессознательностью; человек практически превратился в робота. Он смотрит, но не видит, слушает, но не слышит. Он живет, но не так, как Будда, Христос, Заратустра или Дионисий, Пифагор, Гераклит. Он живет лишь в буквальном смысле этого слова, не по-настоящему. В его существовании нет интенсивности, нет осознанности.
Поэтому мораль становится практически необходимостью; это замена осознанности. Если иметь что-то настоящее невозможно, то лучше иметь что-то ненастоящее, чем вообще ничего, потому что человеку нужны определенные правила, нормы. Но если поведение основано на осознанности, тогда никаких трудностей не возникает.
В Англии несколько дней не переставая льет дождь, и Темза выходит из берегов.
Дворецкий заходит в библиотеку, где его хозяин, английский лорд, с бокалом в руке читает у камина газету.
— Милорд, — провозглашает дворецкий, — Темза заливает улицы!
Лорд спокойно отвечает:
— Спасибо, Дживс.
Через несколько минут дворецкий появляется снова и говорит:
— Сэр, Темза у самых дверей!
— Очень хорошо. Спасибо, Дживс, — отвечает лорд, не отрываясь от газеты.
Через полчаса раздается стук в дверь, входит Дживс и, отступая в сторону, объявляет:
— Темза, сэр!
Таковы люди — они живут в густой пелене бессознательности. Их жизнь наполнена не светом, но тьмой; что еще можно ожидать от людей, живущих во тьме, в замешательстве, в дыму? Они неизбежно будут совершать глупости, нелепости.
Пока каждый человек не станет мастером, будет оставаться потребность в той или иной морали. В морали как таковой нет ничего особенного, это всего лишь жалкая замена религии. Если вы можете быть религиозными, мораль не нужна.
Я делаю ударение на религии, не на морали, потому что лицезрел полнейший провал морали. Она действительно была в каком-то отношении полезна: она помогала людям как-то уживаться друг с другом, не перегрызая друг другу глотки. Людей все равно уничтожают, но не непосредственно, не сразу, а изощренно и постепенно. Сначала им дают транквилизаторы или наркотики, чтобы они лишились сознания и не чувствовали сильной боли.
Все политические и религиозные идеологии не более чем безлекарственные транквилизаторы. Их единственное назначение в том, чтобы заставить вас жить во сне, чтобы легче было вас эксплуатировать, подавлять, порабощать, и вы бы при этом не осознавали, что с вами происходит.
В этом смысле Карл Маркс прав, когда говорит, что религия — это опиум для народа. Но под религией он подразумевает христианство, индуизм, буддизм. Он не знал той религии, о которой говорю я, — о религии будд. Он говорил об организованной религии, о религии как о социальном институте. Он не говорил о живом опыте просветленных. Потому что это не опиум, а нечто противоположное. Это полная осознанность.
Ты спрашиваешь меня: «Почему нравственные нормы отличаются от юридических…»
Религиозные нормы всегда отличаются от нравственных. Религия означает, что вы живете исходя из своего осознания. Мораль означает, что вы живете согласно стандартам, которые установило для вас общество, а не руководствуясь своим собственным светом. Надежды, возлагаемые на вас обществом, — это максимум, нормы законности — минимум.
Моральные нормы отражают самые высокие ожидания со стороны общества, максимум, а нормы законности соответствуют минимальным ожиданиям. «По крайней мере, соблюдай закон. Если не можешь возвыситься до морали, то, пожалуйста, соблюдай закон». Закон — нижний предел, мораль — верхний, отсюда и различия. Разница в этом.
Существует множество безнравственных поступков, не преследуемых законом. Вы можете совершить множество безнравственных поступков, но вас не смогут за это наказать на законных основаниях, поскольку закон задает лишь нижний предел, минимум.
Говорят, что хорош тот учитель, который может объяснить все так, чтобы было понятно самому глупому в классе ученику. Если сможет понять самый глупый, то поймут и остальные. Закон рассчитан на самого глупого, самого бесчеловечного, самого близкого к животному человека. Мораль рассчитана на самых умных и человечных людей. Отсюда различия между ними, и эти различия такими и останутся.
Я напоминаю вам о духовных нормах — высочайших, трансцендентальных, превосходящих все остальные. Будды живут, согласуясь с высшим законом, святые — в соответствии с моралью, а так называемые граждане подчиняются закону. Таковы три категории людей.
Высокоразвитое общество будет жить по одному стандарту, но это всего лишь надежда. Если стандарт только один — духовный, то никакой закон, никакая мораль, никакое государство, никакой суд, ни армия, ни полиция будут не нужны. Мы тратим на все это почти девяносто процентов своей энергии. Если человек сможет жить, ведомый собственным светом, — а это возможно лишь тогда, когда путем медитации он достигнет самой сердцевины своего существа, — то можно будет прекратить это преступную трату энергии. Земля станет сущим раем, потому что, если все сто процентов энергии удастся направить на творчество: музыку, живопись, поэзию, искусство, науку, — мы сможем создать настоящее человеческое общество.
Сейчас человек только кажется человеком. Глубоко внутри он не более чем выдающее себя за человека животное. Его человечность — лишь оболочка не толще кожи: стоит только слегка ее задеть, как сразу же из-под маски выглядывает зверь. Человека, рядом с которым мы жили раньше и живем сейчас, заботят такие пустяки, что это лишь подтверждает его посредственность; в его жизни нет даже намека на разум.
Человек спорит о высоких материях, но жить продолжает совершенно иначе. Его мысли очень возвышенны, а поступки совершенно незрелы. По сути, он выдумывает великие мысли, чтобы скрыть свою незрелость.
Четыре университетских профессора-философа отправились играть в гольф. Возле первой лунки они обнаружили четырех психологов, которые как раз собирались начать игру.
Один из философов заметил:
— Вы, должно быть, изрядно помучились, пытаясь совмещать психоанализ с игрой в гольф!
— По крайней мере, — ответил один из психологов, — мы не спорили, существует ли мяч на самом деле или нет!
Наши философы, наши психологи, наши теологи остались в мире абстракций. Они говорят о высоких материях, чтобы уйти от безобразной реальности.
Я стараюсь помочь вам осознать эту безобразную реальность, потому что осознание превращает безобразие в красоту. Осознание — это чудо. Без него люди будут и дальше заниматься мелочным педантизмом, называя его философией, религией, метафизикой, духовностью. Все эти глупости по-прежнему будут их занимать.
В Средние века великие богословы Европы занимались вопросом, над которым вы будете смеяться. Они занимались им сотни лет и написали тысячи книг. «Сколько ангелов может танцевать на кончике иглы?» Это был великий философский вопрос. Вам смешно, но они относились к этому со всей серьезностью.