- Это просьба о свидании. Настоящем. И я повторяю свою просьбу: я хочу быть с тобой. – Не поднимаясь с колен, заявил Стёпа. – И не встану, пока ты не согласишься. Ты думаешь слишком долго. Я помогу тебе принять правильное решение.
- Ты же ничего обо мне не знаешь, - посерьёзнел Тони.
- Ну почему же? Кое-что знаю. Во-первых, твоя одежда.
Разумовский удивленно вскинул бровь.
- Вся эта небрежность хорошо продумана. Ты очень постарался, чтобы создать впечатление, будто схватил первое попавшееся из шкафа и поспешно натянул на себя. На самом деле ты немало времени провел возле зеркала. Слишком уж все это хорошо гармонирует между собой и тебе идёт. Эта небрежность хорошо продумана.
Лицо блондина чуть дрогнуло в смятении.
- Во-вторых, прическа. С ней тоже самое. Тщательно уложенный беспорядок. Даже эта отросшая длина не случайна. Ты педант и аккуратист. Но тебе зачем-то нужна эта внешняя небрежность. Думаю, не столько для других, сколько для себя самого.
- Это всё?
- Нет, ещё ты, поставив машину на сигнализацию, дёргаешь за ручку двери. Не доверяешь ни себе, ни технике. Ты куришь сигареты с ментолом. Наверняка, не выносишь табачного дыма, но бросить не в твоих силах.
- Теперь всё?
- Не совсем. Ещё, у тебя на окнах шикарные занавески. Ты не из тех, кто пренебрегает уютом. Но в кухне их нет, только жалюзи. Ты не счёл их целесообразными. Всё вместе вышеперечисленное наводит на мысль, что в тебе есть несоответствие внешнего внутреннему. Ты себе не нравишься и хотел бы быть другим. Но перестать быть собой почти невозможно. И ты находишь компромисс.
- Всё?
- Нет. Ещё у тебя ресницы крашенные. Нет, не косметика. Краска, наверное. Но это очевидно: волосы очень светлые, брови чуть темнее, а ресницы чёрные. Это уловка. Ты хочешь обратить внимание на свои глаза. Хочешь, чтобы в них заглянули и увидели что-то важное.
- Чушь!
- Хочешь, чтобы поняли и выбрали тебя.
- Я выбираю сам.
- Тогда выбери меня. Это очень хороший выбор.
Тони устало вздохнул и кивнул Стёпе.
- Хорошо, пусть будет свидание.
- Ура! – влез со своими восторгами телепузик, но это было простительно, момент-то радостный.
- Завтра в восемь я за тобой заеду. Форма одежды парадная: смокинг и бабочка, штаны необязательны.
- Очень романтично, - ухмыльнулся Разумовский.
- Думаешь, я не могу быть романтичным? Завтра убедишься, что ошибся.
- Это не может не настораживать, - тепло улыбнулось остроносое чудо.
- Завтра, - ещё раз напомнил Степан и, не прощаясь, умчался готовиться к предстоящему фейерверку. Сроки он себе поставил весьма критические, а успеть надо было многое. Главное, чтобы Тони не передумал.
Стёпа точно знал, чего он хочет. Так было почти всегда, и это помогало ему действовать эффективно. Сейчас он хотел добиться Тони, взять этот небоскрёб штурмом или, в крайнем случае, длительной осадой. Отступление было уже немыслимо, и главнокомандующий рискнул бросить силы всей армии на выполнение сложной задачи. К участию в миссии были привлечены и силы союзников, поставлены на уши друзья и знакомые. Вновь был выловлен Лёнечка, которому пришлось долго и вдумчиво вспоминать всё, что он знал и когда-либо слышал о привычках и предпочтениях Разумовского, а так же вызвонить нескольких общих знакомых и уточнить детали. В процессе Пупсик чуть не со слезами на глазах несколько раз был вынужден убедительно пищать, что он не гей и Тони его не интересует. Ну, это ничего, повторение – мать учения, пусть и сам запомнит, как следует.
Вновь были поставлены на уши все, кто не успел вовремя скрыться из города. В их задачи были внесены необходимые уточнения и для каждого была повторно уточнена важность их миссии и ответственность за жизнь и счастье одного конкретного Стёпы. Все прониклись, тем более, что данный конкретный Стёпа крайне редко просил за себя и никогда не напрягал по пустякам. Жизнь кипела, главнокомандующий строил войска, проводил смотры и снимал пенку с нерадивых исполнителей, превратив свою квартиру в главный координационный центр операции. К установленному сроку всё было готово, все четко знали порядок действий, цепочки оповещения налажены, каждая боевая единица замерла на исходной позиции в ожидании условленного часа Х или сигнала к действию.
Ровно в 20.00 свежеотмытый от городской грязи, сверкающий полированными боками и украшенный неброскими цветами в узких лентах, к подъезду Тони торжественно подъехал пикап. Из него важно вывалился Степан в белых туфлях, белых брюках, белой рубашке и чёрном галстуке-бабочке. К сожалению, пиджак нужного размера найти не удалось, а сшить попросту не успели. В руках он держал внушительных размеров букет, составленный на заказ из роз всевозможных оттенков с преобладанием тёмно-красного - любимых цветов претенциозного Разумовского.
Тони вышел только спустя десять минут, великолепный в своем светло-сером костюме, отлично гармонирующем с цветом глаз и светлыми волосами. Странно настороженно оглядываясь, подлетел к Стёпе, выхватил букет чуть ли не в половину его собственного роста, и, кинув короткое «Поехали», запрыгнул в машину. Великан проглотил заготовленную речь и послушно сел за руль. На машину и вокруг неё посыпался дождь из мелких белых полупрозрачных лепестков. Блондин хлопнул себя рукой по лбу и приглушённо прошипел из-под неё:
- Поехали уже отсюда.
Стёпа кивнул, чувствуя угрозу целостности своей тушки, и завел пикап. На выезде из квартала к ним присоединился кортеж мотоциклистов с белыми флагами, в центре которых красовались алые сердечки. Тони тихонечко хрюкнул и сполз по сидению вниз, прикрывшись цветами.
- Кстати, привет, - вежливо поздоровался великан.
- Угу, - промычали в ответ из-под букета. – Что это за свадебное буйство?
- Романтика, - злорадно сообщил Стёпа.
К известному ресторану на набережной подъехали, вереща клаксонами и мигая фарами. Вытаскивать Разумовского из машины пришлось силой, тот упирался и уверял, что его вполне устроит простая домашняя яичница с пивом. Но разрушать план тщательно продуманного мероприятия ему никто не позволил. Не зря же люди старались, пусть терпит свою романтику до конца.
Зал ресторана был полон посетителей, по его центру пролегала красная дорожка, ведущая в отдельный кабинет. Вдоль дорожки выстроились навытяжку официанты и повара. Гремел торжественный вальс. Сидящие за столиками с интересом поглядывали на вошедшую пару. Тони попытался сбежать, но такая реакция была предусмотрена: крепкий захват не дал ему далеко уйти, а портье услужливо закрыл перед его носом дверь. Обречённо вздохнув, блондин смирился и, зажмурив глаза, позволил поволочь себя по дорожке сквозь строй персонала, любопытные взгляды, раскаты музыки и новый дождь из нежных лепестков, теперь уже розового цвета. В отдельном кабинете он позволил себе слегка расслабиться и подарил Стёпе страстно-леденящий взгляд.
- Романтика? – скептически спросил он.
- Ага. И я рад, что выудил из тебя пару ярких эмоций. А то ты как замороженный цыплёнок: холодный, сверкающий и голубой.
- Замороженные продукты дольше хранятся, - язвительно прошипел Разумовский. – А не нравится – не кушай.
- А мне нравится, особенно если правильно жарить.
Тони скривился, видимо, почуяв грубоватый намёк. Прибыл официант с первыми заказанными заранее закусками. Блондин удивленно вскинул бровь.
- Подготовился?
- Я, по возможности, предпочитаю тщательно готовиться к важным событиям моей жизни.
Разумовский фыркнул, но выражение его лица перестало быть насмешливым. Далее ужин проходил спокойно и без эксцессов. Болтали обо всем и ни о чём, как и положено во время приема пищи. Степан старался не слишком давить своей харизмой, не поднимать тему их отношений, не заваливать глупыми комплиментами и вообще вести себя предельно деликатно. И вскоре с удовольствием заметил сначала едва прикрытое маской спокойствия удивление в глазах Тони, сменившееся недоверием, а затем каким-то бесшабашным расслабленным пофигизмом в стиле «а будь что будет». Вот таким блондин Стёпе очень нравился. Таким он казался более настоящим, чем в образе напряжённо-опасного снежного короля. После того, как подали десерт, в кабинет ненавязчиво втекла струйка музыкантов, негромко наигрывающих что-то романтично-испанское. Блондин, не готовый к такому сюрпризу, прыснул вином. Благо, заляпал только пол и край скатерти. Хотя было бы неплохо, если бы он залил брюки… но нет, торопиться – главного не добиться. Под музыку Стёпа постарался быть более романтичным и обволакивающе-искушающим, чем здорово насмешил свое вредное счастье. Решив, что смех – тоже неплохо продолжил в том же духе, но с ещё большим напором. Дважды схлопотал по рукам и один раз был удостоен чести понюхать кулак Разумовского за сексуальные домогательства в общественном месте. Ничего, ещё не вечер, разморозится.
Из ресторана выходили с той же помпой, громом и трубами. Но Тони то ли привык уже, то ли смирился - он шёл, гордо вздернув свой замечательный нос и изредка улыбаясь приветливым оскалом самым активным зрителям.
По набережной Стёпа потащил его пешком к ближайшему спуску к воде. Там уже ожидал военный катер с шумной толпой цыган, вдохновенно выводящих на разные голоса «к нам приехал, к нам приехал, Антоний Палыч дорогой». Блондин поёжился и смело взобрался по неудобному трапу. Команда катера, разряженная в парадную форму, украшенную цветами, прятала глаза и улыбки. По каналам, с песнями и плясками, поливая свинцовые воды пенистым шампанским, вышли за город. Появление пацифистки увешанного разноцветными шарами БТР, кажется, уже не произвело на Разумовского должного впечатления, и Степан задумался, а не переборщил ли он с шоковой терапией. Пока с ветерком ехали всем табором прямо на броне это чудо улыбалось, горланило песни и отчаянно хлестало шампанское из горла. Но, когда Стёпа практически силком запихивал упирающегося Тони в вертолет, от сердца отлегло – есть эффект.
Полет над ночным городом был великолепен. Разумовский от тряски едва мог вымолвить слово, видать боялся прикусить себе ядовитый язычок и отравиться, но в окно смотрел с плохо скрываемым детским восторгом. Правда позже из вертолёта выгружался заметно пошатываясь и очень злой. Возможно, поэтому он не смог в полной мере оценить салют в его честь, расцветивший ночное небо яркими огнями, а трехметровое сердечко из бенгальских огней лишь окинул уставшим взглядом.
В город возвращались с комфортом, на арендованном по такому случаю лимузине, всё же Стёпа не такой уж изверг, когда добрый. Блондин растянулся на сидении, прикрыл глаза и беспомощно пролепетал:
- Это вся программа на сегодня?
- Конечно, - обнадежил великан, устраиваясь поудобнее на сидении напротив и вытягивая ноги.
Тони облегченно вздохнул.
- Скоро полночь! И нас ждет феерическая программа на завтра! – заорал голосом опытного конферансье Степан.
Душераздирающий стон Разумовского мог бы разжалобить самое черствое сердце.
- Скажи мне честно, Стёпа, ты смерти моей хочешь?
- Что-то не так? – великан добавил в свой голос побольше беспокойства, но, кажется, чуток переборщил. – Ты же хотел романтики.
- Это не романтика, это дурдом! – возопил блондин.
- Я старался… - искренне обиделся Степан. – И ещё столько интересного придумал, чтобы тебя поразить…
Тони прикрыл глаза и глубоко задышал, видимо, успокаивая нервы. Его мучитель даже удивился тому, как парень до сих пор хорошо держится, и восхитился умопомрачительным холодом взгляда, каким его смерил Разумовский после этой релакс-паузы.
- Ладно, шантажист, если я на всё соглашусь, эта пытка романтикой прекратится?
- На что именно согласишься?
- Издеваешься, - кивнул блондин. – Ладно, я согласен быть с тобой, что бы ты ни имел в виду под этим предложением. Я уже на всё согласен.
- Ну вот… надо было просить небольшой полуостров и корону властелина мира… - расстроился Стёпа. - Но так тоже неплохо.
- Зачем властелину мира полуостров? – удивился Разумовский.
- Так мне целый мир захрен не нужен. Морока одна, - махнул рукой великан.
- Логично, - согласился Тони.
- Значит, ничего больше не хочешь?
- Нет! – нервно вздрогнул Разумовский.
- Ну и хорошо, домой поедем, - легко согласился Степан, у которого всё равно сюрпризы закончились... только парад со стройными барабанщиками и кордебалетом дежурил на въезде в город, на случай особой упёртости объекта.
Да главнокомандующий вообще не рассчитывал, что выдержки блондина хватит так надолго и тот дотянет до вертолета!
- Мне бы лучше к себе, отдохнуть. Ты меня вымотал, - пожаловался Тони.
- У меня отдохнешь.
- Мне дома отдыхается лучше.
- Понимаю, - сочувственно кивнул Стёпа. – Но ты согласился быть со мной в моём представлении таких отношений, и за язык тебя никто не тянул. Не ершись, будем просто спать. Не изверг же я.
Лицо блондина выражало сомнения то ли в том, что ему действительно дадут поспать этой ночью, то ли в том, что такой милый и заботливый дядечка может не быть извергом.
- Тут есть что-нибудь выпить? – со вздохом спросил Разумовский.
- Точно! Надо отметить! – поддержал великан и жестом фокусника откинул крышку бара.
Залакировали шампанское неплохим виски. Блондин, и так бывший не вполне трезвым после всего выпитого за вечер, поплыл буквально на глазах.
Едва войдя в квартиру, Тони устало прислонился боком к стене, наклонил голову, прикрыв лицо руками, и его плечи начали неровно подрагивать. Степан погладил его успокаивающе по плечу и встревоженно спросил:
- Тонечка, ты чего?
В ответ послышались приглушенные всхлипывания. Великан, не разуваясь, кинулся в кухню, с трудом ориентируясь в пространстве и всё время что-то роняя, отыскал стакан, чуть не перевернул холодильник, вылавливая в нём бутылку с водой, непременно без газов, как любит его сокровище, наполнил водой стакан и помчался обратно. В прихожей на полу, прислонившись спиной к стене, сидел Разумовский и ржал как конь. Когда взволнованный Стёпа вылетел из коридора со стаканом в руке, немного угомонился, но посмотрев на ошарашенное лицо великана, захохотал с ещё большим энтузиазмом, периодически икая, громко всхлипывая и истерически поскуливая.
- Пощечин надавать? Помогает, говорят, - предложил великан, борясь с желанием вылить воду на голову блондина.
- Нет, - прохрипел сквозь смех Тони. – Воды дай, - по щекам его уже неудержимо катились слезы и всхлипывания становились всё более страдальческими.
Выхлебав всю воду и разлив половину на свой замечательный костюм, вроде бы немного успокоился.
- Свинтус недокормленный, - под стихающее хихиканье ворчал Стёпа. – Снимай это всё. В душ тебя поведу. Нам обоим не помешает после такой прогулки.
Кое-как отвоевав у Разумовского мокрый пиджак и повесив на плечики там же в прихожей, поволок его икающую тушку в ванную. Душ принимали вместе, но эротики в этом было меньше, чем в рекламе прокладок. Намыливая извивающегося от щекотки скользкого блондина, Степан израсходовал почти весь свой немалый запас матерных выражений и приличных ругательств. Когда пришла пора вытираться полотенцем, Тони заметно притих и послушно подставлял для этой процедуры свои тонкие конечности. Потом безропотно позволил себя оттащить в спальню, где свернулся компактным клубком проволоки возле подушки, обхватил свои колени ломкими ручонками и молча хлопал ресницами из-под мокрой челки. От принесенного великаном чая отказываться не стал, только потребовал варенья за вредность, малинового. За такую вредность, как у него, надо бы ремня выдавать, а не варенья, но Стёпа не жадный, Стёпа принёс, что просили. А потом с умилением любовался, как его персональное, причём добровольное, наказание уплетает за обе щеки ароматную гущу, прихлёбывая чай. Только когда вазочка полностью опустела и была тщательно вылизана, блондин разрешил её забрать, бормоча что-то о том, что завтра непременно съест всю банку. Великан не стал пока говорить, что банка эта пятилитровая, сюрприз будет. Закутал это чудо в одеяло, обнял и прижался лбом к влажному ещё виску.
- Антошка, какое же ты чудо.
Тони согласно кивнул, чудо, мол. Потерся виском о лицо Стёпы и зашептал так тихо, будто боялся, что его услышат:
- Почему я к тебе всё время пьяным попадаю?
- Ты трезвый слишком глуп для этого, - усмехнулся великан.
- Зачем я тебе… такой?
- Какой, Тони? Ну, какой ты? – терпеливо спросил Степан.
- Ты даже не знаешь, какой я, - удрученно заявило пьяное чудо.
- Опять двадцать восемь. Мы, кажется, уже выяснили этот вопрос. Ты можешь толком объяснить, чего ты маешься? – честно говоря, эти ледышкины заморочки уже начинали потихоньку давить на нерв, но нужно было всё выяснить до конца, во всём разобраться, чтобы научиться справляться с этой напастью.