Через несколько минут притащилась бледная Маринка и пожаловалась, что с утра не вылезает из туалета.
— Мама пригрозила по телефону, что вернется с работы и сделает мне клизму.
— А что ты ела?
— Да вроде ничего такого. Если только вот этого кизила вчера переела.
Мы испугались и высыпали кизил обратно в вазочку.
— Ну конечно, если столько кислого есть! — постучала по лбу Каринка. — Так не только понос может приключиться, но и заворот кишок.
— А что такое заворот кишок?
— Я думаю, это когда кишки заворачиваются бубликом, и живот сильно болит.
— Надо тогда поменьше щавеля и алычи есть, — решили мы.
И тут Маринка вспомнила, чего хотела нам рассказать.
— Вы представляете, девочки, к Инге с первого этажа приехала тетя. Показаться врачу по нервам. Мне вчера вечером Инга рассказывала. Знаете, как она разговаривает?
— Кто, Инга?
— Нет, тетя.
— Как?
— Вот так: «Инга, передай мне хр…»
— Чего хр…? — заволновались мы.
— Хр… — это заснула, понимаете? Храпит. Она, допустим, сидит за столом и говорит: «Инга, передай мне хр…», — а Инга терпеливо ждет, пока тетя проснется и наконец скажет, чего ей надо.
— Да ладно! — выпучились мы.
— Клянусь! — Маринка показала растопыренные руки и высунула язык. — Видите? Я язык не прикусила, и пальцы не скрестила, и ноги у меня стоят ровно, и даже пальцы на ногах вразброс! Ничего не скрестила!
— А Инга?
— И Инга ничего не скрестила, я специально проверяла.
— Чтожеделать, чтожеделать! — заволновались мы. Нестерпимо захотелось хоть краем глаза взглянуть на Ингину тетю.
— Я сегодня поправлюсь, а с утра мы придумаем, как сходить и посмотреть на нее, ладно?
— Ладно.
Мы посидели еще с полчасика, полюбовались содержимым их домашнего бара, принюхались ко всем початым бутылкам, потом надушились духами Маринкиной мамы и пошли домой — обедать.
Когда зашли в квартиру, наткнулись на ботинки деда. Его обувь мы бы узнали из тысячи других пар — в любое время года она была густо нагуталинена и доведена щеткой до зеркального блеска. Рядом с ботинками деда стояли низенькие белые лодочки Ба.
— Вырядилась, — хмыкнула Манька.
Первым делом мы заглянули на кухню, попить воды. Мама сновала между плитой и разделочной доской, нарезала закуску, подогревала обед.
— Здрасьти, Тетьнадь, — ткнулась лбом ей в живот Манька.
— Здравствуй, Манюнечка, — погладила Маню по волосам мама.
— А где Ба?
— Они с дедом и бабулей на балконе, дома им душно. Идите, поздоровайтесь, поговорите с ними, пока я на стол накрываю.
Мы уже собрались идти на балкон, но тут на кухню влетела Ба и со словами: «Надя, я так больше не могу», — рухнула на стул и мелко затряслась в хохоте.
Мы сразу поняли, что так развеселило Ба. Дед, несмотря на два высших образования, из рук вон плохо говорил по-русски, а бабулин беглый русский не понимал вообще. Бабуля, в свою очередь, стеснялась сидеть при нем в слуховом аппарате, поэтому вечно отвечала невпопад. К тому же у деда было труднопроизносимое для нашей русской бабули имя — Драстамат Арутюнович. Мы не раз предлагали бабуле называть его просто кумом, но она не соглашалась и с завидным упорством штурмовала имя деда.
Мама называла их разговоры «Кафка отдыхает».
Мы тихонечко прокрались в детскую и, затаившись за шторами, стали подслушивать светскую беседу деда и бабули.
— Как здаров? — любопытствовал дед.
— Погода? Погода, Дарстармарк Артутюнович, в Кировабаде очень жаркая, — зачастила с готовностью бабуля. — Иногда по ночам плюс сорок, вы можете себе такое представить? Приходится заворачиваться в мокрые простыни. Они хоть на какое-то время, но спасают от духоты.
Бабуля сделала скорбное лицо и покачала головой.
— Харош! — задвигал бровями дед. Он смутно понимал, что бабуля отвечает не совсем по существу, но направить разговор в нужное русло не мог — не хватало лексикона. — А как син? — поинтересовался дед.
— Дорога? Дорога, Дарстрамак Аратюндович, была совершенно изумительной! Мне повезло с водителем «ПАЗика», такой оказался обходительный мужчина Гарик-жан! Он нарушил маршруг и довез меня до дома, представляете?
Дед заметно оживился. В бабулиной тираде он опознал аж три знакомых слова — «ПАЗик», Гарик и маршрут. «Так, — подумал он, — видимо, кума ехала на автобусе, и водителем был Гарик. Только который Гарик, усатый или внук рябого Смбата? Как бы уточнить?»
— Да! — сделал неимоверное лингвистическое усилие дед. — Гарик бил с ус? — И повел над губой пальцем, показывая очертания Гариковых усов.
«Вон оно как, — пошла путем логических измышлений бабуля, — показывает возле рта, значит, имеет в виду сына, Юрик ведь стоматолог!»
— Юрик-жан прекрасный зять, Дырбырдыр Арудрюнович, вы воспитали замечательного сына, мой зять — золото! — отрапортовала она.
Дырбырдыру Арудрюновичу ничего не оставалось, как растерянно крякнуть.
— Деда, — не вытерпела сидящая на коленях у бабули Гаянэ, — вы оба шамашедшие, да?
Ба корчилась на нашей кровати, из последних сил сдерживая мучительный приступ смеха.
— Надя, — рыдала она, — это что же такое творится, а? Что за праздник души такой?!
— Ыхыхыыыы, — мама выползла на балкон и по очереди расцеловала деда с бабулей, — счастье-то какое, простите меня, любимые мои, но счастье-то какое, господи!
ГЛАВА 12
Манюня подглядывает за Ингиной тетей, или Как мы собирались в пионерлагерь «Колагир»
Мама выделила нам с Каринкой один чемодан на двоих.
Чемодан был новый, большой, вполне себе солидный, с малепусеньким ключиком и кодовым замком в двухзначное число.
Вооот.
Надеюсь, никто не станет спорить, что один чемодан на двоих — это отличный повод для смертоубийства. По крайней мере — для нормальных среднестатистических советских детей.
Сначала мы подрались просто так, от переполняющих нас чувств. Манька, как опытный рефери, какое-то время бегала вокруг, а когда увидела, что дела плохи и Каринка вот-вот вырвет мне кадык, навалилась на нее и оттащила в противоположный угол комнаты. Через минуту мы снова сцепились, потому что никак не могли решить, у кого вещи в чемодане будут лежать справа, а у кого — слева. Потом мы подрались из-за ключика. Потом мы подрались, потому что мирным путем выбрать цифровую комбинацию на кодовом замке у нас не получалось.
А потом на шум прибежала мама, вывернула нам уши, отобрала ключ и установила код 27.
— Ты родилась 14-го, а ты —13-го, в сумме будет 27. Ясно?
— Но… — запричитали мы.
— Никаких но! — дыхнула огнем мама. — А будете плохо себя вести, в «Колагир» не поедете.
В «Колагир» хотелось всем, поэтому мы старались вести себя по возможности тише воды, ниже травы. Вот и сегодня, как только контуженный светским разговором с бабулей дед вернулся к себе на работу, мы оставили взрослых в гостиной, а сами заперлись в детской. День провели в героической тишине, шушукались об Ингиной тете, по пятьсот раз перепрятывали Каринкины рогатки и мечтали о том, как здорово мы проведем время в пионерлагере с таинственным названием «Колагир».
Вообще дед легко мог организовать нам путевки в «Артек» или в любой другой хороший пионерлагерь. Он долгое время проработал первым секретарем райкома, ездил на разные съезды республиканского и всесоюзного значения, имел немало влиятельных друзей. НО. Партийцем был идейным, свято верил в победу коммунизма и обладал славой кристально честного человека. Чем сильно затруднял жизнь своей семьи.
Когда бабушка Тата заикнулась о покупке радио, мол, Драстамат-джан, свет очей моих, пусть Бог дарует тебе вечную удачу, здоровье и долгие годы процветания, тебе и твоим партийным друзьям! И их семьям!
— Так, — напрягся дед.
— У всех наших друзей есть радио, почему бы и нам не купить? — затрепетала Тата.
— Тата, ты мне не жена, а классовый враг! — стукнул по столу кулаком дед. — Половина жителей нашей республики до сих пор живет без радио и не имеет представления о рекордном урожае хлопка в Узбекской Советской Социалистической Республике. А ты, мещанка такая, просишь у меня радио!
— Драстамат, — пошла обходными путями Тата, — если у второй половины республики уже есть радио, то почему бы и нам не купить? Подумай сам: Лева учится в шестом классе, Юрик — в четвертом. Зоя пошла в первый класс. Разве это порядок, когда дети первого секретаря райкома ничего не знают о рекордном урожае хлопка в Узбекской Советской Социалистической Республике? Дай бог здоровья и долгих лет процветания тебе, твоим партийным друзьям, их семьям, а также всему узбекскому народу?!
Драстамат от возмущения побагровел и заговорил лозунгами.
— Только после того, как наш сосед Леван! Купит радио! Только после этого! И мы купим! Ясно? — пророкотал он и, хлопнув дверью, закрылся в кабинете. Медитировать на партбилет.
Зачем глухому как пень Левану, который круглый год спасается от сварливой жены, запираясь в хлеве, радио, Драстамат уточнять не стал. Видимо, из каких-то идейных соображений.
— Мам, — обступили Тату дети, — и чего теперь? Радио не будет?
Тата вздохнула, усадила детей делать уроки, а сама пошла пропалывать огород. Потому что жене первого секретаря райкома, учительнице математики и матери пятерых детей не пристало покупать овощи на базаре. Не дай бог люди подумают, что ее муж разворовывает народную собственность и на эти нетрудовые доходы содержит семью!
Тата споро прополола огород, замесила тесто для хлеба, вычистила от помета курятник, подмела двор, приготовила обед, проверила тетради сыновей и выпорола каждого палкой для взбивания шерсти. А потом, собравшись с духом, пошла к мужу. Мириться.
— Драстамат, — поскреблась она в дверь кабинета, — чаю будешь?
— Налей мне кипятку, — зашуршал страницами «Капитала» Драстамат, — сахару не надо, оставь детям.
С возрастом дед ничуть не изменился, поэтому, когда замученная нашими шкодливыми выходками мама подняла вопрос о лагере, никто не сомневался, что путевки он возьмет только в «Колагир».
«Колагир» был совершенно невзрачным пионерлагерем местечкового масштаба, находился в часе езды от нашего городка, отличался скромными интерьерами и отвратительной кухней. Впрочем, об этом мы пока не догадывались и, потирая руки, строили планы на предстоящий сказочный отдых.
— Почти целый месяц без взрослых! Делай что хочешь! Разводи костры, уди рыбу, играй в казаков-разбойников, стреляй из рогатки! — перечисляла Каринка.
— Не надо на скрипке по два часа в день пиликать, — закатывала глаза Манька.
— И на пианино играть не надо, — поддакивала я.
— Вот оно счастье, — вздыхали хором мы.
Потом зазвенел телефон, и мы рванули отвечать. После небольшого мордобоя трубку все-таки подняла я.
— Але!
— Сделали, — раздался таинственный шепот.
— Что сделали?
— Клизму.
Я крепко задумалась.
— Чивой это? — Манька с Каринкой, затаив дыхание, следили за выражением моего лица. Выражение лица, видимо, было невнятным, поэтому они полезли мордочками в трубку и заорали: —А кто это и чего надо?
— Грю, клизму сделали, — зашипела трубка.
— Чего говорит?
— Говорит — клизму сделали. А, это Маринка! — осенило меня. — Марин, это ты?
— Я!
— А чего шипишь?
— Я не шипю… шиплю, я шепотом говорю, чтобы Сурик не слышал. А то он дразнится, — объяснила Маринка.
— И как ты себя чувствуешь?
— Не знаю. Там посмотрим. Я чего звоню. Вы не ходили к Инге?
— Неа, ну мы же обещали, что не пойдем без тебя.
— Спасибо, — обрадовалась Маринка, — ну все, тогда до завтра.
— До завтра. — Я положила трубку.
Девочки смотрели на меня во все глаза.
— Ну?
— Говорит — клизму сделали. Завтра пойдем подглядывать за Ингиной тетей.
— Надо было предупредить, чтобы она не ела сушеного кизила, — проворчала Каринка.
— Ну, она же не дура!
— Не дура. Но предупредить надо было.
Я хотела набрать Маринке, но тут из гостиной вышла Ба и сказала, что уже восьмой час, и им с Манюней пора домой. Мы с сестрой сначала проводили их до двери, потом долго махали вслед с балкона, а Манька ежеминутно оборачивалась и посылала нам воздушные поцелуи. Потом она споткнулась, чуть не упала, заработала мощный подзатыльник от Ба и понуро поплелась дальше. Но если вы думаете, что на этом Манька успокоилась, то очень ошибаетесь. Оборачиваться она больше не стала, но завела руку за спину и периодически «трепыхала» нам ладошкой.
Бабуля с умилением наблюдала за нами.
— Вот ведь какая у вас дружба хорошая, — улыбнулась она.
— Какая дружба?
— Дружба с Манечкой.
— Бабуль, дружба у нас с Маринкой из тридцать восьмой. И с Риткой из тридцать пятой. А с Маней у нас это… — Мы крепко задумались, что же у нас с Маней.
— Родство душ? — подсказала бабуля.
— Да! — обрадовались мы. — У нас с Маней вотэто-вот, и еще она нам как сестра!
— Ну и славно. — Бабуля мелко перекрестила сначала нас, а потом Ба с Маней. — Пусть все у вас будет хорошо!
Мы захихикали.
— Если бы Ба видела, что ты ее в спину перекрестила, она бы задала тебе жару!
Потом мы какое-то время пугали бабулю рассказами о том, что если летучая мышь вцепится тебе в лицо, то оторвать ее вжисть не сможешь.
— Да ладно, — прятала улыбку бабуля.
— А то! И еще в озере Цили, недалеко от которого находится пионерлагерь «Колагир», водятся двухголовые змеи.
— Уж прямо двухголовые, — смеялась бабуля.
— Ага, двухголовые, одна голова с этого конца, а другая с другого. Эти змеи выползают ночью на берег и заглатывают всех людей на своем пути.
Потом мы вспомнили, что не закрыли чемодан, и побежали в детскую. И тут началось форменное светопреставление, потому что, пока мы прохлаждались на балконе, до чемодана добралась Гаянэ. Она вытащила наши вещи, сложила туда свои игрушки, потыкала пальчиком в кодовый замок и захлопнула крышку.
— Ааааа! — заорали мы. — Ты чего натворила, зачем чемодан закрыла?
— Я тозе хочу в пиянельлягерь, — топнула ножкой Гаянэ.
Мы попытались открыть чемодан, но куда там! На число 27 замок упорно не реагировал.
— Умапалата! Ты хотя бы приблизительно можешь сказать, какое число набрала перед тем, как захлопнуть чемодан?
— Сорок восемь!
— Ты знаешь, как выглядит это число?
— Знаю. Там вот такая штучка и вот такая, — начертила пальчиком в воздухе загогулины сестра.
Ни на сорок восемь, ни на восемьдесят четыре, ни на другие возможные комбинации с цифрами четыре и восемь кодовый замок не реагировал. Сестру от самосуда спасла бабуля. Она прикрыла ее собой и сказала, что Гаянэ тоже приходится несладко, потому что она заперла свои игрушки и не может теперь играть. Как только Гаянэ услышала об этом, она тут же подняла крик на весь дом.
— Отдайте мне мои игрушки, — выла корабельной сиреной она, — не хочу я в пиянельлягерь в нивкакой, только верните мне игрушкииии, мишку верните, и зайчика верните, и куклу верните, и ведерко верните, и кукольный домик вернитееее.
— Какой кукольный домик? Нет у тебя никакого кукольного домика, — опешили мы.
— А мозет, он в чемодане появился узе, откуда вы знаетееее, — заливалась горючими слезами Гаянэ.
Мама принесла тетрадку, вывела в столбик все числа от 01 до 99, и мы стали по очереди набирать их на кодовом замке.
— Гаечка, милая, — ворковала бабуля, — а на что были похожи эти цифры?
— На цывыточек и на булочку, — сквозь слезы рассказывала Гаянэ.
— Убью, — ругалась Каринка и вычеркивала очередное число в тетрадке, — набери теперь семьдесят шесть.
— Семьдесят шесть, — возвещала я. Чемодан не открывался.
На 83 у меня запотели ладони, на 95 я вспотела насквозь, а когда и на число 99 замок не отреагировал, то хором завыли уже все девочки.