– Ба, – заныла я. – И чего? Теперь ты перед всем голыми тетеньками будешь голая ходить? И перед нами тоже?
– Перед вами уж точно не стану голая ходить! Мы возьмем билеты в отдельный номер. Я прослежу, чтобы вы быстренько искупались, выпровожу в холл, вы подождете, пока я тоже вымоюсь. Думаю, за час точно управимся. – И, толкнув тяжелую дверь, Ба вплыла в холл бани. Следом просочились мы.
Городская баня представляла собой небольшое одноэтажное здание из розового туфа. Обычно она пустовала, потому что, кому охота ходить куда-то мыться, когда дома своя ванная под боком. Тем более что русского обычая париться до изнеможения и выбивать из себя отчаянно не желающую отдаваться богу душу дубовым или каким другим березовым веником у нас не водилось. Правда, некоторые впечатленные «Иронией судьбы» граждане загорелись идеей повторить подвиг героев фильма и помыться, так сказать, на брудершафт. Но попытки совместить приятное с полезным терпели сокрушительное поражение, ибо пить без обильной закуски и многокилометровых тостов народ категорически не умел, а растягивать на многие часы процесс мытья без пития не желал.
Поэтому клиенты в бане случались редко, в экстренных, навроде ЧП с газопроводом, случаях. Штат сотрудников бани был небольшим, если не сказать крохотным. Руководила баней тетя Ашхен, уборщицей работала шаш Тамар, а за регулярную топку и техническое состояние помещений отвечал колченогий дед Леван. Деду Левану было так много лет, что, когда он, пыхтя трубкой под пожелтевшими от табака усами, начинал рассказывать о присоединении Восточной Армении к Российской империи, все слушали его как непосредственного очевидца событий.
Полусумасшедшая шаш Тамар («шаш» в переводе с армянского означает «дурак, сумасшедший») была весьма харизматической личностью. В свои глубокие семьдесят она строила из себя тридцатилетнюю красотку – носила броский макияж и прозрачные платья, из-под которых кокетливо выглядывало кружево комбинации. Пахла шаш Тамар розовой водой – густой шлейф сладкого аромата сопровождал ее всюду. Из-под тщательно взбитых кудрей выглядывали длинные морщинистые уши. Когда мы встречались с шаш Тамар на улице, то первым делом пялились не на свисающую с левого плеча всклокоченную лису и даже не на выглядывающую из-под платья комбинацию, а на ее мочки. Мочки у шаш Тамар были страшные – с продольной дырой, разорванные пополам. Люди поговаривали, что в голодные послевоенные годы Тамар ограбили, накинулись на нее сзади, ударили чем-то тяжелым и вырвали из ушей золотые сережки. Правда, никто поручиться за это не мог, а спросить боялся – в ответ шаш Тамар поднимала такой визгливый хай, что хоть стой, хоть падай. Она упрямо проколола свои «вторые» мочки и ходила по городку в золотых сережках, нагоняя на детей священный ужас своими обезображенными ушами.
Ба ее сильно жалела. Всегда здоровалась и расспрашивала про жизнь. Шаш Тамар отвечала невпопад, но обстоятельно. Ба терпеливо выслушивала сбивчивые рассказы, поддакивала. Если шла с покупками с базара, обязательно вытаскивала из авоськи персики или гроздь винограда и протягивала ей. Тамар с достоинством принимала фрукты, от денег всегда отказывалась. Как-то Ба поколотила несколько подростков, которые шли за шаш Тамар по улице и отпускали в ее адрес скабрезные шутки. Роза Иосифовна догнала их и выдрала каждому уши.
– Вы чего? – обиженно пыхтели подростки, пытаясь вырваться из цепких рук Ба.
– Ничего! – прогрохотала Ба. – Идите отсюда, еще раз поймаю, на одну ногу наступлю, за другую потяну и разорву пополам, ясно? Щщщщщенки! Такие шуточки в адрес своих матерей будете отпускать, они-то хамское отношение точно заслужили, раз таких идиотов себе на голову воспитали!
Очередь из хозяек у продуктового напротив проводила убегающих подростков улюлюканьем и умелым свистом, Ба пошла дальше по своим делам, а шаш Тамар даже на шум не обернулась. Ибо ничего из случившегося она просто не слышала.
Третья труженица бани звалась тетя Ашхен. Тетя Ашхен работала начальницей, бухгалтером и кассиршей. Женщиной она была грозной и неуступчивой, глядела исступленно и улыбалась крайне редко, только по государственным праздникам. На Первомай, например, или в очередную годовщину Великой Октябрьской революции. Правда, от улыбки у нее делалось такое изуверское выражение лица, что уж лучше бы она всегда хмурилась. В бане у тети Ашхен имелся собственный «кабинет» – крохотный закут с занавешенными от любопытных глаз окнами. Так как тетя Ашхен была женщиной гренадерского роста и весьма обильного телосложения, она смотрелась в своем закуте так, словно ее туда запихивали изо всех сил и, счастливо запихнув, запечатали намертво дверь, чтобы она, не дай бог, не вывалилась наружу. Поэтому каждый, кто заходил в баню, первым делом натыкался на торчащие между штор в цветочек вытаращенные глаза и поджатые в недовольстве челюсти тети Ашхен.
Этими недовольными челюстями она и лязгнула Ба, что все билеты в отдельные номера раскуплены на многие часы вперед.
– То есть как это? – недоверчиво скособочилась Ба.
– Роза, неужели ты думаешь, что я бы стала тебе врать? – заколыхалась тетя Ашхен. Закут опасно заскрежетал и попытался треснуть по швам. – Посмотри, что кругом творится!
Кругом действительно творилось несусветное – холл забился почти до отказа. Стоящие вдоль стен деревянные скамьи были заняты ждущими своей очереди на помывку людьми.
– Лучше сходите в общую залу, там сейчас мало народу, а вот вечером, после работы, яблоку негде будет упасть, – шепнула тетя Ашхен.
[2]?Еще бы не компрене! Знать бы хотя бы, что это таинственное «компрене» означает! Мы дружно вспотели и забегали глазами. А шаш Тамар увлеченно исполняла разные танцевальные па, вихляя тощими бедрами и драной рыжей лисой на плече.
К счастью, скоро освободился отдельный номер, и она, прервав свои пляски, накинула на плечи халат и побежала готовить помещение к новым посетителям.
Пока шаш Тамар отвлеклась на уборку, мы бесшумно просочились в общее отделение – уж лучше сидеть в жаркой раздевалке, чем слушать бредни и пялиться на обезображенные уши городской сумасшедшей. Ба ничего рассказывать не стали, чтобы не нарываться на нравоучения.
Сонечку и Гаянэ мы пришли забирать до полдника, и по этому случаю наша младшая сестра подняла такой вселенский вой, что нам пришлось зарулить на детсадовскую кухню и попросить у повара стакан кефира и печенье. Потом Ба взяла довольную Сонечку на руки, и мы дружной компанией потопали домой. На подступах к улице Ленина услышали какой-то странный шум. Сначала не очень поняли, что происходит, но потом сообразили, что странный шум – это чьи-то выкрики в рупор. Притом рупор, видимо, странным образом перемещался по городку, потому что выкрики слышались то справа, то слева, то вообще с Речного квартала. Разобрать слова не получалось – рупор изливался шипением и прочим нечленораздельным шумом.
– Что еще могло приключиться? – разволновалась Ба.
Мы прибавили шагу. Выскочили на перекресток улицы Ленина очень даже вовремя – в следующий миг мимо нас на бешеной скорости промчалась тарахтящая «Победа». Какой-то дядечка, высунувшись по пояс в окно, выкрикивал в рупор бессвязное. Через три минуты он промчался в обратном направлении, захлебываясь в громкоговоритель. Народ проводил «Победу» недоуменными взглядами, а потом терпеливо принялся ждать, пока она, сделав круг, вернется обратно.
«Победа» не заставила себя долго ждать и, напустив страху в противоположном конце городка, снова вылетела на Ленина. Собравшийся по тротуарам народ начал волноваться. Некоторые нетерпеливые граждане предложили позвать милиционера Рафика, чтобы он выстрелил в колеса машины и тем самым остановил ее хаотичную езду. К счастью, до Рафика дело не дошло. На очередном вираже таинственный дядечка усмирил воинственное шипение рупора, и мы наконец смогли разобрать его всполошенные крики:
– Внимание-внимание! Сегодня, шестого апреля, в девятнадцать часов ноль-ноль минут возобновится подача газа! Большая просьба проследить, чтобы конфорки были выключены. Или пеняйте на себя! Внимание-внимание! Сегодня, шестого апреля… – Тут дядечка чуть не вывалился из окна, потому что «Победа», резко дернувшись, прибавила газу и покатилась в сторону автовокзала. – В девятнадцать часов ноль-ноль минут, – долетело до нас из-за поворота.
– Какого черта мы тогда в баню сходили? – развела руками Ба.
– Зато Скелетину голой увидели! – расплылась в довольной улыбке Каринка.
– Чингисхан, ты опять за свое?
– Так вот о чем нам шаш Тамар говорила! – встрепенулась я.
– А что она вам говорила?
И мы стали наперебой рассказывать Ба про девятнадцать ноль-ноль, жабры и спутники. Ба молча нас выслушала и покачала головой.
– Бедная женщина!
– А почему она такая сумасшедшая?
– Уж не от хорошей жизни! – отрезала Ба. – Ладно, поторапливайтесь. Вам еще уроки делать, а нам с Надей готовить.
И, поминутно подгоняя нас окриками, Ба припустила к дому.
До волнительного юбилея оставались какие-то сутки!
Глава 6
Ба справляет юбилей, или Визит Фаи, которая Жмайлик
Утро седьмого апреля ознаменовалось сокрушительной грозой. Вообще гроза в апреле – большая редкость, если не аномалия. И было бы, наверное, странно, если бы такая природная аномалия не приключилась в день рождения Розы Иосифовны.
Дождь стоял густой холодной стеной, на дворе было непролазно темно, и эту непролазную темень разрывали длинные, слепящие молнии. Грохот, которым отзывались небеса, был воистину катастрофическим. Хотелось забиться куда-нибудь в угол, желательно в шкаф и, зарывшись головой в ворох белья, тихонечко переждать погодную свистопляску.
Манька с детства боялась грозы. Завидев на небе темные низкие тучи, она сразу же прибегала домой, под крылышко Ба. Далее начинались лихорадочные приготовления – Манька затыкала уши ватой, запасалась какой-нибудь книжкой, обязательно с картинками, и затаивалась на полу самой, по ее мнению, безопасной комнаты в доме – гостиной.
Если гроза была слабенькая и бурчала так себе, Манька могла даже забыть о ней, увлекшись чтением. Если гроза случалась громкая, Манька переключалась с чтения на рассматривание картинок и подробно в крик рассказывала, что именно художник изобразил на странице семнадцать книги «Оцеола, вождь семинолов».
– Тут изображен индеец, – орала Манька, пытаясь перекричать себя, – этот индеец весь в перьях и головном уборе. Копье торчит сбоку. Но он не ранен, нет! – Тут Манька, испуганная очередным всполохом молнии, зарывалась лицом в книжку и вещала оттуда: – Чтобы ранить такого индейца, нужен полк бледнолицых. Хотя, думаю, и полк бледнолицых с ним не справится!