Годкам, притаившимся около ракетной установки, от раздирающего их на части хохота некоторое время было трудно дышать. Еле отошли. Отдышавшись, собрались было уже идти в кубрик делиться впечатлениями, как вдруг Шура Тагнер дернул Рому за рукав: «Гляди, Халидыч, идёт…»
И точно: по палубе, волоча за собой кувалду, шел матрос Халидов. Он шел к кнехту.
Слышалось, как он бормотал себе под нос: «Кто такой, а, слюшай?… Годок главней. Сказаль осадить… Прибой скоро…»
Халидов подошел к кнехту, занял исходную позицию, поплевал на ладони и, методично взмахивая кувалдой, стал терпеливо его осаживать.
Замполит на этот раз махать из иллюминатора уже не пытался. Прибежал наверх сразу и уже без кителя. Первым делом он попытался вырвать у Халидова кувалду. Но тот так просто сдаваться не собирался. Некоторое время матрос и замполит, молча сопя, тянули деревянную ручку кувалды каждый в свою сторону. Наконец победил опыт. Вырвав у матроса его инструмент, пошедший красными пятнами Большой Зам две минуты объяснял Халидову его положение на эволюционной лестнице развития. В продолжение всего монолога карась не отрывал целеустремлённых глаз от ручки отобранной кувалды, сжимая и разжимая здоровенный кулак и видимо обдумывая план действий. И если бы Большой Зам вовремя не перехватил взгляд Халидова и не сообразил бы тут же ретироваться вместе с кувалдой, то я уверен, что Халидов нашел бы способ осаживать кнехт при необходимости и самим Большим Замом. И думаю, в конце концов – осадил бы…Большой Зам побежал тогда жаловаться командиру БЧ-5 Ериксонову, а годки, в свою очередь, поспешили изъять с верхней палубы ищущего подручный инструмент для осадки кнехта целеустремленного матроса. На всякий пожарный.
Как Хасан в партию вступал
Комиссар спрашивает революционного матроса:
– Что про меня матросы на корабле говорят?
– Да, птицей какой-то называют.
Комиссар, расплываясь в улыбке – Орел?
– Да нет.
– Сокол?
Да нет! Матрос стучит пальцем по обшивке.
Комиссар с обидой – Дятел что ли?
– Да нет!!
– А как?
– О, вспомнил! Долбо*б!!!
(Шутка юмора)
Шел тёплый месяц май 1987 года. Мой первый самый трудный год службы подходил к концу. Для Романа Фролова и ребят из его призыва наступила их третья, последняя весна на корабле. Для них не за горами было долгожданное возвращение домой. В это время полным ходом шла подготовка к ходовым испытаниям нашего, только что отремонтированного в заводе крейсера. Сверкая новыми деталями, начищенный и надраенный корабль ускоренными темпами готовился к своему первому выходу в море.
Как-то под вечер Рома и ещё человек пять годков набились в ПЭЖ (пост энергетики и живучести), и оживлённо обсуждали ситуацию, сложившуюся в связи с планируемым переходом крейсера из Владивостока, мимо Сахалина и Курил, на Камчатку. Были все основания опасаться, что это могло стать удобным предлогом, чтобы задержать опытных дембелей на корабле на месячишко, другой, третий.
Тут к ПЭЖу приблизился вечно улыбающийся своей слащавой улыбкой годок Хасан Мерзаев. Недавно Хасан «залетел». Дежурный офицер застукал его, когда он тычками заставлял своего же земляка карася-узбека стирать свои грязные носки – караси. Корабельный комсорг созвал по этому поводу внеочередное комсомольское собрание и впаял Хасану строгий выговор с занесением в учетную карточку.
Что означает слово «выговор» Хасан не понял. «Учетный картычка» он «ваще попа витирал». Но его обидело то, что комсорг на этом собрании назвал его просто: «Хасан – отрицательный минус нашего коллектива». И дело не в том, что Хасан, конечно, считал что он «пилюс», просто ему очень нравилось, что на таких собраниях его всегда называли не «чурка», и не просто «Хасан», а уважительно и по фамилии – «комсомолец Мерзаев». Был в связи с этим комсомольским собранием и ещё один «щекотливый» для Хасановой челюсти момент. Самым нежелательным для него было то, что обо всей этой неприглядной истории с «карасями» теперь знал весь экипаж.
Дело было в том, что стирка чужих грязных карасей на флоте всегда – табу. Причем табу в обе стороны. Во-первых, карась ни в коем случае не должен соглашаться на стирку чьих-либо карасей, то бишь, носков. Во-вторых, сам годок не должен заставлять стирать свои грязные носки карасей. Это как раз один из тех редких случаев, когда отказ карася выполнять конкретное указание годка не карался, а наоборот приветствовался. А принуждение карася силой считалось неправильным и низким. Годок имел право заставить карася стирать что угодно: голландку, штаны, но только не караси. Ничего не поделаешь: тонкости флотской неформальной иерархии и этикета.
Хасан Мерзаев нарушил неписаный флотский этикет. В тесном мужском коллективе это не могло пройти для Хасана полностью без последствий. Появление Хасана около ПЭЖа напомнило Роману эту историю, и он не мог отказать себе в удовольствии немного с ним поквитаться:
– Ребята, – прошептал он, – надо бы развести Хасана…
– Что ты придумал? А нам-то, что делать надо? – посыпались со всех сторон заинтересованные вопросы.
– Короче, разводить буду я. А вы мне подыгрывайте, по ситуации. Добро?…
Когда стриженая голова Хасана поравнялась с открытой дверью ПЭЖа, Краб громко, делая вид, что продолжает давно начатый разговор, произнёс:
– Вот я, ребята, и не знаю даже, что делать?… Вступать в партию или не вступать? Говорят, что надо…
При слове «партия» Хасан замер у двери и сделал вид, что внимательно разглядывает какое-то пятно на палубе. «Партия» – это тебе даже не «Комсомолец Мерзаев», это очень круто. Коммунистами на корабле числились, в основном, офицеры. Из матросского состава человека три и только по личному, особому благословению самого Большого Зама. Заметив, что Хасан клюнул, Рома с воодушевлением продолжил:
– Никак, ребята, не могу решиться…
– Да, что ты паришься? – подыграл Танк. – Вступай, давай!
– Конечно, вступай… Что в партию, что в говно… Тебе какая разница? – подключился Витя Ткачёв по кличке «Ткач».
– Да ну, ребята, предложение от этого козла Большого Зама, даже серьезно рассматривать не хочется…
– Да, ладно, зато тебя будут коммунистом называть, будут уважать, на партсобрания приглашать… – покосился глазами в сторону Хасана «Ткач».
Хасан не выдержал и просунулся в ПЭЖ:
– Сьлюшай, что такой, а? Что говоришь?
– Да, вот, Хасан, – объяснил Краб, – нам тут всем Большой Зам предложил вступить в партию … Ему разнарядка на семь дембелей пришла из политотдела штаба флота … И главное – без кандидатского стажа! Для укрепления в годках политической сознательности…
Ребята, как бы не замечая Хасана, дружно принялись агитировать Краба за вступление в партию. И когда тот уже почти согласился, Хасан не выдержал:
– Рома, – ласково сказал он, – отойдём немного, брат? – и Хасан заговорщически кивнул головой в сторону коридора…
Краб, подмигнув ребятам, пошёл за Хасаном.
– Рома, брат, – сказал Хасан, заискивая, – ты же ни хочишь в партия, да?
– Так, – изобразил заинтересованность Рома
– Слюшай, брат, отдай мне этот разнарядка в партия…
– Да ты, что, Хасан, спятил?! Как же я тебе этот разнарядка отдам?! Тебя же в списке у Большого Зама нет. Это же он мне вступить в партию предложил…
Но Хасан видел перед собой цель и был намерен довести начатое до конца.
– Брат, ты ни хочишь, я знаю… А мне нада… Я дамой Ташкент приеду, уважаемый человек буду… Коммуниста буду… Очень нада, брат…
– Сложно. Не знаю, Хасан… Не знаю… Надо подумать, – заколебался Рома.
Хасан учуял слабину и решил закрепить успех.
– Думай, брат, думай!.. А я тэбе сичас чийку принэсу.
Хасан суетился, как гостеприимный хозяин званого вечера. Поднапряг своих карасей, те принесли в ПЭЖ заварку, печенье. Хасан лично заварил чай, дефицитный, индийский, со слоном! Из своих самых дальних заначек. Собственноручно налил душистый напиток в белую эмалированную кружку:
– Пей, брат!
Пока Рома с удовольствием отхлебывал чай, Хасан крутился вокруг него, как кот вокруг сметаны, продолжая уговоры. Бесплатный сыр у Хасана, всегда был только в его мышеловке. Через полчаса, напившись душистого индийского чая с вафельным печеньем, Краб сломался:
– Ладно, брат! – отставил он эмалированную кружку. – Забирай моё место в партии!
Хасан ликовал! Наскоро забрав со стола остаток пачки чая со слоном, Хасан недовольно поморщился: от печенья осталась одна обёртка. Он припрятал чай в карман и заторопился: – Слюшай, брат, а что делать нада?
– Садись и пиши рапорт, что ты хочешь стать коммунистом. Потом надевай парадную форму и дуй к командиру БЧ-5 Ериксонову. Тебе надо у него этот рапорт утвердить. Ну, что он не против.
Хасан напрягся: – Э-э-э, слюшай, брат! Ти жи, знаишь! Напиши. Я же плоха пишу.
– Ну, нет, Хасан, так не пойдёт. Ты же понимаешь – партия! Тут надо самому.
Но, видя умоляющий взгляд Хасана, Краб смягчился: – Ну, ладно, давай хотя бы под диктовку…
Хасан послал своих карасей за ручкой и бумагой. А когда те вернулись, разгладил перед собой белый лист, взял ручку и, высунув кончик языка, стал ждать…
– Пиши в правом верхнем углу… – начал диктовать Рома – В правом, блин!..
Сцена в ПЭЖе теперь напоминала сюжет знаменитой картины Ильи Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». В роли запорожцев, только с серьёзными лицами, выступали семь ПЭЖевских годков во главе с Романом, а в роли писаря – будущий коммунист Хасан Мерзаев. Все понемногу вносили свой вклад в составление этого исторического послания.
Хасан, старательно пришёптывая, писал, обводя каждую букву по два-три раза:
...
Заместителю Командира Корабля По Политической Части
Капитана Третьего Ранга
Сорокопута ПА.
От Хасана Мерзаева
РАПАРТ
Я, Хасана Мерзаев, оченя хачу вступать в Партия. Я буду очин харошым Каммуниста и торжественна клянусь любить Маркса, Лененана и Славу КПСС. Всегда выполнять заветы Ильича и замполита…
Главное было начать. Дальше, красноречие годков полилось рекой…
...
Встать первым с грудью строителей коммунизма за старшими товарищами…
Большой Зам должен был гордиться. Политзанятия не прошли даром – запас коммунистических лозунгов и фраз, скопившийся за три года в головах у дембелей Флота Российского, поражал воображение. Хасан старательно царапал весь этот диктуемый идеологический бред на бумаге.
Кто-то предложил, что неплохо бы в рапорте продемонстрировать знание международной политической ситуации. Один из ребят вспомнил, что когда-то читал про преследования Пиночетом лидера чилийских коммунистов Луиса Корвалана. И Хасан так проникся трагической судьбой бедного Луиса в пиночетовских застенках, что сам без диктовки, обещал:
...
…вместе с замполит, заставить проклятый Пончо, немедленна отпустить Луиса с карнавала…
И тут диктовка запнулась:
– Погоди Хасан! Проблема, однако. У тебя же строгач по комсомольской линии – с занесением в учетную, блин, карточку!.. Как в партию – и со строгачом!
На Хасана было жалко смотреть. После стольких трудов и такой облом!
– Вирючай, брат!.. Скажи што делат?..
– Ладно, – почесал голову Рома, – трудно, конечно, но попробуем… Пиши с новой строки и с большой буквы… С новой строки, блин!..
...
Клянусь никада болше ни заставлат карасей стерать грязный караси. Уважителна относица к маладому папалнения.
Внизу, в правом углу, Хасан поставил подпись. Все как полагается – с хвостатым росчерком на конце, а в скобках добавил расшифровку: « Хасан Мерзаев».
Хасан критически осмотрел рапорт повертел его в руках и вдруг решительно большими буквами дописал внизу лично от себя:
...
Цилавать красный знамя.
У некоторых собравшихся в ПЭЖе на глазах выступили слезы. Хасан отложил ручку, схватил рапорт и рванул к Ериксонову. Еле-еле успели остановить:
– А парадная форма, Хасан?
Хасан хлопнул себя по лбу и побежал переодеваться. Проследить за ним послали двух карасей. Сами годки остались в ПЭЖе на связи, благо там был установлен корабельный телефон.
Первый доклад от карасей поступил уже через десять минут: Хасан при полном параде, с рапортом в руке, со значками на груди и в белой бескозырке вошел строевым шагом в каюту командира БЧ-5 Ериксонова…
Следующий доклад в ПЭЖ поступил через пять минут уже от самого командира БЧ-5 Ериксонова:
– Аллё, ПЭЖ, вашу мать! Фролов у вас ошивается?!
– …Так… – дежурный по ПЭЖу Витя Ткачёв глазами переадресовал вопрос Крабу; Роман кивнул.
– …Так точно, товарищ капитан 3-го ранга!
– Дай этому м-мудаку трубку!
Ткач передал трубку Крабу.
– Фрол, ты?! Какого хрена ты ко мне это тело прислал?!
– А с чего, тащ., вы вообще-то решили, что это я? – удивился Рома.
– Да кто ещё такую фигню придумать может, – давился смехом Ериксоныч.
– …Тащ капитан 3-го ранга!.. Он, как бы это сказать… в партию хочет!..
– Какая ему на хрен партия! Он в слове Ленин три ошибки сделал!!! – Ериксонов уже с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться.
Вскоре, грохотал уже весь ПЭЖ! Даже стоящие поодаль караси осторожно подхихикивали.
– И что… вы ему это … рапорт …утвердили? Добро дали?
– Так там же наверху написано Большому Заму, значит это замполитовские приблуды.… Я его для начала к маленькому заму и отправил, пусть разбираются…
ПЭЖ стих. К месту сбора годков подходил походкой «качка», ноги колесом, выпятив грудь и отставив назад туго обтянутый отглаженными штанами зад, в белой лихо заломленной на затылок, бескозырке, очень парадный и очень расстроенный кандидат в коммунисты Хасан Мерзаев. В руке он держал злосчастный рапорт.
– Слюшай, не подписал Эриксон, да… Што дэлат будим?
– А что он тебе сказал, брат?
– К малинький зам послал. А он на сходе…
– Ну, брат, что делать. Вылавливай его. Как вернется, так бегом к нему…
Хасан еле-еле дождался понедельника. Не успела дверь каюты замполита БЧ-5 захлопнуться за пришедшим со схода хозяином, а нарядно одетый Хасан Мерзаев уже стучался в дверь его каюты. Его белая бескозырка аккуратно, по-уставному, надвинута на крепкий лоб. Годки, наблюдавшие за происходящим с другого конца коридора затаили дыхание. Дальше случилось то, чего уж никак, уж совсем, уж никто не ожидал. То ли спокойный, рассудительный, немножко «не от мира сего», с маленькой ленинской бородкой Зам БЧ-5 был «с бодуна», то ли он спросонья просто не въехал в тему но, пробежав рапорт глазами до слов «торжественно клянусь», он – повёлся! Хасан исправился! В партию хочет! Как бы то ни было, а бедный маленький Зам БЧ-5 потащил парадного и счастливого Хасана с дурацким рапортом прямо в каюту к Большому Заму. Надвигалась развязка – гранд-финале!
Последний заключительный акт в партийной эпопеи крысолова Хасана наступил, в тот самый момент, когда до протершего заспанные глаза Большого Зама со второго раза дошел, наконец, весь смысл, таившийся в кривых строчках, выплеснутого на бумагу вопля души соискателя партийного билета.
Корабль вздрогнул от рёва Замполита. На Хасана Зам внимания не обращал. Несмотря на значки и парадную бескозырку он для него не существовал. Хасан был – инструмент. Большой Зам вымещал всю свою вырвавшуюся из глубины души ярость на наивном маленьком заме БЧ-5.
– Долбо…б!!! – визжал Большой Зам – Годки, пидорасы, развели Хасана, а ты?!!!! Какой из него, на хрен, коммунист?!!
Вообще, это «птичье», схожее по смыслу со словом «дятел», название применялось в те долгие пять минут со стороны Большого Зама по отношению к заму маленькому так часто и доходчиво, что маленький и сам поверил.