Все это такое родное-родное, что некоторые адмиралы с генералами, после того как я об их художествах пишу разные слова, считают меня даже выродком.
Выродок – это тот, кто не любит родное. И тут адмиралы-генералы не правы – я это все лю (запятая) блю!
Это меня мысленно возвращает во времена кинофильма «Кубанские казаки», в котором можно было сесть на колхозную бричку и прокатиться с ветерком за общественный счет.
Вот как не крути, а колхоз у нас, господа мои хорошие, а вокруг – степь да степь, и селяне с косами, и босоногие ребята с ночного, и лошади с водопоя.
И урожай мы по осени считаем, а пока эта осень у нас не наступила – гуляй, рванина!
Русское это все, русское, удалое.
Вот расскажи это все какому-нибудь заезжему англичанину – ведь ни одному слову не поверит.
А расскажи это все нашему, флотскому мужику, и улыбнется он с хитрецой и воскликнет восторженно: «Да ты что? Правда, что ли? Во дают!» – и сейчас же удовольствие немалое на всей его физиономии не замедлит проявиться.
А потом он все же скажет: «Да ладно меня разыгрывать-то!» – а ты ему фотографии с того семейного торжества под нос сунешь, а он в них как вперится, носом стечет, а потом и отодвинется со сладостью необычайной на лице просмоленном и вздохнет: «Да-а-а!» – а потом заметит: «Вот в наши времена»… – и пошли-пошли потом воспоминания про наши с ним времена, когда командир военно-морской базы мог стырить половину продуктов с камбуза, а потом запереть это все в гараже одного знакомого мичмана-снабженца; а когда пришли брать этого снабженца живьем, то он сразу же на командира базы и показал, не мое, мол, его вон, берите его, лихоимца; а тот давай отнекиваться и не узнавать добро, нажитое непростым, непосильным трудом, – а там и севрюга в томатном соусе, и балычок со слезой, и семга, и икра лососевая, и колбаса твердого копчения в бочках, пересыпанная опилками, и селедочка правильного посола в баночках, и сахар в мешках (а вдруг не будет потом сахара никогда), и молоко сухое, и молоко сгущенное, и палтус копченый, и еще черт его знает что, не считая, конечно, корабельного спирта, разлитого в сорокалитровые незабываемые канистры.
Вот ведь дети малыя, а?!!
Вот ведь как у нас все нескоро, неспешно идет!
А ведь с чего все начиналось-то? Все начиналось с присяги, с тех самых слов про кару небесную и презрение родненьких граждан.
И стоял тот мальчишечка и говорил он правильные слова, а потом…
А потом… суп с котом (это, чтоб, значит, неприличное что-нибудь здесь не ляпнуть)!!!
* * *Ух какими подробностями полониевыми нас опять потчуют.
И становятся они все более изощренными.
А какие убедительные факты! Просто не факты, а чудо что за факты.
И люди-то какие все это обсуждают и обсуждают. Люди-то великие, все больше академики естественных наук.
А Великобритания молчит. Подозреваю, оттого, что у них есть туз в рукаве.
А наши суетятся, на мой взгляд, именно потому, что не знают, что у них там за туз.
Ой, блин! Развал он везде развал.
Вот развалился Советский Союз и наступил (как бы это поприличней выразиться), и наступил. писец.
Под развал к власти, к примеру, в военной среде пришли у нас такие люди, которые в наши времена дальше «ваньки-взводного» не поднялись бы. А тут – командующие и главнокомандующие.
Все о-без-умели. Абсолютно все.
Обезумели, значит лишились ума.
А нет ума – считай, калека.
Это я не о том, кто кому полоний подсыпал, это я о том, что без ума профессионалов нет.
А англичане на этом фоне расслабились (врага-то нормального теперь не существует).
И америкосы расслабились (ну, эти всегда считали себя пупом Вселенной, оттого и проворонили свое 11 сентября).
На фоне этого расслабления (холодной войны нет, а агентура сама в руки лезет) – общая деградация всех спецслужб всего мира.
Результат – террористы, пираты и все прочее.
Им еще химическую войну влупят – вот увидите.
И это самое, на мой взгляд, простое, потому что зашел в любой хозяйственный магазин и. при наличии ума в три секунды купил все, что при сливании даст взрыв.
Так что у террористов пока только ума не хватает, но они его скоро получат в изобилии, они быстро учатся.
А вот те, с полонием, учиться не хотят. Они только пачкают за большие деньги.
Да! Я же про бактериологическое оружие совсем позабыл.
Маленькое нарушение правил – и получите ящур. Просто, правда?
Бедная Великобритания.
Пробудилась в ней совесть за колониальную политику в прошлом и напустила она к себе кого попало.
Вот они ей и вспоминают.
Теперь Великобритании надо срочно поумнеть.
Они просто поглупели, оттого что мы распались.
Сейчас они нам поумнеют. В срочном порядке. Кстати, заодно и с полонием разберутся. У них прокуратура – ух какая! А суды – еще более ух!
Письма
* * *«Хочу вам рассказать о своем отце. Зовут его Усов Сергей Иванович.
Родился он 25 октября 1937 года в Смоленской области в деревне Дуброво Демидовского района.
Правда, фамилия наша по отцу не Усовы, а Рыжиковы. Это деду во время переписи населения записали не фамилию, а прозвище. У него усы были такие же, как у одного районного партийного деятеля, и на деревне его звали Усом или Усовым. Во время переписи дед был в отъезде, в город ездил, и переписчики спросили, указывая на дом: «Кто здесь живет?» – «Усов!» – ответили им. Так его и записали, и когда паспорта стали выдавать, оказался он Усовым Иваном Евстигнеевичем. Вот с него и пошла династия Усовых.
С началом войны все мужики на фронт ушли, и остались в деревне только бабы да дети.
Так отец попал под немцев. Вместе со своим братом, причем попали они очень жестоко. Зимой 1942 года в деревне появились крымские татары, воевавшие на стороне немцев, они были очень свирепы. Насиловали всех молодых женщин, начиная с девочек 6-летнего возраста, убивали без разбора. Поэтому местные жители закопали всех женщин в подвалы. В земляные ямы под домами, хлевами, чтобы не нашли их. Своей маме он с бабушкой раз в день подавал еду в яму под амбаром. Это длилось месяца два, а потом пришли тыловые немцы. Передовые немецкие части не очень зверствовали, а тыловые расстреливали по первому подозрению. При них всех выгнали из изб в сараи, амбары, хлевы. Изъяли все съестное. Так длилось три года. Весной и летом немцы заставляли всех работать – сажать, сеять, а осенью все забирали себе. Люди питались подножным кормом и лебедой, крапивой, объедками с немецкого стола, дохлыми лошадьми и гнилой картошкой. Отец до сих пор картошку с трудом ест, потому что, как он говорит, они тошнотиками питались – запрещали им собирать картошку, и бабушка зимой пробиралась на поле и выкапывала гнилую картошку. Такую картошку выдавливали и середину – она не расползалась в руках – варили и ели.
А пацаны есть пацаны. Они играли во дворе и на окне увидели портсигар какого-то офицера.
Блестит. Вот они его и тяпнули. В тот же день вся семья отца и семья брата стояли перед немцами. Все плакали. На потолке висела петля с удавкой, которую отцу набросили на шею. Дважды его подтягивали до потери дыхания, пока он не признался, где блестящая игрушка. В этот же день майор Хайнц схватил их с братом за руки и повел к кузнецу. Пока он их вел, проговорился русской переводчице Гале: «Русским ворам плодиться не дадим» – он тащил их кастрировать. Галя сказала: «Сережа, ребята, вырывайтесь и бегите, любой ценой». Они укусили немца одновременно за руки и нырнули под сарай, Хайнц со злости палил из пистолета, две обоймы высадил под сарай но, слава богу, не попал.
Вот так династия Усовых чуть и не прервалась.
Потом дед пришел с войны. Сапером был. Орден «Славы», медаль «За отвагу». Рассказывал, как их десантировали с самолета без парашюта в середину окруженной немецкой группировки при Корсунь-Шевченковской наступательной операции. Самолет шел на высоте семь-десять метров, и они с него прыгали на склон холма. Кто как – дело было зимой. От взвода боеспособными остались крохи какие-то, а от роты процентов двадцать максимум, остальные – кто покалечился, а кто погиб сразу. А медаль «За отвагу» он получил за рукопашную. Семь человек зарубил саперной лопатой и штыком. Он ничего не помнил, как только началось это месиво – так и все, – очнулся, когда остался один, а вокруг гора трупов, сам в крови чужой аж промок. Потом ему сказали, что семь человек – но кто там считал. Героические были люди, правду жизни знали, но не ожесточились, а наоборот, старались семьи свои сберечь и жизнь новую построить. Дед сказал отцу после войны: «Ты будешь учиться!» – а школ в округе не было, и вот отец в четвертом классе ходил в школу за пять километров, и это только в одну сторону. В шестом классе он ходил уже за восемь километров, в девятом – за одиннадцать километров. Вставал утром, темно, и мать давала ему с собой краюху хлеба, бутылку молока, зимой фитилей намотает и ведерко маленькое керосина.
А идти через лес, а там волки – зажжет мальчишка фитиль – отпугивает их.
Школу закончил в 1955, но аттестата на выпускном не получил, вышло распоряжение, что аттестаты об окончании этой школы они должны были выкупать. Четыреста пятьдесят рублей, вроде оплаты за 8-10 классы. Так что отец пошел работать молотобойцем на дорогу – денег в семье не было. Камни лупил, валуны разбивал и в машину их грузил. Так аттестат и выкупил, но к поступлению в вузы и техникумы опоздал и потерял год.
В 1956 году его призвали на флот, тогда он впервые попробовал белый хлеб и сытную еду, рост был 185 сантиметров, а вес 68 кг – тяжело жила деревня, в послевоенное время страна восстанавливала промышленность, и налоги на крестьян были огромные. За приусадебный участок 1500 кг картофеля, за корову 300 литров молока в год, за курицу 150 яиц, и пошло-поехало.
Попал служить в Феодосию на тральщик. Через полгода он уже ехал в Бакинское училище поступать. Учился он хорошо, вот только немецкий язык – никак не мог себя заставить. Это у тех, кто под немцами был, частенько случалось – не могли слышать немецкую речь. И вот, говорил он, стою, сдаю немецкий, а тут дверь открывается, входит на экзамен друг с тральщика и говорит: «Сережка, я экзамен завалил, бросай все, хватит, отдохнули, поехали назад служить!» – а он стоял и думал, что сейчас он не поступит, и все – назад в деревню, и уже из этого круга никуда не вырваться. А женщина, которой он экзамен сдавал, и говорит: «Сережа, не слушай этого дурака, сдавай экзамен!»
Натянула она оценку, сдал он и поступил.
Поступил, учится, счастлив, и практика после первого курса на крейсере Черноморского флота «Керчь». И туда приезжает делегация, и начинают их всех агитировать: партии и правительству нужны специалисты, Родина считает, что вооруженные силы у нас слишком большие, нужно сокращение.
«Кто хочет поднимать народное хозяйство, выйти из строя!» – вышло несколько человек.
Неделю уговаривали. Из всего курса их осталось тридцать шесть человек.
И влупили их в училище инженеров оружия на второй курс в Ленинград. Мощнейшее училище – шестьдесят видных ученых преподавало там, выше «Бауманки» в тот период котировалось.
Там начальником факультета, в частности, был Герой Советского Союза капитан I ранга Свердлов.
В 1960 году поступило распоряжение о расформировании училища – заканчивается второй курс. Свердлов построил факультет и перед строем в резкой форме заявил: «Я еврей, но я и патриот своей Родины. Я получил Героя в боевых действиях. Я видел, скольких жертв стоила нам война. Считаю это решение предательством интересов обороноспособности нашей страны». Он имел право так говорить. Он получил Героя за отчаянную храбрость: во время десанта на остров Даго на своем торпедном катере на виду у немцев поставил дымовую завесу, тем самым ослепив немцев. Десант был высажен с минимальными потерями. Через непродолжительное время после того памятного построения его уволили в запас.
А курсантов опять уговаривали, заставляли под разными предлогами писать рапорты и уходить – в такие же гражданские вузы, в народное хозяйство.
От курса остались совсем крохи. Перевели во Фрунзе. В училище Фрунзе он опять учился на втором курсе.
Это, так сказать, в отместку заставили опять на втором курсе учиться. В 1964 году он закончил училище. Флот к тому времени уже здорово потрепали – корабли уничтожались, а на том, что осталось, служили трехгодичники – кадровых офицеров-то разогнали. Когда он на первый свой корабль попал, то командир даже прослезился. Спрашивает: «Кадровый?» – «Кадровый!» – «Ну, слава богу! Уже сил никаких нет с этими трехгодичниками!»
Так что Север, тральщики, 23-я дивизия ОВРа (сейчас 5-я бригада тральщиков), 1964 год, Полярный, жена, два чемодана. Выделили жилье, 12 метров комната, подходят они к дому, а там мичман копается в каких-то углях – дом два дня как сгорел. Спасибо друзьям – приютили, а комнату потом все же дали. Квартиру получил через три года. Вот так они и служили. Тральщик, девятьсот тонн. Три года командир БЧ-2, 3, потом помощник, потом – командир корабля.
Когда был командиром БЧ-2, 3, он стал лучшим артиллеристом и специалистом по новой технике.
Тогда артустановки новые автоматические поступать стали с большой скорострельностью, и он был единственным офицером, кого допускали к разряжанию артустановок, у которых снаряды переклинило. В этом случае, когда такой корабль с моря приходил, его уводили на седьмой причал, и там только отец занимался распатронированием.
С 1969 года он командир корабля, и все его в дивизии знали как отличного мужика. Даже когда я уже зашел в губу Окольную на тральщике командиром БЧ-2, 3, ко мне на корабль пришел старший мичман в возрасте, который был молодым мичманом у моего отца.
«Я, – говорил он, – узнал, что появился второй Усов, передавай отцу привет. Скажи, что его здесь помнят. Мы с ним не виделись уже двадцать лет».
А другой мичман – была такая знаменитая личность, старший мичман Слухай на 5-й бригаде – так он мне очень сильно помогал, учил всяким тральным премудростям.
«Мне, – говорил он, – твой отец помогал, и теперь я тебе помогу».
Отец за шесть лет принял от промышленности четыре новых корабля. Его все время посылали на новые корабли как первого в своем деле. Отчаянный был, никого не боялся – ни моря, ни техники, ни людей.
Был такой случай. Он в Эстонии, в Харалах-те, еще помощником участвовал в приеме нового корабля. Вечером они зашли в маленький ресторан поужинать, и там рядом стоял какой-то старый полуразрушенный памятник. И сидит в углу мужичок без ноги, видно, воевал. Они его спрашивают: «Что это там за памятник?» – «А это, – говорит, – во время перехода таллинского подорвался на мине эсминец, выбросился на берег. «Кураты» поставили пулемет и три тысячи человек положили на воду. Кто на берег выбирался – всех. Наши им памятник поставили».
И тут отец слышит за спиной: «А нечего оккупантам на нашей земле делать!» – ну, тут они и завелись. Все были погодки, все под немцами побывали, ну и дали рукопашную, на одного офицера по трое приходилось, но победили. Командование Таллинской ВМБ этот случай без внимания не оставило, разбирали. Но никого не наказали – поняли все.
Как-то они попали в ураган, их три дня мотало, отказала связь, полегли все – у тральщика экипаж семьдесят пять человек. Лежат, никто не встает. Ломало так, что в какой-то момент отец спустился вниз и все чистое на себя надел. Они проводили лодку на Нордкап. Хотели даже на остров Медвежий зайти, спрятаться от ветра, но сторожевики норвежские их отогнали. Отец говорил, что тогда вспомнил войну, рассказы своего отца и сказал: «Коммунистам просьба задержаться на вахте!» – вот пятнадцать человек, как во время войны: «Просим считать коммунистами». Двое суток только они несли вахту. Остальные не могли подняться. Потом их авиация уже нашла. Во время того шторма, говорили, восемнадцать норвежских фелюг погибло.
И их тоже считали погибшими.
А потом отец перевелся на Балтийский флот. Два с половиной года он еще был командиром корабля. Однажды, из-за меня и моего брата, его чуть не выгнали из командиров. Его тральщик проекта 254 с атрустановками «ЗИФ-11» (по вертикали и по горизонтали два наводчика, два тридцатисемимиллиметрового автомата) встал на Неве – праздник был, то ли День Военно-морского флота, то ли 9 Мая, было праздничное гуляние.
Мы с братом залезли и развернули пушку на Дворцовую площадь и Зимний дворец. Через тридцать секунд прилетел отец – ему с флагмана радировали, и на нас: «Усовы, вы чего делаете? С ума сошли? По Дворцовой площади собрались стрелять? Залп Авроры хотите повторить?» Его потом мотали за это страшное дело как, потому что установки должны под сорок пять градусов быть все. Я сам вообще при любой возможности на кораблях у отца бывал, привил он мне любовь к флоту.
С 1974 года по 1992 год отец преподавал в училище имени Фрунзе. Все надводные минеры Военно-морского флота прошли через него. Особенно минеры тральщиков. Он читал «Тральное оружие» по 1992 год, а потом я его читал в том же училище, а он ушел работать в банк к брату, но после он вернулся и до сих пор читает лекции. Придя на флот в 1987 году, я, будучи уже офицером, был поражен тем, сколько человек моего отца помнят как порядочного, мужественного человека и всегда с уважением говорят о нем, как бывшие сослуживцы, так и те, кого он выпускал.