Сам я один раз тоже попал в автопроисшествие. Зимой 1989 года мою «шестерку» «жигулей» занесло на дороге в Тарасовку. На шоссе был лед, и меня выбросило в кювет. К счастью, обошлось без травм. Но «жигули» мы с моим другом Олегом долго не могли достать из ямы, Часа четыре голосовали у дороги — нужна была мощная машина, чтобы нас подцепить. Поймали КРаЗ, но даже он не смог нас вытащить. В итоге пошли в ближайшую деревню, нашли тракториста, и он на своем чуде техники вытащил наш автомобиль,
Впрочем, я отвлекся от темы. Сезон-1988 мы заканчивали еврокубковыми матчами с румынским «Стяуа». И выступили в них крайне неудачно. Думаю, это стало еще одним поводом для отставки Бескова. В Москве мы уступили румынам со счетом 1:2, Играли, как сейчас помню, на подмороженном поле стадиона «Динамо». Перед матчем у нас возникла проблема — не нашлось подходящих бутс. Администратор Александр Хаджи всю Москву изворошил, чтобы найти какую-то более или менее нормальную обувь. У румын же, как ни странно, с обмундированием все было в порядке. Мы удивлялись: «Как это так, у них есть походящая обувь, а у нас нет?»
После этого поражения конфликт в «Спартаке» обострился. Хотя стоило принять во внимание, что у «Стяуа» в то время была очень сильная команда, которая обыгрывала многих соперников в Европе. Но четвертое место в чемпионате — худший результат за последние десять сезонов — и неудачная игра в евро кубках вкупе с расколом внутри коллектива предопределили отставку Бескова, Сам я, конечно, не знал, чем все кончится. Но когда вернулся из молодежной сборной, у нас уже был новый тренер — Романцев.
С Бесковым я потом пересекался еще раза три-четыре. Как-то увиделись на футболе. Он подошел ко мне, тепло обнял и сказал, что следит за моим выступлением в Европе. Было приятно. Потом несколько раз передавал мне приветы через общих знакомых. Слышал и о его фразе, сказанной после истории на Евро-2004, когда Ярцев отчислил меня из сборной: «Была совершена глупость». Впрочем, тогда многие говорили мне такие же слова.
Конечно же, Бесков многое мне дал. За что я благодарен и ему, и Романцеву, так это за прививание культуры паса. Уже потом, выступая в Европе, я «душил» многих своих партнеров: «Как можно так отдавать передачу? Я же играю в твоей команде! Покати мяч так, чтобы мне не надо было мучиться, бороться с ним!» Остывая, я понимал, что парню, который сделал такую передачу, это просто не дано. А все почему? Да потому что в шестнадцать-семнадцать лет у него не было своего Бескова, который вдалбливал бы эти азы на тренировках. Мы по тридцать минут отрабатывали этот пас, чтобы мячик не подпрыгнул ни на сантиметр, чтобы точно катился к игроку. Эту культуру спартаковские тренеры в меня основательно заложили. Дриблинг-то у меня с самого начала был неплохой. И благодаря совокупности этих двух качеств — технике и культуре паса — я потом и выделялся в Европе. Значит, я хорошо усвоил уроки мастерства.
Дмитрий Градиленко, партнер Мостового по школе ЦСКА, «Красной Пресне» и «Спартаку»:
— Бесков ко всем молодым игрокам относился бережно и внимательно. Когда его убрали из «Спартака», ощущения были сродни тем, что я испытал, когда не стало Брежнева. Я думал, что начнется ядерная война. А когда «ушли» Бескова, первые мысли были, что «Спартак» разрушен.
Самое-самое от Бескова…ЗАПОМНИВШИЙСЯ СОВЕТ
— Наверное, тот самый, который знают все, — из фильма «Невозможный Бесков». Учись у Федора. На примере Черенкова Бесков всегда показывал мне, как и что надо делать. Глядя на его игру, и я сам порой не понимал, как он проделывал многие свои штуки. А вообще Константин Иванович часто повторял: «В футболе учиться нужно каждый день».
… СИЛЬНАЯ ЧЕРТА КАК ТРЕНЕРА
— Спортивная принципиальность, собственное «я» в футболе. Он всегда был верен своим идеям, своей игровой философии. А еще умение разглядеть и научить футболиста. Недаром про Бескова ходили легенды, что он мог вытащить человека, грубо говоря, с картофельного поля, и он у него начинал играть. Константин Иванович умел разглядеть в обычном человеке будущего великолепного спортсмена.
…ЯРКАЯ ЧЕРТА КАК ЧЕЛОВЕКА
— Я запомнил его спортивную доброту. Но таким Бесков, как я уже отмечал, был не со всеми. Поэтому многие, прочитав эти строки, со мной не согласятся. Скажут: «А меня он гонял постоянно». Так что тут все субъективно.
…ТЯЖЕЛАЯ ЧЕРТА ХАРАКТЕРА
— Строгость. Недаром все боялись Бескова. Никто не хотел столкнуться с его строгим взглядом.
…ПАМЯТНЫЙ МАТЧ
— С «Гурией», после которого мы обеспечили себе первое место в чемпионате СССР. Для меня это как-никак был первый грандиозный успех.
…САМОЕ СЛОЖНОЕ УПРАЖНЕНИЕ НА ТРЕНИРОВКАХ
— Все та же «максималка», которая потам была и у Романцева. Хотя в те времена для меня не было ничего трудного.
…ЧАСТАЯ ПРЕТЕНЗИЯ К ФУТБОЛИСТАМ
— Он злился, если игроки не уважали своих партнеров. На всех разборах Бесков требовал, чтобы футболисты как можно быстрее разыгрывали мяч, отдавали его вперед, а не возили поперек поля. У нас был такой интересный футболист — защитник Юра Суров.
У него количество технико-тактических действий было выше, чем у любой звезды. От матча к матчу процент брака был минимален. У любого футболиста он составлял двадцать пять — тридцать процентов, а у него четыре процента. Но когда на разборах мы смотрели наши матчи, то видели: у Юры из пятидесяти передач сорок семь ищи назад вратарю или центральному защитнику. Как он в этой ситуации может ошибиться? Да никак! И Бесков постоянно спрашивал у Сурова:
— Как можно так играть? Почему ты не отдаешь мяч вперед?
Пару раз даже Дасаев возмущался:
— Сур, ты что? Я тебе мячик выкидываю, а ты мне его обратно отдаешь.
Дасаев за один матч мог ему раза три мяч ему бросить, а тот все три раза отдавал ему обратный пас назад.
… БОЛЬШОЙ РАЗНОС В РАЗДЕВАЛКЕ
— Бесков не срывался даже после самых обидных поражений. Возможно, держал всю злость внутри себя. Ни разу не слышал, чтобы Бесков кого-то назвал, к примеру, идиотом. Константин Иванович в этом плане был сдержанным и воспитанным.
Глава 7 ТОТ САМЫЙ ШТРАФНОЙ
…Вскоре случился еще один приступ — в предбаннике нашей сауны. Мы сидели смотрели телевизор, и мне снова стало плохо. Резко схватило спину. От боли хотелось кричать. Я чуть не потерял сознание.
Итак, следующий, 1989-й, год мы начали уже вместе с Романцевым. Старт чемпионата у нас получился более чем удачным. Сначала разгромили «Жальгирис» — 4:0, следом победили минское «Динамо» — 3:2, ну а потом выдали и вовсе феерическую игру в Киеве. Местное «Динамо» к огромной неожиданности собравшейся публики мы разнесли — 4:0. Я забил один гол. Забегая вперед, отмечу, что мне всегда удавались матчи против сильных команд. В таких играх я действовал с особым вдохновением. И когда уехал за границу, эта особенность никуда не исчезла. Когда моя «Сельта» встречалась с «Реалом» или «Барселоной», я буквально летал по полю. Поражал ворота испанских грандов едва ли не через раз — и дома, и на выезде.
Победа в Киеве существенно подняла авторитет Романцева в глазах околофутбольных людей. После того матча в нашу команду поверили. Он стал для нас своеобразной проверкой. Киевлян мы переиграли по всем статьям. Когда забили последний гол — после шикарной, ажурной, фирменно-спартаковской комбинации, — киевская публика стала нам аплодировать. Для такого противостояния — редчайший случай. Наш отъезд со стадиона стал поистине триумфальным. Все подходили, хвалили, поздравляли. Обычно в Киеве такого не случалось.
Примерно через месяц после того матча я надолго выбыл из строя. Подхватил воспаление легких. Не знаю, где простудился, но болезнь поначалу переносил на ногах и почти не лечился. Забежал в баню, погрелся и обратно выбежал — вот и все лечение. В итоге мой организм не выдержал. И в один момент у меня на базе произошел приступ. Лежал на кровати и кричал: «Позовите кого-нибудь!». Дежурная, которая сидела внизу, позвонила в скорую. Приехали врачи, сделали уколы, и я уснул. Потом мне показалось, что все пришло в норму, — и я вновь начал тренироваться как ни в чем не бывало. Как оказалось, зря. Вскоре случился еще один приступ — в предбаннике нашей сауны. Мы сидели смотрели телевизор, и мне снова стало плохо. Резко схватило спину. Я чуть не потерял сознание. Прибежали сотрудники базы, отвели меня наверх, чтобы я отлежался. А потом, на следующий день, мы с доктором поехали в больницу. Там мне сделали обследование, которое дало весьма нерадостные результаты. Врачи сказали как отрезали:
— Пневмония. Воспаление легких. Надо срочно ложиться в стационар.
Так я оказался в больнице, где пролежал месяца полтора. Стадия болезни уже была достаточно поздняя. Воспаление легких могло привести к туберкулезу. Пил таблетки, разные антибиотики, кололи уколы. Кроме этого образовалось огромное количество жидкости в легких, и мне ее выкачивали.
Несмотря на жесткий режим, я иногда убегал из больницы и ездил на базу, в Тарасовку. Брал с собой нужные таблетки и уезжал. На выходе говорил: «Марья Ивановна, сейчас вернусь». А сам — на базу. Но чаще улучал момент, когда у дверей никого не было. Утром, к осмотру, возвращался. Благо больница располагалась рядом с ярославской железнодорожной веткой и до Тарасовки — рукой подать.
Я не мог постоянно находиться в заточении. Молодой парень — и тут такая ссылка! Правда, на первых порах меня постоянно навещали ребята — Игорь Шалимов, Димка Градиленко, Андрей Иванов. Часто приезжал Жиляев. Но все равно от тоски порой хотелось валком выть.
Потом, когда все более или менее нормализовалось, меня перевели в другую больницу. Там уже режим был помягче. Я иногда выбирался на стадион, посмотреть на «Спартак» со стороны. Порой ездил на матчи дубля. Это, конечно, не приветствовалось врачами, но я не мог сидеть взаперти.
Когда прошел больничный курс, врачи предписали мне съездить на юг — долечиться. Жиляев нашел шикарный санаторий в Ялте, в который могли ездить только члены компартии высшего звена — председатели колхозов, директора заводов. Там я провел еще два месяца. Условия были по тем временам сногсшибательные — номер с видом на море, жаркая погода, солнце, потрясающее питание. Утром ходил на процедуры, потом в столовую, а потом — целый день отдыха. Именно в Ялте я в первый раз взял в руки теннисную ракетку — теперь это мое хобби. Случайно зашел на корт и увидел, как мужики играют. Попросил: дайте попробовать. Понравилось. Сразу же купил себе ракетку — за двадцать рублей. И стал завсегдатаем этого корта.
Потом приехал в Москву, еще полечился и начал потихоньку тренироваться. Поначалу мне нельзя было сильно бегать. Пил лекарства, которые присылали откуда-то из Сибири. Помню, что мне прописали рыбий жир. Ух и противная же штука! Его не то чтобы пить — даже нюхать было невозможно — сразу подступала тошнота. Этот жир хранила наш старший повар Анна Павловна. Мы были для нее как родные дети. Но из-за рыбьего жира с Анной Павловной чуть ли не бились. Она всячески настаивала, чтобы я его пил. Когда еще не знал, что это такое, разок-другой хлебнул. Но когда понял, почувствовал вкус, делать это стало гораздо сложнее. Это было что-то отвратительное — настоящие мучения. Я рыбий жир и запивал, и выплевывал, а в конце концов наотрез отказался пить. Взял — и выкинул эту банку.
Естественно, мне очень хотелось играть. «Спартак» в это время шел на первом месте. Было безумно обидно, что из-за своей болезни я не мог выходить на поле. И Романцев, и Жиляев, и доктор Васильков, как могли, сдерживали меня, чтобы я повременил с нагрузками. Нельзя опережать события. Но я в то время этого не понимал: как же так, я здоровый, молодой парень — значит, мне можно, организм все выдержит. Я боялся, что команда станет чемпионом без меня — я окажусь к этому непричастен. И начинал себя испытывать, перенагружать. Поначалу было тяжело — болезнь еще давала о себе знать. Временами становилось трудновато дышать. Олег Иванович запрещал мне делать определенные упражнения, но я все равно пробовал. А после тренировки приходил в номер и начинал задыхаться, мне не хватало воздуха. Но я все равно продолжал гнуть свою линию.
И Романцев, видя мое желание, постепенно начал подпускать меня к играм. Конечно, он мог этого и не делать, а просто сказать: «Саш, извини» — и не ставить меня. Команда неплохо выступала и без Мостового. Но Иваныч, напротив, стал брать меня в запас и всячески поддерживать. В итоге я несколько раз вышел на поле, наиграв себе на золотую медаль. Хотя во многих биографических справках я до сих пор значусь только как чемпион СССР-87.
В золотом матче с киевским «Динамо» я вышел на поле при счете 1:1. Решающий штрафной Шмарова, который стал для нас победным, до сих пор перед глазами. Перед этим в похожей ситуации бил Родионов, но попал в стенку. И тут — восемьдесят девятая минута матча. Сбивают Шалимова. Ребята — Радик, Женька Кузнецов — ставят мяч и начинают обсуждать, кому бы ударить. И тут к ним подбегает Шмар:
— А дайте — я пробью!
И как влепит мячик в девятку! Восторгу не было предела. Я тогда побежал на добивание, поэтому в кадры, запечатлевшие бегущих к тренерской скамейке игроков, не попал. Зато я от души еще раз приложился по мячу, после того как он вылетел из сетки. А затем помчался к ребятам, где уже была настоящая куча-мала.
Через месяц было награждение. Сейчас такие мероприятия проходят куда как красочнее. В советское время не умели радоваться. У нас и на трибунах-то все сидели смирно. Если кто что-то крикнет, на него уже смотрели по-особенному: мол, выделяется. Другой строй. Когда я сегодня смотрю старые записи каких-то концертов, мне становится больно. Поет, допустим, Пугачева, а народ сидит молча и хлопает только в ритм, словно по команде: «Поднимите ладони, опустите ладони». Одно слово — «совок». Поэтому у меня не отложилась в памяти ни одна церемония награждения — ни после чемпионства-87 вместе с Бесковым, ни после романцевского золота-89. Только что-то смутное всплывает: как вызывали на сцену, вручали медали. Опять под те же, шаблонные аплодисменты.
В отличие от чемпионата СССР, в еврокубковых матчах сезона-89 мы сыграли не слишком удачно. Обидчиком «Спартака» снова стала немецкая команда, на этот раз «Кельн». Дома мы сыграли вничью 0:0, а на выезде уступили — 1:3.
Почему немцы были для «Спартака» такими неудобными? Наверное, нам не хватало их фирменной дисциплины. Сталкиваясь с напором, давлением, прессингом, «Спартаку» трудно было найти противоядие. В Союзе в таком ключе играла только одна команда — киевское «Динамо». Но если киевлян мы очень часто побеждали, то на международной арене все было уже не так радужно. «Кельн» со своими звездами — Хесслером, Литтбарски — нас попросту смял. И мы вылетели из Кубка УЕФА…
…В чемпионате 1990 года участвовало только тринадцать команд — отказались играть грузинские и прибалтийские клубы. В первом круге особенно запомнилась встреча с ЦСКА, которую мы проводили в манеже «Олимпийский». Мы победили с каким-то диким для футбола счетом — 5:4. Три мяча нам забил Игорь Корнеев — он в те времена блистал у армейцев.
Летом 1990 года «Спартак» покинула большая группа игроков. Родионов и Черенков уехали во Францию, Пасулько — в Германию, Евгений Кузнецов — в Швецию, Бокий и Борис Кузнецов — в Чехословакию. Все ожидали, что команда «повалится». В своем мнении скептики утвердились после того, как в Москве мы в пух и прах были разбиты киевским «Динамо». Киевляне на тот момент были базовой командой сборной страны. А дело происходило как раз накануне чемпионата Европы. Динамовцы на пике готовности без вопросов «разорвали» нас — 3:1. Они так резво носились по полю, что мы элементарно не успевали за ними.
В тот момент упорно ходили слухи, что Лобановский возьмет в сборную кого-то из спартаковцев. Чаще всего назывались две фамилии — Шалимова и моя. Мы двое тогда выделялись в «Спартаке», играя уверенно и ярко. Но под модель сборной больше подходил Шалимов. Об этом мне говорили разные люди со стороны. Да и сам я понимал это. Шаля был гораздо выносливее меня. Молодой, худющий, он мог бегать как заведенный, без остановки. Такие игроки были нужны сборной в период работы Лобановского, Кстати, в проигранном матче с Киевом Шалимов был одним из лучших в составе нашей команды.
Прогнозы подтвердились — вскоре Лобановский позвал Шалю на тренировочный сбор в Германию. Игорь часто звонил мне оттуда, а когда приехал, сказал:
— По-моему, меня берут.
Я, конечно, порадовался за него. Все-таки друг. Но вместе с тем взыграли ревностные чувства. Мы были в «Спартаке» двумя лучшими игроками. И я немного расстроился: «Почему его взяли, а меня нет?» Хотя умом и понимал: в этой сборной мне делать нечего. Лобановский никогда не играл с плеймейкером. Ему не нужен был футболист, который мог бы остановить игру, сделать паузу, осмотреться и в конце всего отдать точный пас. Так что оставалось смириться и болеть за Шалю.