Реформирование бизнеса – весьма трудное дело, любая ошибка здесь грозит очень тяжелыми последствиями. Методы прошлого, основанные на балансе СИЛЫ и ОПАСЕНИЯ, будут вытеснены принципами ВЕРЫ и СОТРУДНИЧЕСТВА. Люди будут работать с большим энтузиазмом и зарабатывать гораздо больше денег. Каждый рабочий будет получать свою долю от бизнеса – потому что он вкладывает в это не только свой труд, но и свою ВЕРУ, так же как инвестор вкладывает капитал в развитие бизнеса. Но для того чтобы так произошло, рабочие должны прекратить забастовки и попытки выбить для себя льготы силой, путем скандалов и угроз. Кроме того, и это самая важная вещь из всех, ОНИ ДОЛЖНЫ БЫТЬ ЗАОДНО СО СВОИМИ ЛИДЕРАМИ, А ТЕ, В СВОЮ ОЧЕРЕДЬ, ДОЛЖНЫ ПОНИМАТЬ И ПРИМЕНЯТЬ ПРИНЦИПЫ, КОТОРЫЕ ИСПОЛЬЗОВАЛ МАХАТМА ГАНДИ.
Эпоха, которую мы только что пережили, лишила людей души. Предприниматели рассматривали своих рабочих только в качестве винтиков в огромном механизме бизнеса; основой любой сделки была заинтересованность в получении, а не отдаче. Девизом будущего станет ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ СЧАСТЬЕ И УДОВЛЕТВОРЕННОСТЬ, и когда это мировоззрение проникнет во все слои общества, производство станет приносить прибыль большую, чем когда-либо. То, что не могли сделать угрозы и забастовки, сделает ВЕРА.
Мы действительно очень нуждаемся в вере и сотрудничестве. Это касается как бизнеса, так и производства. Промышленники и деловые люди, прибегая к этому методу, накапливают большие состояния быстро и без проблем7. Событие, о котором я хочу вам рассказать сейчас, превосходно подтверждает эту мысль.
Случай, выбранный в качестве иллюстрации, относится к началу ХХ века, когда Сталелитейная корпорация США только начинала зарождаться. Так как сейчас мы обращаемся к историческим фактам, вам стоит учитывать, что все это происходило реально, тогда вы сможете лучше понять, каким образом ИДЕИ были преобразованы в огромные состояния.
Гигантская Сталелитейная корпорация Соединенных Штатов Америки (United States Steel) сначала появилась в сознании Чарльза М. Шваба в форме ИДЕИ и благодаря ВООБРАЖЕНИЮ превратилась в образ. Итак, во-первых, была ИДЕЯ. Во-вторых, Шваб смешал свою ИДЕЮ с ВЕРОЙ. В-третьих, он составил ПЛАН, как преобразовать свою ИДЕЮ в физическую и финансовую действительность. В-четвертых, он привел свой план в действие, о чем говорит его прославленная речь в Университетском клубе. В-пятых, он выполнял свой ПЛАН с постоянной НАСТОЙЧИВОСТЬЮ, которую поддерживал с помощью РЕШИМОСТИ не отступать от своего, пока этот план не будет полностью реализован. В-шестых, он постоянно освещал свой путь ГОРЯЧИМ ЖЕЛАНИЕМ добиться успеха.
Если вы часто задаете себе вопрос: как были накоплены большие состояния, то история создания Сталелитейной корпорации США может стать тем ответом, который будет вам полезен. Когда у вас появится сомнение в том, что люди действительно могут ДУМАТЬ И БОГАТЕТЬ, вспоминайте о ней, потому что в основе United States Steel лежат 13 шагов к успеху8, описанные в этой книге.
Поразительная статья о том, какую власть над судьбой имеет ИДЕЯ, была опубликована Джоном Лоуэллом в газете New York World-Telegram. С любезного разрешения автора я привожу этот текст в своей книге.
Чудесный послеобеденный спич о миллиардах
Вечером 12 декабря 1900 года в банкетном зале Университетского клуба на Пятой Авеню примерно восемьдесят представителей национальной бизнес-элиты собрались на торжественный ужин, устроенный в честь одного молодого человека, приехавшего с запада страны. Никогда этот огромный зал не видел такого количества финансовых королей одновременно, но среди них едва ли нашлось бы полдюжины, понимавших всю значимость происходящего. И уж конечно, никто не предполагал, что в этот вечер они станут свидетелями одного из самых существенных эпизодов в истории американской промышленности.
Этот прием был своего рода данью признательности со стороны Дж. Эдварда Саймонса и Чарльза Стюарта Смита за щедрое гостеприимство, которое оказал им Чарльз М. Шваб во время их визита в Питтсбург. С другой стороны, устроители преследовали еще одну цель: представить этого тридцативосьмилетнего «стального человека» восточному банковскому сообществу. Они никак не ожидали, что он обратит в бегство все «благородное собрание». Правда, мистера Шваба предупредили, что его ответная речь должна длиться не слишком долго: нью-йоркские «белые воротнички» безразличны к чужому красноречию; и если он не желает наскучить всем этим стилманам, харриманам и вандербильтам, ему стоит ограничиться двадцатью, а лучше – пятнадцатью минутами. Даже Джон Пьерпонт Морган9, сидевший по правую руку от почетного гостя, намеревался украсить собрание очень краткой речью. Никакого общественного резонанса это событие не вызвало, и на следующее утро пресса не упомянула о нем даже короткой строкой.
Ужин шел своим чередом. Двое хозяев и их выдающиеся гости успели съесть по семь или восемь перемен; блюда перемежались беседой, содержания которой никто никогда не узнает. Немногие из присутствующих дельцов встречались до того с мистером Швабом; его состояние одиноко множилось на берегах Мононгахелы, вдали от основного финансового мира. До окончания ужина было еще далеко, когда все они (включая и присутствовавшего там «мастера денег» Моргана) получили мощный толчок к действию; в тот вечер было зачато дитя с наследством в миллиарды долларов (Сталелитейная корпорация США).
К несчастью, на таких дружеских встречах не принято вести протокол, и речь Чарльза Шваба нигде не была задокументирована. Он повторил некоторые ее тезисы на другом подобном заседании, когда встречался с чикагскими банкирами. Позже, когда правительство направило ему иск, чтобы расторгнуть договор с корпорацией10, он также высказал мысли, которые были отражены в той речи, и которые привели Моргана в исступление. Впрочем, это была вполне «домашняя» речь, не слишком гладкая с точки зрения грамматики (языковые тонкости никогда особенно не заботили Шваба; красивостям он предпочитал суть), зато пронизанная остроумием и полная забавных эпиграмм. Но главное – слова его дышали столь вдохновляющей силой, что произвели поистине колоссальный эффект на всех этих толстосумов, чье состояние в общей сложности равнялось пяти миллиардам.
Вместо полагающихся ему 15 минут Шваб выступал полтора часа. Пока присутствующие приходили в себя, Морган увел оратора к окну и там, взгромоздившись на неудобные табуреты, они проговорили наедине целый час.
Не только Морган – в тот вечер каждый из присутствующих ощутил на себе громадное обаяние личности Чарльза Шваба. Однако важнее всего, пожалуй, было то, что его длинная речь была не просто набором воодушевляющих фраз, а вполне сложившейся, четкой, хорошо продуманной программой увеличения выработки стали. Многие другие предприниматели пытались заинтересовать Моргана своими планами по созданию стального треста. В основном это были идеи, заимствованные в других производственных сферах; за образец брались компании по выпуску бисквита, каучука, виски, жевательной резинки, проволоки и трубопроката. Джон У. Гейтс, известный воротила и игрок, с жаром убеждал Моргана, но тот не доверял ему. Братья Мур, Билл и Джим (чикагские биржевые маклеры, которые на пару «склеили» спичечный трест и компанию по производству крекеров), докучали Моргану до тех пор, пока он не отшил их. Элберт Х. Гэри, лицемерный провинциальный законник, не давал ему прохода, но Морган даже не заметил его. Ему было просто скучно! до тех пор, пока красноречие Шваба не вознесло его к таким высотам, с которых он воочию мог узреть реальные результаты самого смелого финансового проекта, который когда-либо рождался в человеческой голове. Если бы об этом говорил кто-то другой, то его наверняка сочли бы психом, мечтающим о легких деньгах, – но первого заместителя Эндрю Карнеги стоило послушать.
Магия больших денег, которая заставила тысячи маленьких и не всегда эффективных в управлении фирм выстраивать сложные комбинации и соединяться в конкурентоспособные цепочки, повлияла и на стальную промышленность – благодаря действиям Джона У. Гейтса, этой азартной акулы бизнеса. Из нескольких таких цепочек он уже успел основать American Steel and Wire Company и вместе с Морганом создал Национальную сталелитейную корпорацию. Моргану также принадлежали компании National Tube и American Bridge. Братья Мур были готовы оставить спичечный бизнес и крекеры, чтобы сформировать так называемую «американскую группу», соединив с American Steel and Wire Company компании Tin Plate, Steel Hoop и Sheet Steel.
Впрочем, рядом с гигантским трестом, принадлежавшим Эндрю Карнеги, все остальные комбинации и цепочки были, что мелкая монета рядом со стодолларовой купюрой. Даже слившись в единую корпорацию, они бы не сдвинули рыночные позиции Карнеги ни на дюйм. И Морган это знал. Эксцентричному старому шотландцу (мы говорим об Эндрю Карнеги) это тоже было известно. С великолепных высот замка Скибо[4] он наблюдал – сначала со смехом, затем с негодованием – попытки малых компаний Моргана урвать кусок его пирога. Когда их попытки стали чересчур навязчивыми, Карнеги это просто наскучило, и он решил отомстить. Как? Да очень просто: создать точно такую же промышленную сеть, как у его конкурентов. До того момента он не интересовался ни проволокой, ни трубами, ни листовым железом. Он лишь продавал компаниям сырье – сталь, и был этим вполне доволен. Его ни в малейшей степени не заботило, какую форму примет это сырье. Теперь, в тандеме со Швабом, который стал его правой рукой, он собирался прижать нахалов к стенке.
Вот так и случилось, что в речи Чарльза М. Шваба Морган нашел ответ на все свои проблемы. Трест – самый крупный из всех существующих – без Карнеги стал бы совсем не трестом, а, по выражению одного литератора, «сливовым пудингом, в котором нет слив».
О чем же говорил Шваб в своей исторической речи? Он предположил (хотя и не мог поручиться наверняка), что обширная деятельность Карнеги может протекать под крышей Моргана. Он говорил о будущем, которое ожидает стальную промышленность всего мира, о необходимости перестройки, об эффективности и специализации. Он призывал уничтожить нерентабельные производства и сосредоточить усилия на процветающих хозяйствах, определил сферы, на которых можно сэкономить, например транспортные расходы, менеджмент и административный сектор, и призывал к захвату иностранных рынков.
Но больше всего он говорил этим «пиратам бизнеса» о том, в чем, на его взгляд, состояла главная ошибка их «пиратства». Он сделал вывод, что их основной целью было создание монополий, игра на повышение и выдаивание из бизнеса «жирных» дивидендов. Со всем жаром своей души Шваб осудил такой подход. Эта близорукая политика, говорил он, привела к сужению границ рынка – и это в эпоху, когда мир буквально жаждет его расширения! Он утверждал, что удешевление стоимости стали позволит значительно расширить рынок, найти новые способы применения этого сырья и в результате охватить огромную часть мирового рынка. Сегодня мы можем сказать, что Шваб был провозвестником современного массового производства – хотя сам он, разумеется, и не подозревал об этом.
Ужин в банкетном зале Университетского клуба на Пятой авеню подошел к концу; Морган отправился домой размышлять о радужных предсказаниях Шваба; а Чарльз вернулся в Питтсбург опекать стальной бизнес «малыша Карнеги». Гэри и остальные дельцы засели у своих биржевых аппаратов в ожидании новостей. Им пришлось запастись терпением. Примерно неделя потребовалась Моргану, чтобы переварить тот «лакомый кусочек», что скормил ему Шваб. Когда Морган убедился, что его «денежному брюшку» не грозит никакое расстройство, он послал за Швабом, однако приехать тот отказался, проявив тем самым как скромность, так и осмотрительность. Шваб предупредил: Карнеги не придет в восторг, если узнает, что президент его компании (а Чарльз именно им и был) флиртует с королем с Уолл-стрит – улицы, на которую Карнеги поклялся никогда не ступать. Тогда Джон У. Гейтс предложил себя в качестве посредника и намекнул, что Морган мог бы встретиться со Швабом, если тот «случайно» заедет в гостиницу Беллевью в Филадельфии, где так же «случайно» окажется Дж. П. Морган. Но когда Шваб прибыл в Филадельфию, Морган внезапно разболелся и был вынужден остаться в Нью-Йорке. И Чарльз, которого так настойчиво звали, приехал в Нью-Йорк и постучал в дверь библиотеки финансиста.
Некоторые исследователи экономической истории уверены, что от первого до последнего акта этой драмы Эндрю Карнеги был в курсе дел, и даже сам готовил почву для всех последующих событий. Обед в честь Шваба, его знаменитая речь, разговор воскресной ночью между Чарльзом и Денежным Королем – все это было устроено осторожным шотландцем. Впрочем, историки не правы: все происходило с точностью до наоборот. Когда Шваба позвали для обсуждения сделки, он на самом деле не знал, как отнесется его «маленький босс» (так за глаза называли старика Эндрю) к предложению продать свой бизнес – особенно людям, к которым отношение Карнеги было чем-то сродни отношению святоши к еретикам. Однако мистер
Шваб подготовился к решающей битве как следует. Шесть листов бумаги, исчирканные столбиками цифр, убедили Карнеги в том, какие неисчислимые прибыли может принести продажа его компаний по производству стали и создание новой корпорации, которую сам шотландец назвал «новой звездой на своде металлургической промышленности».
Впрочем, удивляться не приходится: четверо «акул бизнеса» целые сутки обдумывали каждый шаг этого грандиозного плана. Они работали весь день и не спали ночь. Предводителем и «мозговым центром» проекта, разумеется, был не кто иной, как сам Морган, убежденный в Божественной Правоте Денег. В паре со своим аристократическим партнером Робертом Бэконом, ученым и джентльменом, он проверял верность расчетов. Третьим в этой великолепной четверке был Джон У. Гейтс, которого презирали за его страсть к игре и чьими услугами однако не брезговали пользоваться в самых щекотливых ситуациях. Четвертым был сам Чарльз Шваб, знавший о процессе создания и продажи стали больше, чем все мировые специалисты, вместе взятые. Никогда – ни в те напряженные сутки, ни позже – слова питтсбургерца не подвергались сомнению ни на секунду. Если он говорил, что компания стоит этих денег, значит, именно так и было. Он твердо настаивал на том, чтобы включить в комбинацию только те концерны, которые он отметил. Ведь он задумал создать корпорацию, которая не должна быть простым повторением всех ныне существующих компаний, и его цель заключалась вовсе не в том, чтобы удовлетворить ненасытные аппетиты его «друзей», которые мечтали «повесить» свои компании на мощные плечи Моргана. И ему удалось убедить своих партнеров – они не стали включать в проект множество больших концернов, на которые «валроузы» и «карпентье» с Уолл-стрит положили свой жадный глаз.
Когда первые лучи солнца вызолотили небосклон, Морган встал и с наслаждением расправил спину. План был готов; оставалось одно – самое трудное.
«Как вы думаете, мистер Шваб, удастся ли вам уговорить Эндрю Карнеги продать бизнес?» – спросил он, глядя Чарльзу прямо в глаза.
«Я попытаюсь», – коротко ответил Шваб.
«Если вы сможете убедить его, я пойду на любые условия, которые он выдвинет».
Что ж, пока все выходило неплохо. Но если Карнеги согласится на продажу, сколько он может запросить? (Шваб предполагал, что это будет приблизительно 320 миллионов долларов.) И каким образом он потребует произвести оплату? Облигации? Акции? Боны? Или – всемогущий Бог! – наличные?! Никто, даже обладая самым буйным воображением, не мог представить себе треть миллиарда в наличных деньгах.
…В январе они играли в гольф на обледенелом игровом поле в Сент-Эндрю в Вестчестере. Эндрю, бывший в одном свитерке, ежился от холода, а Чарли, как обычно, бойко тараторил и острил, подбадривая старика. Он говорил ни о чем: так, обычные житейские пустяки; и ни словом ни обмолвился о делах – до тех пор, пока они не уселись перед камином в доме Карнеги, чтобы пропустить по бокальчику коньяка. И тогда с той же убедительной одержимостью, которая заворожила восемьдесят миллионеров в Университетском клубе, Шваб раскрыл перед Эндрю все свои карты и блестяще доказал Карнеги, какие сладкие перспективы рисует ему его отставка. Он говорил о горах денег, о сотнях миллионов, которых будет десять раз достаточно, чтобы удовлетворить все самые изысканные запросы старика. В конце концов Карнеги сдался. Он взял лист бумаги, что-то черкнул на ней и показал это Швабу: «Вот цена, за которую мы продадим наш бизнес». Эта цифра равнялась приблизительно 400 миллионам долларов – примерно на столько и рассчитывал Шваб, оценивая бизнес Карнеги в 320 миллионов плюс 80 миллионов долларов прибыли за два года. Позже, когда они любовались закатом, стоя на палубе трансатлантического лайнера, шотландец с сожалением сказал Моргану: «Все же надо было содрать с вас еще сотню миллионов!». «Если бы вы попросили раньше, они были бы у вас в кармане», – бодро парировал Морган11.