В Гардезе начальник штаба афганской дивизии во главе с офицерами пытался поднять мятеж. Заговор был раскрыт, бунтовщиков схватили. Полковник Глухов срочно вылетел в Гардез.
«Приехал я к командиру дивизии, – вспоминал о тех днях Владимир Алексеевич. – Спрашиваю его: где арестованные? В подвале сидят, мы их пытаем, пока не заговорят. Слышу во дворе работает трактор, копает траншею. А это что? Мы решили их вывести ночью, забить камнями и закопать. Волосы дыбом встают. Полнейшее нарушение закона. Своей рукой написал проекты приказа комдива о создании следственной группы. Отправил телеграмму в Генштаб, чтобы остановли расправу».
Да, в Афганистане существовали свои особенности в работе советника начальника Генерального штаба. Порой и представить было трудно, какая вводная поступит в следующий момент. Так, в сентябре 1979 года, за четыре месяца до ввода советских войск, из Центра пришла телеграмма: в срочном порядке добыть образцы афганской военной формы от рядового до полковника. Миссия более чем щекотливая. Пришлось действовать не через официальные структуры, а напрямую выходить на директора швейной фабрики. Тот упирается: нет у меня образцов. Пришлось уговорить директора. Через несколько часов форма была готова и самолетом отправлена в Москву.
В последних числах ноября 1979 года Глухов прибыл на Родину из зарубежной командировки. А через месяц наши войска вошли в Афганистан.
Потом вновь была работа в Центре под руководством начальника 4-го управления генерал-лейтенанта Бориса Вилкова. Владимира Алексеевича избрали секретарем партийной организации управления.
Через три года ему предложили поехать в Южный Йемен на знакомую уже должность советника начальника Генштаба по разведке.
«Мой подсоветный глава Генерального штаба, – рассказывал Глухов, – пришел на эту должность из военно-воздушных сил и имел весьма поверхностное представление о деятельности разведки. Пришлось заняться с ним основательно: проводить беседы, занятия, ставить вводные. Такая форма обучения понравилась руководителю разведки, и вскоре он стал проявлять интерес к оперативной обстановке, организации личной и безличной связи.
В составе вооруженных сил был батальон радиоразведки. Специалисты прослушивали радиосети Йеменской Арабской республики, Саудовской Аравии, Омана. На службу в этот батальон подбирались наиболее образованные сержанты и офицеры, имеющие опыт работы с аппаратурой, обладающие хорошей реакцией и слухом. Эта работа требовала большого напряжения».
Владимир Алексеевич, дабы поддержать радиоразведчиков, обратился к министру обороны с просьбой поднять денежное довольствие специалистов. Однако генерал Али Антар воспринял эту просьбу без особого энтузиазма. Тогда Глухов пригласил министра и батальон и организовал «дежурство» главы военного ведомства по перехвату радиосети противника. Получасовая работа министра в качестве радиоразведчика дала свои результаты. Али Антар снял наушники и сказал, что повышает зарплату специалистам и увеличивает продовольственный паек. А еще он добавил: «Благодарите советского советника». Это, безусловно, подняло авторитет полковника Владимира Глухова в глазах йеменских разведчиков.
В 1985 году Владимир Алексеевич Глухов возвратился из своей последней зарубежной командировки. Ему пришлось поработать в пяти странах – в Англии, Голландии, Египте, Афганистане и Южном Йемене – и принести немало пользы своей стране.
«Горячее местечко» для военного атташе
…Темное северное небо расколол огромный столб огня. Фашистский минный заградитель «Ульм» на глазах английских моряков разломился надвое и стал погружаться в ледяную пучину. Признаться, потом много чего придется повидать лейтенанту Николаю Ивлиеву на белом свете, но свой первый бой он запомнит навсегда. Порою, вне его воли, вновь и вновь возникала перед глазами та жуткая картина: пламень пожара, штормовой океан и обезумевшие фашисты прыгают в ледяную воду.
Английские моряки вытаскивают объятых ужасом немцев на борт эсминца.
Однако вскоре в небе над кораблями появился немецкий самолет. Он и сыграл роковую роль. Командир английского эсминца «Онслот» приказывает прекратить спасательные работы и покинуть опасный район. Ведь бой произошел у норвежских берегов, где располагались фашистские морские базы и авиационные части.
Британские эсминцы дали ход, и над черной водой раздался дикий душераздирающий вопль. Отдельные крики отчаяния десятков людей слились в единый предсмертный вой, леденящий душу.
Через много десятилетий после того события Николай Васильевич Ивлиев скажет в беседе со мной: «Эти страшные мгновения не передать словами. Искаженные в ужасе, посиневшие лица тонущих в ледяной воде – вот что такое для меня война».
Да, Николаю многое было внове. Профессиональные знания в Черноморском высшем военно-морском училище им. П. Нахимова ему дали хорошие, но, как ни крути, чужой иностранный корабль – это не свой, родной. Чего стоит непростая английская терминология по управлению судном. В училище он, конечно, занимался иностранным языком, понимая, что моряк без знания английского, считай, плохой моряк. Однако теоретических знаний оказалось недостаточно, нужна была практика. А где ее взять в Севастополе?
Он и представить себе не мог, что первое дальнее плавание, а вместе с ним и боевое крещение, примет на борту английского эсминца «Онслот» в Северном Ледовитом океане, вдали от родных берегов.
Из уважения к союзникам командир эсминца пригласил Ивлиева на ходовой мостик. Шли они в группе, три британских корабля из союзного конвоя. Возвращались домой, успешно выполнив задачу. В Архангельске приняли на борт трех русских – морского лейтенанта Николая Ивлиева, который следовал в Великобританию в свою первую зарубежную командировку, в состав аппарата Военно-морского атташе и советской военной миссии, а также двух дипкурьеров со спецпочтой. Доставка диппочты на боевом корабле, да еще на иностранном, стала для них делом новым, но другого, более безопасного пути до Англии тогда просто не существовало.
С интересом смотрел он за эсминцами «Марной» и «Мартином», которые шли следом. Корабли ныряли под огромную встречную волну, карабкались вверх, обдаваемые градом ледяных соленых брызг, задирая высоко в небо форштевни. Казалось, миноносцы, словно волшебные корабли из сказки, старались взлететь, да морская пучина не отпускала их.
Лейтенант Ивлиев постоянно ловил на себе любопытные взгляды английских моряков. Еще бы, они и представить не могли, что на их боевом корабле появится красный советский офицер, да еще будет стоять с командиром на ходовом мостике. Это потом, в Лондоне, Николай почитает старые, предвоенные английские газеты и будет поражен тому, что писали в них о Советском Союзе. Торговый представитель мистер Каттинг из города Халле, человек вполне образованный и интеллигентный, позже признался, что, приехав встречать Ивлиева на вокзал, ждал, как из вагона выйдет русский богатырь в косоворотке, в сапогах и непременно с балалайкой. Именно так изображали русских в печати и в кино. Странно, но этому верили. А тут, к общему сожалению, на перроне появился человек европейской наружности, в форме морского офицера, кстати, весьма похожей на английскую. Так что удивленные взгляды матросов были вполне понятны.
Когда на мостике эсминца началось непонятное оживление, командир, поймав взгляд Ивлиева, объяснил:
– Получена радиограмма из адмиралтейства. Впереди по курсу, у норвежского побережья, немецкий корабль. Приказано уничтожить.
На судне прозвучала боевая тревога. Николай чувствовал, как к горлу подкатывает волнение: четыре года готовили его, обучали, тренировали… И вот он приближается – первый морской бой. Лейтенант вглядывается вдаль. На горизонте появляется силуэт неопознанного корабля.
Командир эсминца приказывает передать семафор по международному коду, требует застопорить ход для опознания. Вместо ответа вражеское судно открывает огонь.
Капитан «Онслота» занимает на мостике самое видное место. Его должны видеть все. Николай, затаив дыхание, следит за командиром. Тот спокойно и даже торжественно, сняв головной убор, командует: «Оупн файе!» («Открыть огонь!»).
Начинается артиллерийская дуэль. Фашистский минный заградитель «Ульм» отчаянно отстреливается. На корме эсминца «Марна» вспыхивает пожар. На «Онслоте» появились первые раненые.
Командир «Онслота», он же старший звена, приказывает подчиненным кораблям: прекратить огонь и выйти из боя. Сам же идет на сближение и продолжает вести обстрел. Пули свистят над головами офицеров на мостике.
Первый торпедный залп прошел мимо и не нанес вреда фашисту. Второй достиг своей цели. На вражеском корабле прозвучал сильный взрыв. За ним последовали другие: сдетонировали мины на борту немецкого заградителя.
После боя Ивлиев решил проведать попутчиков-дипкурьеров, которые все это время находились в трюме эсминца. Их состояние можно было охарактеризовать старой русской пословицей: ни живы ни мертвы. В задраенном наглухо трюме, не видя происходящего наверху, глухие удары отстрелянных гильз о металлическую палубу и близкие разрывы вражеских снарядов они воспринимали как прямое попадание в судно.
Курьеры так и заявили Николаю: мол, от этих страшных ударов, взрывов и скрежета металла они едва не оглохли и не потеряли разум. Здесь же ребята поклялись, что больше никогда в жизни не согласятся повторить такое путешествие.
Вскоре лейтенанта Ивлиева пригласил к себе старший помощник командира эсминца. Он предложил принять участие в допросе командира фашистского минзага «Ульм» корветен-капитана Бита, спасенного из воды.
Поначалу Бит упорно отказывался говорить, ссылаясь на незнание английского языка. Однако четыреста граммов виски, принятые как «средство от простуды», наконец сделали свое дело. Капитан заговорил на английском. Вперив захмелевший взгляд в Ивлиева, он спросил:
– Почему у вас на корабле советский офицер?
– Странный вопрос, – усмехнулся старший помощник. – Они наши союзники.
– Мы должны быть союзниками против русских.
Этот ответ немецкого корветен-капитана вызвал искреннее возмущение всех присутствующих на допросе.
А дальше был переход эсминцев в главную военно-морскую базу Великобритании Скапа-Флоу. После совместного участия в бою лейтенант советского военно-морского флота Николай Ивлиев стал своим человеком на борту «Онслота». Английские моряки увидели его в деле. А это самое главное.
«Особая» служба
По приезде в Лондон Ивлиев представился послу Ивану Майскому, временно исполняющему обязанности военно-морского атташе контр-адмиралу Николаю Харламову и начальнику конвойной службы капитану 1 ранга Николаю Морозовскому.
«Лондон военного времени, – напишет позже Николай Васильевич, – был чем-то вроде дипломатической «Мекки» для всего остального мира. Он приютил на своих пространствах официальных и неофициальных представителей как свободных, независимых, так и оккупированных фашистами государств.
В этом городе сосуществовали представительства самых различных течений, иногда даже противоположных политических систем одной и той же страны: от короля Хокона VII и югославского Петра II до главы французского движения Сопротивления генерала де Голля и югославских партизан.
Советский Союз имел в Лондоне отдельное посольство – при так называемых «малых государствах».
Попав в эту дипломатическую «Мекку», молодой лейтенант, признаться, поначалу оробел. «Мои личные скромные возможности, а тем более далеко не элитная биография никак не соответствовали тем поистине историческим задачам, которые предстояло решать в сложных, неординарных военных условиях», – считал Ивлиев.
Здесь, в столице Великобритании, он познакомился с братьями Голицыными, графиней Толстой и ее племянником – молодым графом Михаилом Толстым. Он же был далек от графских кровей. Родился, как говорит сам Николай Васильевич, «на диком крестьянском хуторе» в голой заволжской степи, где-то между Камышином и станцией Кайсацкой. С детства помнит одну безрадостную картину: под горячим солнцем до самого горизонта колышутся ковыли, взмывают в небо пыльные смерчи, катятся высохшие перекати-поле. Он всегда считал, что песня «Степь да степь кругом» – о его родине, со знойными миражами летом и жестокими вьюжными бурями зимой. Именно в их степи, как и поется в песне, замерзали сбившиеся с дороги ямщики. Впрочем, не только ямщики. Такая горькая участь постигла одного из братьев Николая.
Всего их, братьев и сестер Ивлиевых, в семье было тринадцать. И он, Николушка, – самый младший. Ему больше других и доставалось от мачехи. Весь свой гнев и раздражение «новая мать», как представил ее отец, вымещала на самом младшем и беззащитном члене семьи: нередко забывала покормить, в жестокие зимние морозы и пургу посылала к соседям за хозяйственными безделушками, часто поколачивала ребенка. Она не очень-то и скрывала свое намерение – избавиться от лишнего рта. И, возможно, избавилась бы, да Николке несказанно повезло. Однажды на их хутор приехал брат отца – Иван Степанович с семьей.
Понаблюдав за мачехой, поговорив с соседями, дядя быстро смекнул, что дела младшего племянника плохи. И он уговорил брата отдать сына ему на воспитание. Так Николка попал с семьей дяди сначала в Сталинград, потом все вместе переехали в Ростов-на-Дону. Здесь он окончил среднюю школу. Пришло время определяться в жизни.
А тут и сама жизнь дала подсказку. Однажды вместе со своим одноклассником и другом Васей Григорьевым они прочитали в газете объявление о наборе в Севастопольское высшее военно-морское училище.
Оно только открывалось и делало первый набор. Откровенно говоря, два друга вовсе не собирались становиться курсантами. А вот прокатиться до Севастополя и обратно за государственный счет (военкомат выписывал поступающим проездные документы), увидеть море, поплавать, позагорать очень хотелось. После этакой во всех отношениях приятной поездки друзья собирались возвратиться в родной Ростов-на-Дону и поступать в один из местных институтов.
Исполнить мечту было несложно. Для этого на вступительных экзаменах следовало получить двойку. Что ж, задумано – сделано. На первом же экзамене Николай и Василий удостоились столь высокого балла. И все бы хорошо, можно было отправляться на вокзал, но Ивлиев вдруг почувствовал себя плохо. Обратился к врачам. Оказалось, у него сильно поднялась температура. Николая поместили в лазарет училища береговой охраны. В его родном военно-морском училище лазарет пока не построили.
Больничная койка, по сути, изменила жизнь Николая Ивлиева. В лазарете он познакомился с курсантами выпускного курса. Ребята оказались как на подбор – крепкие, спортивные, загорелые. С ними было весело и интересно. Узнав о проделке ростовских друзей, они высмеяли Николая, обозвав его «салагой». Кто такой «салага», Ивлиев толком не знал. Но, как скажет потом Николай Васильевич, «с ужасом, почти физически ощутил, какую роковую ошибку совершаю».
Выйдя из лазарета, Ивлиев узнал, что экзамены уже закончились. Однако он добился встречи с председателем приемной комиссии и потребовал переэкзаменовки, ссылаясь на то, что полученная прежде двойка – результат высокой температуры и болезни.
С трудом ему удалось убедить председателя, но тем не менее он своего добился. Экзамены пересдал и набрал необходимый проходной балл. Каково же было счастье Николая, когда он увидел свою фамилию в списках зачисленных курсантов высшего военно-морского училища им. П. Нахимова.
Шел 1937 год. Первый набор состоялся, но училища, по сути, не существовало. Еще только строился учебный корпус, общежитие, спортивная база, жилой офицерский городок.
Все эти объекты возводились на каменистом побережье между бухтами Стрелецкой и Песочной, что под Севастополем. В свободное от учебы время курсанты трудились на стройке. А ютиться приходилось в палатках.