Объединенное войско самозванца направилось от Путивля к Туле: этот марш был поистине триумфальным, «истинного царевича» стекались приветствовать толпы народу. Из-под Тулы Лжедмитрий отправил в Москву Г. Г. Пушкина и Н. М. Плещеева с призывом к горожанам свергнуть Годуновых и признать его права на престол. Посланцы Лжедмитрия прибыли в село Красное, где их уже ждали, а 1 июня 1605 г. грамота самозванца была зачитана на Красной площади. Согласно разрядным записям, при большом скоплении народа выступил также Б. Я. Бельский, подтвердивший законность «царского» происхождения Лжедмитрия. Его слова послужили сигналом к мятежу: московский люд, полтора месяца назад присягнувший Федору Борисовичу, захватил царя, его мать Марию Григорьевну и сестру, царевну Ксению; все они были помещены под арест. Затем начались грабежи у родни и сторонников Годуновых. Могилу царя Бориса в Архангельском соборе вскрыли, и его останки перезахоронили на том участке кладбища Варсонофьевского монастыря, где предавали земле бездомных и убогих.
Присяга новому царю была принесена, и московские вельможи заспешили в Тулу, чтобы передать самозванцу государственную печать, ключи от кремлевской казны, царские одежды и парадные доспехи. В Москве, однако, оставались царская семья и первый русский патриарх Иов, представлявшие серьезную угрозу не столько для Лжедмитрия, сколько для продажного московского боярства, – знать бы, как дело дальше повернется. Десятого июня участь страдальцев была решена. Сначала бояре Басманов, Голицын, Рубец-Мосальский, дворянин Молчанов и дьяк Шерефединов низложили и выслали из столицы патриарха, не признавшего самозванного царя. Затем с помощью трех стрельцов был совершен тягчайший для православного человека грех – цареубийство. Федор Борисович оказал сопротивление, поскольку «не по младости» дал Бог ему мужество. Клятвопреступники стали убийцами, что закономерно, причем убийцами трусливыми: народу объявили, что царь и царица приняли яд «от страстей». Всех родственников Годуновых, 74 семьи, отправили в ссылку. Московские бояре умели жестоко расправляться с политическими противниками.
Двадцатого июня 1605 г. Лжедмитрий торжественно въехал в столицу, а 21 июня в Успенском соборе венчался на царство. При этом иезуит-ксендз Черниковский приветствовал самозванца на латыни. Заметим, что 21 июля по юлианскому календарю – это (тогда) 31 июля по календарю григорианскому. То есть венчание Лжедмитрия на царство состоялось точно в день смерти Игнатия Лойолы! Что это? Случайное совпадение или соблюдение тщательно продуманного иезуитами ритуала?
На патриаршество самозванец велел избирать митрополита Рязанского и Муромского Игнатия, первым из архиереев поддержавшего его войска. «Иезуиты же, зная грека Игнатия, бывшего папежской ереси, а потом в Рязани архиепископом, которого, хотя прочие все архиереи не хотели, однако ж, опасаясь из того большей беды, по повелению его поставили на патриаршество».[64] Современные исследования Н. Селищева позволяют утверждать, что лжепатриарх Игнатий получил схоластическое образование у римских иезуитов, после чего был внедрен в качестве агента влияния через греческий Афон на Русь.[65]
Правление нового царя началось с милостей: всем боярским родам, подвергнутым опале при Годунове, были возвращены прежние звания и имущество. Романовы, Шереметевы, Голицыны, Долгорукие, Куракины и другие вернулись из ссылки. Филарет получил сан митрополита Ростовского. Сняли опалу и с родственников Годуновых – некоторые из них были назначены воеводами в Сибири и других отдаленных местах России. Лжедмитрий не только погасил долги московского правительства, но и удвоил жалованье сановникам и войску, а также отменил часть торговых пошлин. Эти мероприятия были рассчитаны на повышение популярности самозванца в глазах общества.
Однако некоторые его действия, вроде бы призванные показать доверие к подданным, вызывают недоумение. Вступив на престол, он поставил во главе московского войска бояр, которые изменили прежнему государю, и отпустил значительное число иноземных драбантов,[66] наградив их за верную службу. И это притом, что еще 16 июня, будучи в Коломне, он сказал немецкой депутации, что верит им больше, чем «своим русским». Принятые им решения имели негативные последствия. Во-первых, охрана была ослаблена. Во-вторых, отпущенные домой не выехали из Москвы, а потребовали повысить им вознаграждение. Не удивительно, что группы вооруженных иноземцев, преимущественно поляков, постепенно начали вызывать глухое неудовольствие у жителей столицы.
Тем временем русские вельможи уже строили заговоры против человека, в преданности которому клялись при крестном целовании несколько дней назад. Первым начал плести интригу Василий Шуйский, изменивший до этого Годуновым и призывавший москвичей признать «истинного царевича». Будучи Рюриковичем, Шуйский сам претендовал на московский трон, потому-то практически сразу и начал компанию по дискредитации Лжедмитрия.
Характер боярина прекрасно описал С. Ф. Платонов:
«Этот человек не стеснялся менять свои показания в деле Дмитрия: в 1591 г. он установил факт самоубийства Дмитрия и невиновность Бориса; после смерти Годунова перед народом обвинял его в убийстве, признал самозванца подлинным Дмитрием и этим вызвал свержение Годуновых. Но едва Лжедмитрий был признан Москвой, как Шуйский начал против него интригу, объявляя его самозванцем».[67]
На Шуйского донесли, он был арестован и вместе с братьями Дмитрием и Иваном предстал перед Земским собором. Собор приговорил боярина к смерти, но Лжедмитрий милостиво сохранил ему жизнь, что было еще одной стратегической ошибкой самозванца. Но еще большей ошибкой стало возвращение прощенного Шуйского в конце 1605 г. в Москву.
Едва Шуйский появился, в боярской среде возник новый заговор. Возглавили его Шуйские и Голицыны. К польскому королю Сигизмунду III было направлено тайное посольство во главе с И. Р. Безобразовым, который вел переговоры о браке Лжедмитрия I с Мариной Мнишек, но главное – от имени бояр предложил московский престол сыну Сигизмунда Владиславу.[68]
Секретная служба Лжедмитрия I боярский заговор не выявила, как не выявила и появление на юге России очередного самозванца, прозванного Лжепетром. В народе ходили слухи (кем-то сознательно запущенные), что в 1592 г. царица Ирина родила мальчика, которого Борис Годунов подменил на девочку. Следуя этой версии, весной 1606 г., под влиянием головокружительных успехов Лжедмитрия, казачество выдвинуло в качестве «своего» самозванца «молодого товарища» Илейку Муромца (Илью Коровина), который и стал именоваться сыном царя Федора Ивановича, Петром. Примечательно, что ранее, весной 1605 г., Илейка находился в войсках Лжедмитрия и вместе с его армией оказался в Москве, где жил до Петрова дня (12 июля) на дворе у подьячего Дементия Тимофеева. Летом 1605 г. Илейка покинул столицу вместе с войском князя И. Д. Хворостина, которое было послано самозванцем для взятия Астрахани и ареста воевод, оставшихся верными Годуновым.
Выступая перед думными боярами вскоре после убийства Лжедмитрия (май 1606 г.), польские королевские послы, заявили, что в начале ноября «в Путивль прибыл с донскими казаками Петр Федорович, Недвядко по фамилии, который назвался сыном покойного царя Федора Ивановича». К нему пристали все северяне и вышеупомянутый Болотников «с небольшим отрядом войска».[69] Это заявление позволяет предположить, что человек, выдававший себя за Петра, мог быть ставленником иезуитов; после пленения в 1607 г. он выдал следствию свою биографию-легенду.
Вернемся, однако, к повествованию.
Весной 1606 г. несколько тысяч казаков сначала направились в Астрахань, а затем поднялись вверх по Волге до Самары, занимаясь по пути заурядным разбоем. В Самаре к Лжепетру от Лжедмитрия прибыл гонец с повелением «племяннику» идти к Москве «наспех», и тот послушался. Если Лжепетр действительно был ставленником иезуитов и рассчитывал на то, что «московский царь» подтвердит «истинность» его рождения от Михаила Федоровича, то тогда его появление в Москве усиливало позиции Лжедмитрия в столице. Возможно также, что Лжедмитрий надеялся устранить соперника позже.
Нельзя исключить и то, что появление Лжепетра было частью боярского плана свержения Лжедмитрия и что большую роль в этом сыграли те силы, которые хотели отвлечь внимание «царя» от процессов, происходивших в придворной среде. А отвлечь можно было в первую очередь «военными играми», которые, по свидетельству современников, самозванец любил и, участвуя в них, вел себя как простой ландскнехт.
Зимой 1605/06 гг. в подмосковном селе Большие Вяземы для потехи «царя» построили ледяную крепость, оборону в которой держали московские бояре, а Лжедмитрий с поляками и своими телохранителями должен был брать ее приступом.
«Оружием с обеих сторон должны были быть только снежки. <…> Воспользовавшись удобным случаем, немцы примешали к снегу другие твердые вещества и насажали русским синяков под глазами».[70]
После штурма к самозванцу подошел один из бояр, «предостерег его и сказал, чтобы он эту игру прекратил, ибо многие бояре и князья очень злы на немцев <…> и чтобы он помнил, что среди них много изменников и что у каждого князя и боярина есть длинный острый нож, тогда как он и его немцы сняли с себя верхнее и нижнее оружие и нападают только со снежками, ведь легко может случиться большое несчастье».[71]
К весне 1606 г. личная охрана самозванца была несколько усилена:
«В январе он назначил трех капитанов. Первый – француз, чисто говоривший по-немецки, – был благочестивым и рассудительным человеком, звали его Яков Маржерет, и у него под началом было 100 копейщиков. <…> Второго капитана, лифляндца из Курляндии, звали Матвей Кнутсон, ему были вверены 100 алебардников. <…> Третий капитан был шотландец, по имени Альберт Вандтман, но его обычно звали паном Скотницким, так как он долго жил в Польше. У него также было 100 алебардников. <…> Одна половина этой стражи должна была оберегать царя одни сутки, а другая половина – следующие сутки. Это вызвало большое недовольство, особенно среди московских вельмож, говоривших между собою: „Смотрите, наш государь уже теперь показывает этой стражей, что он и сейчас не хочет на нас смотреть, а что еще будет, когда приедет польская панна со столькими поляками, немцами и казаками“».[72]
При выездах царя сопровождала польская рота во главе с ротмистром Матвеем Домарацким (Доморацким).
Телохранители получали значительное денежное жалованье и поместья.
Русскими советниками Лжедмитрия являлись Б. Бельский и П. Басманов, польскими – братья Я. и С. Бучинские. Охрану Кремля несли стрельцы Стремянного полка.
Главным недостатком охраны самозванца следует считать слабую организацию разведки и контрразведки и, как следствие, отсутствие достоверной оперативной информации о замыслах и планах многочисленных политических противников.
Второго мая 1606 г., во время въезда в Москву Марины Мнишек, Лжедмитрий инкогнито находился в толпе с минимальной охраной во главе с Басмановым. Всего же на свадьбу «царя московского» прибыло от двух до шести тысяч иностранцев (в основном из Речи Посполитой), среди которых, по данным митрополита Макария, были пять иезуитов.
Некоторые историки объясняют пренебрежение мерами личной безопасности со стороны Лжедмитрия его уверенностью в своем царственном происхождении, он не слушал предупреждения бояр о безрассудности такого поведения. Вероятно, самозванец слишком уверовал в провидение Господне, защищающее его от любых невзгод и измен.
Но возможен и другой вариант, при котором мнимая «беспечность» служила дымовой завесой для маскировки истинных планов, которые должны были реализоваться вскоре после свадьбы.
Свадьба Лжедмитрия и Марины Мнишек состоялась 8 мая 1606 г., венчал, миропомазал и причастил новобрачных лжепатриарх Игнатий. При Марине находился в соборе ее духовник иезуит Савицкий, а иезуит Черниковский снова произнес речь на латыни.
«И вот в первые же дни после своего брака самозванец решился приступить к осуществлению своего намерения. „Пора мне, – говорил он 16 мая князю Константину Вишневецкому в присутствии двух своих секретарей, братьев Бучинских, – промышлять о своем деле, чтобы государство свое утвердить и веру костела Римского распространить. А начать нужно с того, чтобы побить бояр; если не побить бояр, то мне самому быть от них убиту, но лишь только побью бояр, тогда что хочу сделаю“. Когда ему заметили, что за бояр русские станут всею землею, самозванец отвечал: „У меня все обдумано. Я велел вывезти за город все пушки, будто для воинской потехи, и дал наказ, чтобы в следующее воскресенье, 18 мая, выехали туда будто бы смотреть стрельбу все поляки и литовцы в полном вооружении, а сам выеду со всеми боярами и дворянами, которые будут без оружия. И как только начнут стрелять из пушек, тотчас поляки и литовцы ударят на бояр и перебьют их; я даже назначил, кому кого убить из бояр“. Указав затем на некоторые прежние свои действия, весьма смелые, но имевшие успех, Лжедимитрий утверждал, что вполне надеется успеть и теперь, и в заключение с клятвою произнес: „В следующее воскресенье, 18 мая, непременно побить на стрельбе всех бояр, и дворян лучших, и детей боярских, и голов, и сотников, и стрельцов, и черных людей, которые станут за них. А совершив то, я тотчас велю ставить римские костелы, в церквах же русских петь не велю и совершу все, на чем присягал папе, и кардиналам, и арцибискупам, и бискупам, и как написал под клятвою в записи своей (сандомирскому) воеводе“».[73]
Директор Императорской публичной библиотеки А. Ф. Бычков опубликовал в 1878 г. отрывки из «росписи» самозванца, относящейся к маю 1606 г. В ней действительно указывается, какому из поляков убить или пленить того или иного русского князя, боярина, дворянина или купца.[74]
Скорее всего, бояре через своих информаторов получили сведения о намерениях Лжедмитрия и назначили свое выступление на 17 мая. Руководители заговора, В. Шуйский, В. Голицын и И. Куракин, обязались друг другу: «А кто <…> будет из них царем, тот не должен никому мстить за прежние досады, но по общему совету управлять Российским царством».[75]
Бояре склонили на свою сторону новгородские и псковские войска численностью 18 тысяч человек, стоявшие под Москвой в ожидании похода на Крым. Не исключено, что ратникам обещали вместо дальнего похода отпустить по домам.
Шуйский успокаивал тех, кто испытывал определенные сомнения: «Если будут все заодно, то бояться нечего: за нас будет несколько сот тысяч, за него – пять тысяч поляков, которые живут не в сборе, а в разных местах».[76]
В заговор оказались вовлечены не только бояре, но и некоторые купцы, а также сотники и пятидесятники московских стрелецких полков. Иностранных наемников, верно служивших Годунову, а после него самозванцу, решили не трогать. И тому были веские причины:
1) после смерти царя наемники автоматически освобождались от присяги, поскольку служили не царствующей фамилии, а определенной персоне;
2) загонять организованные высокопрофессиональные подразделения в «угол» было неразумно и чрезвычайно опасно.
После 10 мая 1606 г. среди московского люда началась массированная информационная война против самозванца. Его не без оснований обвиняли в намерении искоренить православие и уничтожить русское дворянство. Слухи распространялись с завидной быстротой, вовлекая в процесс все новых и новых представителей практически всех социальных слоев. Атмосфера накалялась.
К Лжедмитрию поступали отрывочные сведения о настроениях в Москве. Немецкие алебардщики привели одного из агитаторов во дворец, но самозванец послушал бояр, уверявших, что не стоит обращать внимания на слова пьяного. Лжедмитрий был настолько уверен в своей безопасности, что проигнорировал донесения охраны, трижды (!) письменно докладывавшей ему об опасности.