Нужно думать, что эти же походы запорожских казаков против мусульман разумеет и Ивашка Григорьев, московский стрелец. Ивашка Григорьев, московской рати стрелец, послан был вместе с другими стрельцами августа месяца 1688 года для доставки хлебных запасов из Киева в Новобогородицкий городок. После «отдачи хлебных запасов» Григорьев в Киев ехать не захотел и «остался от своей братьи для гулянья в Новобогородицком городке», а из того городка скоро пробрался вместе с ватагой запорожских казаков в самую Сечь, где на ту пору кошевым атаманом был Филон Лихопой. В Сечи Ивашка Григорьев и прожил больше года среди казаков и принимал участие в походах запорожцев рекой Днепром под турские городки – Кызыкермень, Аслам и Стороханский[109] – и степью под крымские улусы к речке Тонкой. Запорожцы предпринимали эти походы много раз и всякий раз угоняли от крымских улусов и от турецких городов большие конские стада[110].
Возвратившись в Сечь, запорожские казаки решили всех пленных татар числом шесть человек отправить в Батурин и из Батурина доставить в Москву. Для этого выбрано было 30 человек казаков[111] под командой атамана Роговского куреня Семена Ганджи. Посланцы прибыли в Батурин и привезли гетману Мазепе письмо от новопоставленного кошевого атамана Ивана Гусака. В этом письме сказано было то, что, согласно гетманскому желанию добыть подлинные вести «о поганском поведении» татар, запорожские казаки по обыкновению своей молодецкой охоты и по древним обычаям своим, чиня повольность превысокому монаршескому престолу и своему региментарю, гетману малороссийских казаков, собравшись немалым числом, ходили «остерегать» басурманские шляхи и на том промысле счастьем царского пресветлого величества и своей молодецкой отвагой побили перекопскую и городчанскую орду и после того со всей своей ватагой и с Иваном Гусаком, который в нынешнее время (писано декабря 10-го дня) учинился атаманом войсковым, возвратились с языками благополучно в Сечь. Из Сечи кошевой атаман пленных татар отправляет к гетману через лично участвовавших в походе казаков и просит его вельможность оказать за труды и учиненные работы им милость господскую свою. Языков же, сняв с них допрос, к царскому величеству отослать и для «оживления коней и самих (козаков) становище им зимнее доброе в городах показать».
Отправляя это письмо, кошевой Иван Гусак от себя и от всей старшины передавал гетману низкий поклон и обещал «верно и радетельно» пресветлым монархам и самому гетману служить; за то просил своего благодетеля и отца «запорожское войско в призрении и добротной милости блюсти, понеже войско на нужную потребу свою не имеет ничего, надеется на господскую милость одну и ждет, что его вельможность не презрит войско милостивым оком своим».
Гетман Мазепа, несмотря на усердную просьбу кошевого атамана Ивана Гусака, всех посланцев низовых в числе 30 человек в Москву не пустил и дал дозволение ехать к царям только пятнадцати «самым знатным и в промыслах военных труждающимся» казакам; да и то, опасаясь, чтобы «поступок его не был похулен» в Москве, он послал извинительное великим государям письмо, а вместе с тем обращался с просьбой «к своему зело милостивому господину приятелю и благодетелю» князю Василию Голицыну исходатайствовать запорожским посланцам, как «знатным в Запорожье и бывалым в промышленных трудах людям увидеть пресветлые монаршеские великих государей и великой государыни их царского пресветлого величества очи».
Впрочем, ходатайствуя за запорожцев и стараясь о снискании им милости великих государей, гетман Мазепа в то же время представил князю Голицыну неблаговидный поступок запорожских казаков по отношению к царскому толмачу и высказывал просьбу «обличить» по этому поводу казаков «в царствующем граде Москве». Дело касалось толмача Дениса Лихонина, который послан был по царскому указу в Крым и ехал туда вместе с гетманским «посыльщиком» через запорожскую степь. Запорожцы, вообразив почему-то, что оба посланца едут в Крым с целью заключить с ханом мир, схватили их и стали добиваться от них листов; не добившись листов, хотели к пушкам приковать, для чего собирали раду два раза и только под конец, едва через силу, отпустили посланцев в Крым. Гетман, узнав о том, тех казаков немало «гонял», а в их лице и все войско низовое в том непристойном поступке уличал. Откуда дошла к запорожцам весть о цели поездки царского толмача в Крым, гетман никак не мог узнать, и хотя он «накрепко» подверг по тому поводу допросу взятых запорожцами в плен татар, но ничего и от них не узнал: татары говорили одно, что ни запорожцы о том их не спрашивали, ни они о том запорожцам не сказывали[112].
Тем временем запорожские посланцы Ганджи с товарищами и татарские пленники Маймуйлайк Жумашев с другими татарами прибыли в Москву и дали там показания о замыслах турок и татар. Крымский хан, калга-султан и нурредин-султан отправились в Белогородчину; турецкий султан послал из Царьграда хану саблю да кафтан, приказывая ему идти на войну в Мультанскую землю за то, что мусульмане цесарскому величеству поддались. Калга-султан после похода в Белогородчину прошел в Венгерскую землю и скоро думает вернуться в Крым. Сам же турецкий султан находится в Царьграде, войска его стоят по границе от Венгерской земли; цесарские войска вели большие бои с турскими и отняли у турок много городов. С польским королем у хана пересылок нет. А около Перекопа и по Перекопскому валу никаких построек и починок не сделано и только в прошлом году крымцы, услыхав о том, что на Крым московские ратные люди идут, решили на перекопский замок четыре пушки встащить; всех же пушек больших и малых во всем Перекопе будет около ста. Хан же в то время выходил для отпора русских на Молочные Воды со всей ордой, и все татары находились в великом опасении от русских войск. А насчет царского величества войск в предбудущее лето у крымских татар, от взятых ими языков, ходит такая молва, что если настанет весна, то русские двинутся всеми силами на Крым, и татары очень опасаются того. Поэтому хан отдал приказ всем своим ордам в полной готовности быть: кроме того, к приходу русских войск хан надеется заручиться помощью от напских (sic) ногайцев, горских черкес и белогородских татар; а придут ли еще к крымцам калмыки, о том не известно никому. Правда, раньше этого времени послы калмыцкие часто приезжали в Крым, да и теперь калмыцкий посол с отрядом в 1000 человек и с 3000 для продажи коней в Белогородчину пошел, но какие цели имеет он, также не известно никому. От турского султана крымцы помощи не ждут, потому что турский султан едва ли будет в состоянии сам себя «очистить» от цесарских войск. На хлеб у крымцев в прошлом году был урожай, и в нем они скудости не имеют никакой. В таком же положении находятся и жители Кызыкерменя, Шахкерменя (Шагинкерменя) и других турских городов: около них строений и починок нет никаких[113].
Прибывшим в Москву запорожским посланцам дано было по приезде на харчи: денег 1 рубль, вина 3 ведра, меду 3 ведра, пива 8 ведер; потом по докладу князя Василия Голицына выдано было на харчи: денег 1 рубль, вина и меду по 4 ведра, пива 12 ведер. Для выдачи же продовольствия на последующие дни взяли во внимание роспись, представленную в октябре и ноябре месяцах, когда в Москву приезжали запорожские посланцы Матвей Ватага и Яков Гусак с пленными татарами. Рассмотрев поданную роспись, великие государи января 13-го дня приказали выдать Семену Гандженку и всем его товарищам в такой мере продовольствие, какое выдано было Якову Гусаку. А именно: Семену по 2 алтына, казакам по 10 денег, вина Семену по 3 чарки, меду и пива по 3 кружки; казакам вина по 2 чарки, меду и пива по 2 кружки в день. На отпуске дано: Семену денег 6 рублей, сукна аглинского 5 аршин, тафты 5 аршин, пару соболей в 2 рубля; казакам денег по 3 рубля, сукна по одному аглинскому, соболей по паре в два рубля. В дорогу поденного корму на 3 недели по тому же, по чему им давано на Москве, да дан купленный в ряду осетрик; кроме того, питья по два ведра пива и вина. А на приезде, как были запорожские посланцы у руки великих государей, в тот день дан им корм вместо стола с поденным вдвое. Для топления избы и для приготовления кушаньев давалось им по возу дров на неделю да для вечернего сидения по две деньги сальных свечей на сутки[114].
В день отъезда из Москвы запорожские посланцы получили две царские грамоты для передачи их гетману Мазепе и кошевому атаману Гусаку. В грамоте к Мазепе государи «похваляли» гетмана за его верную службу и за прислание взятых в плен татар и приказывали написать от себя к кошевому атаману и всему войску с теми же запорожцами письмо с наказом чинить над турскими и крымскими людьми всякие промыслы, доносить о всех воинских поведениях гетману малороссийских казаков и, согласно прежним царским указам, оказывать полное повиновение ему. В грамоте к кошевому атаману Гусаку высказывалась такая же похвала низовым запорожским казакам за их верную службу великим государям и так же предписывалось, насколько Бог подаст помощи, промышлять над турскими и крымскими людьми[115].
В то время, когда цари и гетман Мазепа всякими мерами старались удержать возле себя запорожских казаков, в это же самое время на них простирали взоры свои и мусульманские соседи их. Так, в начале декабря месяца пришло от кызыкерменского бея Тимур-шаха-мурзы к кошевому атаману Ивану Гусаку письмо, которое произвело немалое смятение в среде казаков. Письмо это прислано было с видимой целью размена пленных татар на пленных казаков, но с действительной целью завязать сношение с войском низовым: турки знали о приготовлениях русских по второму походу на Крым и потому хотели заручиться союзом с запорожцами против них[116]. Запорожцы поняли, разумеется, настоящую цель присылки письма, и потому многие из них приняли кызыкерменского гонца далеко не так равнодушно, как следовало того ожидать. Собравшись на общую раду в Сечи, они стали шуметь и кричать: одни говорили, что было бы весьма хорошо для войска заключить с Крымом мирный договор и тем открыть с татарами свободный торг; другие, напротив того, доказывали, что крымцам верить нельзя, а нужно с ними воевать. Последние ждали, что живший в ту пору в Запорожье начальник русских войск Григорий Косагов поведет казаков на Крым и откроет с татарами войну. Не для чего иного построен и Новобогородицкий городок, как для борьбы с врагами святого креста. Но надежды на Косагова по-прежнему оставались для запорожцев все еще одной мечтой, и все Запорожье сильно волновалось чрез то: «Нас просто обманывают – говорят, будто крепость построена для военного времени, а на войну не идут, и выходит, что ее построили только в досаду нам»[117]. Однако к серьезным последствиям это волнение, как и большая часть всех подобных волнений среди запорожских казаков, не привело, тем более что с наступлением весны 1689 года русские цари безотлагательно решили предпринять второй поход на Крым.
Глава 4
Второй поход русско-казацких войск на Крым. Движение русско-казацких войск к Перекопу и возвращение их назад чрез речку Белозерку к реке Самаре. Бунт иноков Самарско-Николаевского монастыря и усмирение их русскими войсками. Построение русскими новой крепости выше Вольного брода на реке Самаре. Посольство от крымского хана к запорожским казакам с мирными предложениями. Удаление князя Голицына из Запорожья и ответ запорожцев крымскому хану. Недовольство гетмана Мазепы на запорожцев за сношение их с ханом. Сношение запорожских казаков с польским королем. Волнение и моровая язва в Запорожье. Установление дружеских отношений между гетманом Мазепой и запорожскими казаками. Приготовления запорожцев к борьбе против басурман
Несмотря на печальный результат первого похода русских на Крым, московское правительство не думало оставлять мысли о борьбе с ханом и в 1689 году снова двинуло свои войска в числе 112 000 человек против татар. В этом походе принимало участие и войско запорожских низовых казаков. И на этот раз начальником русских войск назначен был князь Василий Васильевич Голицын, но гетманом малороссийских казаков был уже не Самойлович, а Иван Мазепа, а кошевым атаманом запорожских казаков состоял Иван Петрович Гусак, сменивший собой Филона Лихопоя. Иван Гусак еще в апреле месяце, 11-го числа, сообщил гетману приятную весть о разбитии цесарцами турок под Адрианополем и вслед за этим сообщением поспешил выступить со своим войском в помощь русско-казацким полкам[118]. На этот раз путь военачальников шел через реки – Орель, Самару, Карачокрак, Белозерку и Каирку, далее через Овечьи Воды, Зеленую и Черную долину и Каланчак[119]. Во время пути русско-казацкие войска выдержали два сражения – одно, пройдя Зеленую долину, мая 14-го дня; другое в Черной долине мая 16-го дня. Вероятно, к этому же времени нужно отнести показание казака «Сеченского» полка, уроженца города Кишенки, Юшки Гаврилова[120] о действиях Сеченского полковника Лугивского, ходившего из Запорожья с московскими полками под Перекоп, о возвращении его из-под Перекопа назад, о хождении самого Юшки Гаврилова с товарищами для загона лошадей под город Кызыкермень и о взятии его там с двумя казаками в турецкий полон[121].
Мая 20-го дня соединенные русско-казацкие войска были уже у Перекопа, и хотя второй поход их на Крым не был так несчастлив, как первый, но все же результаты его были слишком невелики. Простояв у Перекопа несколько времени в тщетной надежде на предложение мира со стороны татар, русско-казацкие войска повернули от Крыма назад. Июня 1-го дня князь Голицын достиг речки Белозерки, левого притока Днепра, и расположился лагерем в виду Запорожской Сечи, желая дать отдых своим войскам. Простояв у речки Белозерки в течение нескольких дней, Голицын снялся с лагеря и поднялся выше в степь. Июня 12-го дня он дошел до речки Самары и остановился в виду Новобогородицкого городка.
В это время произошло печальное дело осады русскими войсками Самарско-Николаевского запорожского монастыря. Запорожские казаки, наружно примирившиеся с мыслью о построении на реке Самаре русских городков, в душе не переставали, однако, возмущаться против московского правительства за построение их, и в этом усердно поддерживали казаков иноки Самарско-Николаевского монастыря. Возмущение против русских поднято было каким-то монахом из польских шляхтичей и подготовлено еще раньше возвращения Голицына из второго похода на Крым. С возвращением же из Крыма князь Голицын решил искоренить всякую мысль о вражде иноков к русским и велел обложить войсками кругом весь монастырь. Тщетно кошевой атаман Иван Гусак хлопотал у Голицына и у его любимца гетмана Мазепы о помиловании иноков, русские войска, несмотря на все просьбы кошевого Гусака, «облегли крепким облежанием» весь монастырь, прекратили всякий выход из него монахам и вход в него посторонним лицам, захватили в свои руки всю монашенствующую братию и подвергли ее жестоким пыткам и истязаниям. После этого благосостояние Самарско-Николаевского монастыря надолго пало и из стен его немало разбежалось иноков, искавших себе спасения в дальних от Запорожья странах и в безопасных от всяких нападений обителях[122].
В это же время князь Василий Голицын, стоя в Новобогородицкой крепости, отдал приказание построить на реке Самаре в урочище Сорок Байраков, выше Вольного брода, обыскав место, новый город «со всеми городовыми крепостями и с оборонною от неприятелей твердынею, в которой бы крепости могло построиться и жить, кроме воеводского двора и церковного места, и казенных и зелейных амбаров и погребов, 500 человекам ратным людям пешого строя»[123].
Город этот заложен был после осмотра местности полковником Вильямом фон Заленом июня 20-го дня 1689 года и окончен июля 18-го дня того же года. Он построен был рейтарами и солдатами под руководством воеводы Ивана Вольшского и дьяка Макара Полянского «на угожом и оборонном месте, у вод, родников, лесов, сенных покосов, ровных и хлебородных полей». В нем возведены были: воеводский двор, приказная изба, казенный погреб, для полковых и хлебных припасов амбары, 50 для служилых людей изб, а по углам сделаны были особые выводы. Вокруг города сделан был ров и вокруг рва земляной в 600 сажен длины от поля вал или окоп; по тому валу устроены были караульные и проездные с верхним боем башни и поставлены рогатки, а по горе от реки Самары поделаны надолбы; по стенам поставлено было 50 раскатов, а с двух противоположных сторон устроено было двое, по две сажени ширины, ворот. Мерой весь город тот 376 сажен без 12 вершков; вышина городовой стены в пошве (подошве) 8 сажен; высота до щита – 2 сажени; щит по стене высоты с лицевой стороны у сажени, с внутренней стороны 1 сажень; всей вышины городовой стены со щитом полутретьи сажени. «А от города к реке Самаре, по обеим сторонам реки лес большой и учинен заповедник вниз реки по Великий курган, что ниже Вольного брода, а вверх по Великий буерак и по лесок, который вышел из большого леса в тот Великий буерак».