Вот только…
На самом-то деле…
Все вовсе не так.
Эта мысль обрушивается на меня с такой силой, что приходится сесть, а на глазах выступают слезы.
Это никакой не мой дом.
И блин, как же мне становится больно, когда я это понимаю. Это дом Зака. И если б Зак разрешил Тому остаться, то я ни черта не смог бы с этим поделать. Нет, я знаю, что Зак хочет его видеть не больше меня. Суть не в этом. А в том, что Зак так отчаянно старался сделать все, чтобы я чувствовал себя здесь как дома. Пока я, давая той дурацкой птице в груди управлять моей жизнью, обижал его – единственного человека на всем белом свете, которого не хочу обидеть, – лишь потому, что мне страшно. И за это я себя ненавижу.
Он так терпеливо ждал меня. Пытался заманить меня внутрь, точно уличную кошку, которой оставляют молоко в надежде, что однажды она решится переступить порог. А может, я и впрямь птица, как часто говорит Зак. Он разбросал хлебные крошки, сделал из них тропинку до своей двери, а я был таким идиотом, что просто зашел внутрь. Я думал, это своего рода ловушка. Может, так и есть. Только у нее другое название.
Дом.
Зак – первый человек за всю мою жизнь, который по-настоящему захотел меня. Я не о сексе. В этом смысле меня кто только не хотел. Но Зак единственный захотел, чтобы я всегда был с ним рядом. На работе, после работы, в Коде. И теперь он хочет дать мне настоящий дом. Которого у меня никогда не было.
Вот почему я так сильно люблю его.
Все это время я размышлял о разных типах любви – о довольной любви Джареда, об изумленной любви Мэтта, о трепетной любви Зака. Я думал, моя любовь окажется похожа на какую-то из этих трех. Теперь я понимаю, что у меня собственный тип любви. Любить для меня значит принадлежать. До Зака у меня не было ничего, с чем я был бы связан. Но теперь я знаю. Я связан с ним. И принадлежу ему.
Вот так. Все очень просто.
Глава 14
Зак…
Когда Анжело ушел, все на секунду затихло.
– Господи, – пробормотал Мэтт, качая головой и краем футболки вытирая с лица кровь. – Вот ведь маленький психопат. – Было сложно сказать, впечатлен он или рассержен. Он оглянулся на Джареда. Тот еще не разогнулся, но хотя бы начал нормально дышать. – Ты в порядке? – Джаред кивнул, но так и не сделал попытки выпрямиться.
Позади меня раздался саркастичный смех Тома. Мы все оглянулись на него. Он смотрел на меня.
– Ну хорош, Зак. Нет, я понимаю, иногда тянет к отбросам, но серьезно, неужели это твой максимум?
Во мне поднялась ненависть, и я увидел ее отражение на лицах Мэтта и Джареда.
– Убирайся вон!
– Ладно тебе, малыш. Это просто смешно. Неужели ты скорее останешься играть в домик с этим маленьким уголовником, чем… – Я не дослушал его. Мне это было не нужно.
– Да!
Улыбка на его лице дрогнула и медленно начала сползать.
– Да, я скорее останусь играть в домик с Анжело, чем буду твоей подстилкой. И ничто – абсолютно ничто – моего решения не изменит. Не понимаю, как я вообще выносил тебя и твои прикосновения. А теперь убирайся нахер! – Я не стал дожидаться его реакции. Мне было необходимо увидеть Анжело. Я повернулся к Мэтту. – Если через две минуты он не уйдет, арестуй его.
Мэтт улыбнулся мне. Что бы там Анжело ни выкидывал, я знал: Мэтт любит его, как брата.
– С удовольствием.
Я зашел в спальню, и в то же миг в моих руках оказался Анжело. Он так сильно влетел в меня, что я упал бы, не окажись позади стена. Уткнувшись лицом мне в шею, он крепко-крепко в меня вцепился.
– Прости меня, – прошептал он.
– Не надо. Я ни за что на тебя не злюсь. А вот перед Мэттом с Джаредом тебе лучше бы извиниться. У Мэтта идет кровь, и ты довольно сильно приложил Джареда.
Он издал звук, который мог быть как всхлипом, так и смешком. Потом проговорил:
– Я разбил твою лампу.
– Не страшно. Я купил ее на распродаже.
– Просто, блин, так взбесился, когда увидел его да еще тут.
Я рассмеялся.
– Правда? Вот уж не ожидал. – Но он не засмеялся вместе со мной.
– Самое идиотское, что я захотел убить его за то, что он зашел ко мне в дом. Но потом я понял… – Он затих. Его затрясло, и я осознал, что он плачет и даже не пытается скрыть это от меня. – Это ведь не мой дом, да, Зак? Я был таким идиотом, думая, будто он мой. Но это не так. Это не мой дом. Это твой дом.
Я был донельзя удивлен. Такое даже не приходило мне в голову. Мне казалось, у Анжело хватает причин, чтобы взбеситься при виде Тома – вне зависимости от того, кому принадлежит дом, в который он заявился.
А потом еле слышным шепотом он промолвил:
– Я здесь словно дома.
Я только и мог, что обнять его еще крепче.
– Анж, стоит тебе захотеть – и этот дом станет твоим.
Он все еще цеплялся за меня, спрятав лицо у меня на шее. Я знал, это дает ему ощущение безопасности, и потому просто держал его в объятьях и ждал. И наконец услышал:
– Я уже хочу. – Он больше не плакал. Его голос был тихим, но уверенным, твердым.
Я чуть было не завопил от радости, но сдержался и приказал себе умерить надежды. Он был в таком состоянии, что разрешать ему принимать такое решение прямо сейчас казалось неправильным.
– Ты уверен? Нет ничего, что сделало бы меня счастливей, но я не хочу, чтобы ты делал то, к чему пока не готов.
Он сделал глубокий вдох.
– Я готов. Мое место здесь, Зак. Я принадлежу тебе, и мое место с тобой рядом.
Через пару дней он перебрался ко мне. И на этот раз даже попросил помочь с переездом меня, а не Мэтта. Когда он занял вторую спальню, я, не задавая вопросов, понял, что мне туда вход закрыт. Впрочем, я был не против. Несколько раз в неделю он даже уходил туда спать. Но утром каким-то образом всегда оказывался в моей постели. И я был счастлив, как никогда.
Было, однако, заметно, что он о чем-то переживает. Несколько раз я пытался выведать, что с ним, но он отмахивался, и я решил не давить. Дело было явно не во мне, так что я стал ждать, когда он будет готов рассказать мне обо всем сам.
Ожидание не затянулось надолго. Все открылось в день, когда я пришел с работы и обнаружил, что он ждет меня на диване. Он выглядел до смерти перепуганным, но тянуть не стал. Посмотрел мне прямо в глаза и сказал:
– Мне нужен телефон моей матери.
…Анжело
Даже после разговора с Мэттом мне требуется несколько недель на то, чтобы принять решение. Но вот оно наконец принято, и как только Зак приходит с работы, я прошу ее номер. Его челюсь практически разбивается об пол. Знаю, с его стороны все это так внезапно. Но не с моей. Такое чувство, что я не прекращал думать об этом с того самого дня в Денвере, когда она постучалась ко мне.
Тогда я был не готов. Все произошло слишком неожиданно. Застало меня врасплох. И почему-то я думал, будто, если поговорю с ней, это будет значить, что я простил ее. Не знаю, прав я или нет, но простить ее я пока не готов.
Однако после разговора с Мэттом я осознал, что все не так. Мой звонок ей не будет значить, что я обо всем забыл. Нет. Он будет значить только одно: что возможно когда-нибудь это и впрямь случится.
Зак уходит к своему столу и достает конверт.
– Ты собираешься позвонить ей? – спрашивает он, передавая конверт мне.
– Блин, а зачем еще я бы стал просить ее номер? – огрызаюсь. Знаю, он этого не заслуживает, просто я так нервничаю, что внутри меня все завязывается в узлы. Но он понимает. Конечно, он понимает. Он всматривается в мое лицо так пристально, точно думает, что, если хорошо постараться, то он сможет понять, что творится у меня в голове. Хочется сказать ему, чтоб не тратил зря время. Я сам не понимаю, что у меня в голове.
– Мне остаться? – Мне становится легче, потому что я волновался, не расстроится ли он, если я попрошу его выйти.
– Нет. Надо быть одному.
– Как пожелаешь, ангел. – Он целует меня в лоб. – Схожу в магазин. Все равно у нас закончился кофе.
Он уходит, а я еще долго сижу и смотрю на чертов телефонный номер, который держу в руке. От одной только мысли о звонке меня мутит. Приходится опустить голову между коленей и сосредоточиться на дыхании.
Наконец я собираюсь с силами и беру телефон. Дико нервничаю, пока набираю номер. Дважды бросаю на полпути и отключаюсь. На третий раз начинают идти гудки, и я уже готов положить трубку, когда она вдруг отвечает:
– Алло?
Я так перенервничал из-за самого звонка, что не придумал, что сказать, если она ответит. Чуть было не ляпнул «мама», но оказывается, мне не под силу не только признаться Заку в любви, но и назвать ее мамой. По имени тоже не получается. И я просто молчу.
– Алло? – повторяет она.
Секунда – и я кое-как вымучиваю из себя:
– Это Анжело.
Теперь растерялась уже она. Я слышу изумленный выдох, а потом:
– Анжело? Это на самом деле ты?
Дурацкий вопрос. Кто еще мог позвонить ей и назваться мной? Но все-таки отвечаю:
– Да, это на самом деле я.
– Ох, Анжело. – Она ударяется в слезы. Несколько секунд плачет. Я жду. Потом делает пару глубоких вдохов и говорит: – Я так рада, что ты позвонил! Я хочу, чтоб ты знал, как я сожалею о том дне у тебя дома. Я хотела, чтобы все прошло совершенно иначе.
– Да уж понятно.
– Я думала о тебе.
– Уж не знаю, зачем, после стольких-то лет.
– Анжело, я никогда не переставала о тебе думать. Я понимаю, ты мне не веришь, но, клянусь тебе, это правда. Я вспоминала тебя каждый божий день. – Новая пауза. Наверное, чтобы собраться с духом. Она продолжает, и ее голос теперь еле слышен. – У тебя нет детей, поэтому ты не знаешь, каково это, когда они зовут тебя по ночам, пока маленькие. После того, как я ушла, я стала просыпаться от ощущения, что ты зовешь меня. Не каждую ночь, но достаточно часто. Так продолжалось годы. А потом, когда однажды ночью мне в очередной раз показалось, что ты зовешь меня, я поняла… – Ей приходится на секунду остановиться. Она плачет навзрыд, и я изо всех сил стараюсь не разрыдаться за ней следом. – Я поняла, что прошло шесть лет. Что тебе двенадцать, и что ты, наверное, уже давным-давно не зовешь меня.
Я чувствую, что вот-вот сорвусь, и клянусь себе, что не дам этому случиться.
– Хватит!
– Анжело, я могла бы попробовать объяснить, почему ушла…
– Не надо!
– Я знаю, это было неправильно…
– Ты заткнешься, наконец, или нет? – Она ахает, как от пощечины, а мне, чтобы успокоиться, приходится вытереть глаза и сделать глубокий вдох, после чего я признаюсь ей – уже мягче: – Не хочу говорить об этом. – Потому что ну нафига? Какой смысл ворошить кучу дерьма двадцатилетней давности?
– Хорошо. – В ее голосе замешательство, но еще и капелька облегчения. И я могу понять, почему. – А о чем ты хотел бы поговорить?
Этот вопрос я обдумал заранее. И ответ на него знаю точно.
– О нас с Заком. – Потому что, если мы не договоримся, то можно попрощаться прямо сейчас.
– Хорошо, – говорит она неуверенно, почти вопросительно.
– Я не уйду от него.
– Анжело, я бы никогда об этом не попросила, но…
– Стоп, – говорю я, прерывая ее. – Дай мне закончить.
Секундная пауза, но потом она отвечает:
– Я слушаю.
– Я гей и изменить себя не могу. Вот и все. Хочешь получить шанс узнать меня? Тогда прими сперва, кто я есть. Второе. Я с Заком. И менять это тоже не собираюсь. Никогда. И я не стану выслушивать лекции о Боге или о том, что это грех. Ничего в таком духе. Так что ты должна принять решение прямо сейчас. Потому что больше эту тему я поднимать не буду. В момент, когда ты попытаешься убедить меня, что это неправильно – неважно, сейчас или через год, – я положу трубку и никогда больше не позвоню.
Очень долго она молчит. Так долго, что я начинаю думать, может, она отключилась, а я пропустил щелчок? Но потом она произносит:
– Можно сначала задать тебе один вопрос?
Я удивлен. И все-таки отвечаю:
– Наверное.
– Ты счастлив?
Это удивляет меня еще больше. Сам не знаю, чего я ждал, но точно не такого вопроса. Впрочем, мне не сложно ответить.
– Счастливей, чем когда бы то ни было.
– Это все, чего я хочу, Анжело – чтобы ты был счастлив. Сначала я была шокирована, немного расстроена, но если ты правда счастлив…
– Правда.
– …тогда я могу это принять.
С трудом верится. Честно говоря, я не ожидал, что она так быстро уступит.
– Ты уверена?
Но она без промедления отвечает:
– Я уверена.
Два крошечных слова, но они снимают с моих плеч огромную тяжесть.
– Вы с Заком теперь живете в Коде? – спрашивает она, и я чувствую, как она отчаянно пытается создать ощущение, что у нас все нормально. Каким бы ни было это «нормально» у матери с сыном, которые ни черта друг о друге не знают.
– Да.
– Тебе там нравится?
– Да. Здесь супер. – Неожиданно для себя я понимаю, что это чистая правда. – У нас тут друзья. Мэтт и Джаред. И семья Джареда. С ними кажется, будто и у меня есть семья. В кои-то веки. – Я слышу, как ее дыхание обрывается, и затыкаюсь, поняв, что сказал. – Я не хотел, чтоб оно прозвучало вот так.
– Это хорошо, – говорит она мягко. – Я рада за тебя, Анжело.
Воцаряется долгая тишина. Наверное, никто из нас не знает, что сказать дальше. Наконец она делает глубокий вдох, словно вновь собирается с духом, и говорит:
– Анжело, на Рождество у меня будет отпуск. Как ты считаешь, можно мне приехать повидаться с тобой?
– Нет! – восклицаю я резче, чем собирался. Слышу короткий икающий звук, точно она опять заплакала, и говорю, смягчив голос: – Не в этом году. Я не сказал «никогда». Но пока – нет.
– Хорошо. – Она еще шмыгает носом, но теперь в ее голосе есть надежда. – Может быть… – Она запинается, будто боится продолжить, но все-таки договаривает: – Может быть, тогда в следующем году?
– Вот в следующем году и решим, – говорю я.
– Можно, я буду звонить тебе?
У меня уже голова идет кругом. Я и так сделал гигантский шаг. Не уверен, способен ли зайти еще дальше.
– Не знаю. Я подумаю. Ладно?
– Ладно. – Ее голос уже не такой несчастный. – Анжело, мне так сильно хочется, чтобы мы попробовали опять стать семьей. Я знаю, что после стольких лет прошу слишком многого. Но что бы ты ни пожелал дать мне, я приму все.
– Пока не знаю, на что я готов прямо сейчас.
– Я понимаю.
– У меня такие вещи не особо хорошо получаются. Спроси хоть у Зака. – Я затыкаюсь. Сам не знаю, почему так сказал.
– Анжело, у тебя все получается просто чудесно.
– Да я даже не знаю, как к тебе обращаться.
Она опять молчит, потом произносит реально грустно:
– Ты не можешь называть меня мамой?
– Нет. – Знаю, ей больно это слышать, но тут уж ничего не поделаешь. Не могу я переломить себя.
– Тогда, может быть, Нитой?
– По имени тоже как-то неправильно.
– Тогда я не знаю, как, – неуверенно говорит она.
– Я тоже.
– Как тебе будет удобно, Анжело. Необязательно решать прямо сейчас.
– Ну да. Наверное, нет. – И в этот момент у меня вдруг возникает странное желание дать ей хоть что-то. Не могу объяснить, почему. – Может, я смогу позвонить на Рождество, – бормочу я. Так тихо, что и боюсь, и надеюсь, что она меня не услышит. Но она слышит.
– Это было бы замечательно! – восклицает она и опять плачет, еще сильнее, чем раньше, но теперь я слышу в ее слезах улыбку. Я слышу, сколько счастья подарили ей мои слова. И не понимаю, что чувствую. Радость, облегчение? Или обиду и злость? Во мне бушует столько эмоций, что ни разобраться в них, ни совладать с ними невозможно. Я будто тону, и мне нужно что-нибудь, за что можно уцепиться. Что угодно.
Нет. Не просто что угодно. Мне нужен Зак.
Внезапно больше всего на свете мне хочется, чтобы он оказался рядом. Я хочу позвонить ему на сотовый и позвать его обратно домой. Потому что, пусть он и сказал, что пошел за кофе, я знаю, что он будет бродить по магазину всю чертову ночь, лишь бы дать мне необходимое время. И эта мысль вызывает у меня улыбку.