– Знаешь что? – Он припустил бегом и, поравнявшись со мной, ткнул большим пальцем в противоположном направлении. – Кабинет директора в той стороне.
Я глянул на него, вскинув бровь.
– Ладно, ладно. – Друг потряс головой, словно прогоняя безумную мысль, что я действительно собираюсь неизвестно сколько времени торчать в канцелярии. – Так куда мы?
Я вытащил ключи из кармана джинсов и надел солнцезащитные очки.
– А тебе не все равно?
* * *
– И что ты собираешься делать с деньгами? – спросил Мэдок, рассматривая свою новую татуировку.
Мы забили на школу и разыскали тату-салон, где не обязательно было предъявлять документы. Место называлось «Черные Дебз» – где «дебз» оказалось сокращением от слова «дебютантки». Я сначала не мог взять в толк, что означает это название, а потом осмотрелся и заметил, что абсолютно весь штат этого заведения женского пола.
Нам еще не исполнилось восемнадцать, поэтому по закону мы не могли сделать татуировку без согласия родителей, но здесь всем вроде как было наплевать.
Девица по имени Мэри только что закончила выводить на спине у Мэдока слово Fallen, причем буква «e» была объята пламенем. По мне, так она больше походила на «o», но я ничего не сказал. Мэдок не спрашивал, что означает моя татуировка, и я тоже не собирался лезть к нему в душу.
– Возможностей не так и много, – ответил я, издав звук «гхм», когда игла проткнула кожу над ребром. – Большую часть денег мать отложила на колледж. Я смогу воспользоваться ими только после выпускного. Но мне удалось получить кое-что уже сейчас. Я подумываю купить новую машину, а GT отдать Джексу.
В прошлом году умер мой дед по материнской линии, оставив мне в наследство участок земли и домик рядом с озером Дженива в штате Висконсин. Эта лачуга разваливалась, к тому же не была для нашей семьи чем-то особым, никакие воспоминания с ней связаны не были, поэтому мама согласилась продать ее каким-то застройщикам, которых интересовала только земля. Большую часть денег она положила на счет в банк.
На самом деле, я даже гордился тем, что она настояла на этом. Ей было несвойственно принимать такие ответственные, взрослые решения.
Но при этом я совсем не хотел думать ни о каком колледже.
Мне не нравилась сама мысль о том, как после окончания школы все изменится.
У меня зазвонил телефон, но я отключил звук.
Прикрыв глаза, я слушал трек Cold группы Crossfade, звучавший в салоне, и наслаждался ощущением вонзающейся в кожу иглы. Войдя сюда, я вдруг расслабился и, кажется, даже думать перестал. Мои конечности казались мне невесомыми, и тонна дерьма, которая давила на мои плечи, будто испарилась.
А я могу к этому пристраститься.
Я улыбнулся, представив себя через десять лет сплошь покрытого татуировками просто потому, что мне нравилась боль.
– Хочешь взглянуть? – наконец спросила Аура, тату-мастер, чья голова была украшена дредами.
Я встал и подошел к зеркалу на стене, разглядывая надпись у себя на боку.
Вчера длится вечно. Завтра не наступает никогда.
Эти слова возникли в моей голове буквально из ниоткуда, но они показались мне такими правильными. Шрифт был достаточно неразборчив, и фраза читалась с трудом – именно эту цель я и преследовал.
Татуировка предназначалась для меня, ни для кого больше.
Я покосился на маленькие капельки крови, словно выступившие в самом конце слова «Никогда».
– Об этом я не просил, – проворчал я, бросив грозный взгляд на Ауру в зеркале.
Она надела темные очки и сунула незажженную сигарету в рот.
– Это искусство, малыш, тебе не понять.
И вышла через заднюю дверь на улицу. Судя по всему, покурить.
Впервые за несколько недель я рассмеялся.
Это что-то, когда женщина может так тебя опустить.
Мы расплатились, потом купили в магазине еды и приехали ко мне. Мать отправила мне сообщение, предупредив, что после работы встречается с друзьями, а значит, дома какое-то время никого не будет. Когда мать пила, то не возвращалась, пока не набиралась до беспамятства.
Но, войдя в дом, я увидел – как будто мое настроение и без того не было фиговым, – посылку из Франции.
Она была адресована отцу Тэйт и к нам, похоже, попала по ошибке. Мама, заехав на обед, машинально вскрыла ее. И теперь написала мне записку с просьбой, когда я вернусь домой, отнести коробку соседу.
Ага, не раньше, чем я удовлетворю свое проклятое любопытство.
Когда Мэдок ушел в гараж, захватив с собой еду, чтобы мы перекусили прямо за работой, я отогнул края картонной коробки и тут же закрыл ее снова. Кровь буквально вскипела, и я почувствовал голод, которого не испытывал уже много недель. Я так и не понял, что было в этой коробке, но уловил запах Тэйт, и мое тело сразу же пришло в полную готовность.
Моя непродолжительная эйфория от набитой татуировки медленно испарилась, сменившись бешеной энергией.
Я отнес посылку к соседнему дому и бросил ее на крыльцо, а потом направился в гараж, чтобы с головой окунуться в работу над машиной.
– Подержи фонарь, – скомандовал я Мэдоку.
Он залез под капот еще глубже, в то время как я пытался выкрутить свечи зажигания.
– Перестань давить, – предостерег он. – Иначе они сломаются.
Я замер, крепче сжав в руке разводной ключ, а потом, прищурившись, посмотрел на него.
– Думаешь, мне об этом не известно?
Друг хмыкнул и отвел взгляд, и я кожей чувствовал его осуждение.
Почему я спускаю на него собак?
Покачав головой, я с еще бо́льшим усилием надавил на свечу. Раздался щелчок, и моя рука тут же сорвалась, а тело резко подалось вперед.
– Черт, – проворчал я и швырнул разводной ключ под капот, и он затерялся в царившем там бедламе.
Проклятье.
Я оперся на края капота.
– Экстрактор.
Потянувшись к верстаку с инструментами, Мэдок повторил мои собственные слова:
– И где же «пожалуйста»?
Он протянул мне экстрактор, чтобы я мог вытащить свечу зажигания.
Задачка оказалась та еще, и Мэдок наверняка был жутко доволен собой – ведь он меня предупреждал.
– Слушай… – начал он со вздохом. – Я держал рот на замке, но…
– Вот и не открывай.
Мэдок резко выдернул руку с фонарем из-под капота, и я отпрянул назад, уворачиваясь, когда он замахнулся и швырнул его через весь гараж. Фонарь разбился об стену.
Твою мать!
Его обычная расслабленность сменилась гневом. Взгляд стал колючим, а дыхание учащенным.
Мэдок был в ярости, и я понял, что перегнул палку.
Стиснув зубы, я облокотился на машину и приготовился к вспышке. Они случались нечасто, а потому воспринимались мной серьезно.
– Ты идешь на дно, чувак! – заорал мой друг. – Ты не ходишь на занятия, ты всех задолбал, мы постоянно деремся с какими-то придурками, у меня уже синяков и царапин немерено! Какого хрена?! – Его слова буквально повисали в воздухе, заполняя помещение. Все было так, как он говорил, но я не хотел смотреть правде в глаза.
Все казалось каким-то не таким.
Я ощущал голод, но есть не мог. Мне хотелось смеяться, но ничто меня не радовало. Все привычные развлечения больше не заставляли мое сердце биться чаще. Даже этот район с его чистыми подстриженными газонами, который всегда был для меня уютным и родным, теперь казался обнищавшим и безжизненным.
Меня словно закрыли в чертовой банке, и я задыхался – у меня было все, чего я хотел, только воздуха не было.
– Она вернется через восемь месяцев. – Тихий голос Мэдока прокрался в мои мысли, и я заморгал, не сразу осознав, что он говорит о Тэйт.
Я покачал головой.
Нет.
С чего это он?
Она тут ни при чем. Она. Мне. Не. Нужна.
Сжав разводной ключ в кулаке, я выпрямил спину, мне хотелось запихнуть эти слова обратно ему в глотку.
Мэдок перевел взгляд на мою правую руку с зажатым в ней инструментом, а затем снова посмотрел мне в лицо.
– Что? – бросил он с вызовом. – Что ты собираешься сделать?
Мне хотелось ударить – что угодно, кого угодно. Даже если этот кто угодно был моим лучшим другом.
Из этого тупика меня вывел звонок – телефон завибрировал в кармане. Я вытащил его, не сводя взгляда с друга, и резко бросил:
– Да?
– Эй, приятель, я целый день пытаюсь до тебя дозвониться, – услышал я приглушенный голос своего брата, Джекса.
Я по-прежнему тяжело дышал, а таким я брату был не нужен.
– Я не могу сейчас говорить.
– Отлично, – резко ответил он. – Тогда пошел ты! – И нажал отбой.
Твою мать!
Я сжал телефон в руке, и мне хотелось, чтобы он рассыпался в прах.
Покачав головой, Мэдок накрыл верстак тряпьем и вышел из гаража.
– Черт, – прошипел я, набирая номер Джекса.
Мой брат – единственный человек, ради которого я должен был держаться. Он нуждался во мне. Два года назад, после того как я сделал ноги из отцовского дома, я заявил в полицию о жестоком обращении. Не со мной, с братом. Джекса тогда забрали у отца и отдали в приемную семью – его родная мать так и не нашлась.
Все, что у него было, – это я.
– Прости, – выпалил я, не дожидаясь, пока он скажет: «Алло». – Я слушаю. Что случилось?
– Заберешь меня?
Да, отличная идея – без свечей зажигания. Но Мэдок, возможно, еще не успел укатить.
– Где ты? – спросил я.
– В больнице.
Глава 3
– Простите, чем я могу вам помочь? – окликнула меня медсестра, когда я ворвался в двери больницы. Я знал, что должен сначала отметиться у нее, но пусть лучше засунет свою папку себе в задницу. Мне нужно найти брата.
У меня вспотели ладони, я понятия не имел, что случилось. Джекс повесил трубку сразу после того, как сообщил, где его искать.
Однажды я уже оставил его одного – когда ему было очень плохо. Это больше не повторится.
– Придержи коней, приятель, – раздался голос Мэдока. – Мы найдем его куда быстрее, если спросим, где он.
А я даже не заметил, что друг вошел в больницу вместе со мной.
Подошвы моих ботинок скрипели по линолеуму, пока я метался по коридорам, отодвигая занавески одну за другой. Наконец я увидел брата.
Джекс сидел на койке, свесив свои длинные ноги и держась рукой за лоб. Я схватил его за собранные в хвост волосы и запрокинул голову назад, чтобы посмотреть, что у него с лицом.
– Ай, черт! – крякнул он.
Похоже, я был недостаточно нежен.
Он щурился на свет флуоресцентных ламп, пока я разглядывал его зашитую бровь.
– Мистер Трент! – послышался у меня за спиной сердитый женский голос. Я не знал, к кому из нас обращаются – ко мне или к Джексу, ведь мы оба носили отцовскую фамилию.
– Что случилось? – Вопрос адресовался не Джексу. За него было с кого спросить.
Мой брат – еще ребенок. Неважно, что нас разделяет всего год с небольшим, он все равно младший.
И его жизнь полна дерьма.
Его мать-индианка была несовершеннолетней, когда забеременела им. От отца Джекс унаследовал лазурно-голубые глаза, остальное досталось ему от матери.
Его иссиня-черные, доходившие почти до середины спины волосы казались светлее. Несколько прядей были заплетены в косички, и вся эта масса собрана сзади в хвост. Его кожа была на пару тонов смуглее моей, но все затмевала его ослепительная улыбка.
Женщина за моей спиной кашлянула и сухо ответила:
– Мы не знаем, что с ним случилось. Он нам не говорит.
Я стоял перед Джексом, не поворачиваясь к ней. Она, возможно, была врачом или социальным работником. Или из полиции. Какая разница. Они все смотрели на меня одинаково. Так, будто меня надо хорошенько выпороть или что-то в этом духе.
– Я несколько часов пытался до тебя дозвониться, – прошептал Джекс, и я с шумом втянул воздух, заметив, что и губа у него распухла. Взгляд у него был умоляющий. – Надеялся, что ты приедешь до того, как доктора свяжутся с ними.
И тогда я понял, что эта женщина – из социальной службы, и почувствовал себя последним мудаком. Он нуждался во мне сегодня, а я опять облажался.
Я стоял, заслоняя его собой, а может, это Джекс пытался спрятаться от нее за мной. Не знаю.
Ясно было лишь одно: Джекс не хотел идти с ней. Ком в моем горле вырос до таких размеров, что мне захотелось на ком-нибудь отыграться.
Тэйт.
Я всегда выбирал ее своей жертвой, но и все мои хорошие воспоминания были связаны с ней.
У меня перед глазами возникло то единственное место, куда еще не проникли ненависть и отчаяние.
Наше дерево. Мое и Тэйт.
Я подумал, а есть ли у Джекса такое место, где он может чувствовать себя в безопасности, где ему тепло и спокойно.
Сомневаюсь.
Было ли у него такое место в прошлом? Будет ли когда-нибудь?
Я мог только догадываться, какую жизнь довелось прожить моему брату. Конечно, я успел уловить ее вкус тем летом, когда мне было четырнадцать, но, в отличие от меня, Джекс терпел это дерьмо всегда. Не говоря уже о том, сколько приемных семей он сменил за последние годы. Он смотрел на меня так, словно я был для него центром Вселенной, а у меня не находилось ответов. Я был бессилен. Не мог его защитить.
– Это дело рук мистера Донована? – спросила женщина, обращаясь к Джексу. Она говорила о его приемном отце, Винсе.
Брат посмотрел на меня, прежде чем ответить. Он знал, что я пойму, если он соврет.
– Нет, – сказал он.
Мои мышцы буквально взорвались.
Он лжет.
Джекс солгал не для того, чтобы выгородить Винса передо мной. Он знал, что я его насквозь вижу. Перед тем, как солгать, он всегда выжидал и пристально на меня смотрел. Я сразу все понимал.
Нет, он пытался обмануть не меня. Он обманывал ее.
Мы с Джексом привыкли сами сводить счеты.
– Ладно, – отрезала дама с папкой-планшетом, и я наконец повернулся в ее сторону, – позвольте мне упростить вам задачу. Мы будем считать, что это сделал он, и сегодня переведем вас в приют, где вы останетесь до тех пор, пока мы не подберем вам другую семью.
Нет. Я закрыл глаза.
– Уроды, – выдавил я, у меня свело живот, но я пытался держать эмоции под контролем ради Джекса.
Всю свою жизнь брат спал в чужих кроватях и жил с людьми, которым был не нужен. Наш отец таскал его с собой из одной дыры в другую и оставлял в жутких местах.
С меня хватит. Джекс и я должны быть вместе. Вместе мы сильнее. Рано или поздно те крупицы невинности, которые ему удалось сохранить, исчезнут, и его сердце зачерствеет – так сильно, что в нем едва ли сможет вырасти что-то хорошее.
Он станет таким же, как и я. Мне хотелось заорать в лицо этим людям, что я могу дать брату больше любви, чем кто-либо еще. Детям требуется не только еда и крыша над головой. Им необходимо чувствовать себя в безопасности, знать, что они кому-то нужны. Они должны кому-то доверять.
Винс не отнял все это у моего брата, прежде всего потому, что Джекс никогда на него и не рассчитывал. Но из-за Винса Джекс вынужден будет вернуться в приют. Из-за Винса я опять оказался в такой ситуации, которая напомнила мне, что я не могу помочь своему брату. Не могу защитить его.
А я, черт возьми, ненавидел это чувство.
Достав пачку смятых наличных из кармана, я притянул брата к себе и, обняв, впихнул деньги ему в руку. Не глядя на него, я развернулся и быстрым шагом вышел из комнаты.
Я не мог смотреть ему в глаза.
Но одно мне было точно известно. В долгу я не останусь.
– Мы туда, куда я думаю? – Мэдок шел рядом со мной, и я даже не удивился, что он все еще здесь.
Он был мне хорошим другом и заслуживал лучшего обращения.
– Тебе не обязательно идти со мной, – предупредил я.
– А ты бы пошел, будь я на твоем месте? – спросил Мэдок, и я посмотрел на него так, словно он идиот.
– Да. Я вот тоже так думаю, – кивнул он.