— Так вот, дорогой мой. Скоро к нам в гости пожалует Шишкин. Это от него зависит длина нашей будущей дороги. Нашей с тобой, Паша!
— Я помню Шишкина. Видел его весной, когда мы в Москву ездили. Если от меня что зависит, то располагайте мной.
— Зависит, Паша.
— Виктор Сергеевич, я всё сделаю. Что, Парус? Или охоту на вертолётах? Можно рыбалку на кумжу, пока река не замёрзла, — я могу договориться с базой. Можно Чиполлино ему устроить в музтеатре, всё схвачено.
Крошин потёр грудь, будто у него там кололо:
— Он попросил, чтобы ты к нему в гостиницу пришёл.
— Без проблем.
— На ночь.
Павел улыбнулся, не понимая:
— Что?
Крошин отвернулся и двинулся в обратный путь вокруг стола к своему кожаному трону. Павел смотрел на широкую напряжённую спину и медленно осознавал, о чём идёт речь.
— Виктор Сергеевич, это абсурд какой-то! Я-то ему зачем? Ему что, в Москве мало? Да бред!
Крошин рухнул в кресло и устало прикрыл глаза:
— Паша, это не обсуждается. Поверь, я сделал всё, что в моих силах. Это не тот человек, которому можно отказать. Он тебя попросил — он тебя получит.
— Я что вам, блядь вокзальная? — тихо спросил Павел.
— Да! И не надо тут... строить из себя... Я не лезу в твои тайные грязные делишки. Цени это.
Павел потрясённо молчал. Какими бы сложными ни были их отношения с тестем, он не ожидал такой подставы. Не ожидал завуалированного шантажа и неприкрытого давления. Павел понятия не имел, насколько Крошин в курсе его делишек. В родном городе никаких делишек за Павлом не водилось, а краткие, хоть и регулярные, командировки в обе столицы были обставлены массой тщательных и разумных предосторожностей. Где и когда он прокололся?
— Не стой тут как столб. И без тебя тошно. Думаешь, мне приятно? Езжай домой. Я тебе заранее сообщу о дате. Чтоб был готов как пионер.
Павел стукнулся о косяк двери, когда выходил из кабинета. Секретарша быстро оценила его состояние:
— Павел Петрович, присядьте. Хотите, я вам валерьянки накапаю? Какой тяжёлый день сегодня, господи!
Павел отстранил заботливую девушку, поспешил на воздух. Курил в машине одну сигарету за другой, злясь на Крошина. Мужа родной дочери готов продать за барыши. Отца единственной, горячо любимой внучки. Есть ли что-нибудь святое для этого человека? Злость разгоралась удушливым пламенем. Ехать домой в таком состоянии Павел не хотел. Достал телефон, пробежался по контактам. С друзьями этим дерьмом не поделишься, да и не было у него настолько близких друзей, чтобы расслабиться по-человечески. Набрал Кристинку:
— Привет, занята? Давай сходим куда-нибудь, выпить охота.
— Паша, ты? О, Пашенька, конечно, только... — она на секунду замялась, но твёрдо ответила: — Я приеду. Куда?
Встретились в Бульдоге. Официант усадил их на уютные диванчики с великолепным видом на вечерний город. Огни главного проспекта, украшенного яркими световыми растяжками, убегали вдаль до самого аэропорта. Павел, не дожидаясь заказанной еды, начал накачиваться виски. Кристинка не отставала, и Павел знал, что она чудесная собутыльница — крепкая, выносливая и понимающая.
— Я блядь, Крис.
— Так мы все бляди, Паш.
— Лапочка моя, — Павел похлопал по тонкой руке, лежащей на скатерти, — ты не блядь, ты честная проститутка. Это другое. Тебя уважать можно. А меня нельзя.
— Я тебя уважаю. Я люблю тебя.
— За что?
— Ты добрый. Щедрый. Красивый. Умный.
— Ой, порадовала! — Павлу стало смешно. — Ты такой ребёнок ещё. Веришь в доброту и красоту.
— Я верю в то, что вижу. Что случилось? Никогда тебя таким не видела.
Паша выбирал из салата креветки, запивая их виски. Подумал над вопросом и ответил максимально честно:
— Меня продали как кусок мяса. А мне противно. Я же человек.
— Я тебя понимаю, Паш. Может быть, никто в этом мире не понимает тебя так, как я. Есть один способ...
Кристина уже опьянела, её глаза блестели, а щёки пылали. Она придвинулась к Павлу, по-хозяйски положив руку ему на бедро, и начала рассказывать. Судя по словам, которыми оперировала интеллигентная Кристина, этому хитрому способу её обучила старая мудрая шлюха. Внимательно выслушав, Павел опрокинул в себя остатки виски и попросил:
— Детка, ты кушай тут, отдыхай, а у меня срочные дела появились. Ты не обидишься? — увидел, что она замотала светлыми кудрями, и продолжил: — Вот деньги, расплатишься? Кристинка, ты чудо!
У бара запрыгнул в свободное такси. Доехали быстро — очень удобно, когда аэропорт в центре города.
***
Прибытие самолёта из Санкт-Петербурга ожидалось через час. Отправлений — никаких. По залу бесцельно шлялись подозрительные личности, но толстого скучающего полицейского они не интересовали. Однако хорошо одетого Овчинникова он проводил взглядом до самого буфета. Павел помедлил у стойки, принюхиваясь к кислому запаху кофе. Барменша замерла, плотоядно принюхиваясь к Павлу. Видимо, запах виски и дорогого одеколона ей понравился, поэтому она изобразила улыбку и любезно спросила:
— Я могу вам что-нибудь предложить?
— Предложите мне кофе. В смысле, кофе, а не то, чем у вас тут пахнет.
Улыбка потухла:
— Где же я возьму вам кофе? Меня скоро вообще закроют. Пять самолётов в день, клиентов мало. Хотите коктейль?
— Секс на пляже?
— Ванильный.
Павел отказался дегустировать молочные напитки и поднялся в малолюдный, едва освещённый зал ожидания на втором этаже. Расположился напротив большого окна, выходящего на лётное поле. Сидеть было жёстко и неудобно, но Павлу здесь нравилось. Он с детства любил аэропорты и вокзалы за предвкушение новых приключений, которое они дарили. С возрастом Павел остыл к приключениям, но какое-то приятное будоражащее чувство в аэропортах всё ещё испытывал. Он включил музыку, надел наушники и откинулся на спинку кресла. Вспомнил, как Баранов сидел на ступеньках памятника и кормил голубей семечками из пакетика. Через четыре трека учуял восхитительный запах свежего кофе. Открыл глаза: Гоша сидел в соседнем кресле и протягивал блюдце с чашечкой кофе. Там же — крошечная шоколадка и печенье. Павел взял кофе, а Гоше вручил наушники:
— Послушай. Тебе такое нравится?
Гоша смешно реагировал на музыку: дёргал бровями, беззвучно шевелил губами и встряхивал головой. Сегодня он был одет в тёмно-синий костюм работников аэропорта. Павел съел шоколад и печенье, допил кофе, а Гоша всё слушал музыку, не в силах оторваться. Павел ему помог: отобрал наушники и телефон.
— Нравится?
— Конечно, это же Би-2 — они мне автограф дали и диск подарили.
— Вот как? — Павлу было приятно слышать, что этот юноша не такой уж странный. Музыку любит, живёт обычной жизнью. — На концерт ходил?
— Нет, меня мама не пустила, — расстроенно поведал Гоша, и Павел понял, что рано радовался. Было в Гоше что-то чудаковатое. Взрослый уже, а слушается маму. Наверное, живёт с родителями. Может, и про Би-2 сочинил.
Павел снова откинул голову, рассматривая Гошу. Ему бы в кино сниматься, с таким-то богатым экстерьером. Гоша сначала отводил глаза, потом покраснел во всю ширину скул и объявил:
— Я — не дворник.
— А кто?
— Сотрудник багажной службы.
Павел представил, какая в местном аэропорту может быть система обработки багажа. Уточнил:
— То есть, грузчик?
— Но не дворник! — Гоше почему-то это казалось важным.
— Ладно. Я, правда, не вижу большой разницы.
— Ну, как же? Вы сказали, что не... — Гоша напрягся, выговаривая следующее слово: — не трахаетесь с дворниками. А я — не дворник. Я тогда Аише помогал, она опоздала, а я не хотел, чтобы её уволили, она и так...
Гоша наткнулся на широкую улыбку Павла и потерял нить повествования.
— Жоржик, а почему тебя интересует, с кем я трахаюсь?
Баранов тяжело вздохнул и честно ответил:
— Потому что вы мне нравитесь. Очень сильно.
— Правда?
— Да. Я стих написал.
— Прочитай.
— Нет-нет. Я не могу, мне неудобно...
Павел, который жил так осторожно, будто пробирался по минному полю; который дышал в четверть лёгких, чтобы не нарушить неустойчивое равновесие своего бытия; который давно уже забыл, с какой стороны бьётся его сердце, — Павел пропитывался живой энергией юности рядом с этим загадочным типом. «Надо найти парня, который относится к тебе не как к куску мяса, а как к человеку», — всплыли слова Кристины.
— Жоржик, а почему ты больше не зовёшь меня никуда? Из-за того, что я сказал, что в подсобках не трахаюсь?
— В салон для вип-пассажиров пойдёте? — в глазах Гоши засияли звёзды надежды.
— Сегодня я бы и в дворницкую за тобой пошёл.
В салоне Павел скинул пальто, расстегнул пиджак и уселся на мягкий диван у окна. Свет не включали — на лётном поле было достаточно светло. Гоша без сомнений опустился между ног Павла и потянулся к ширинке. Павел приспустил брюки и сполз поудобнее, наблюдая за Гошей, который опять проявлял жадное нетерпение. Когда Гоша привычно потянулся к себе, словно не надеясь, что кто-то о нём позаботится, Павел перехватил проворные руки и прижал к своим коленям:
— Не трогай себя. Трогай меня. И не давись так, мы никуда не торопимся.
Гоша, не разжимая рта, понятливо закивал, и Павел прикрыл глаза, наслаждаясь упругим скольжением губ. «Потом нужно переспать с этим парнем — хорошо так переспать, чтобы он всю тебя обцеловал, всю с ног до головы отлюбил». Гоша больше не давился, сосал плавно, а руками гладил обнажённую кожу, пробираясь то под ягодицы, то между ляжками. По сравнению с прошлым разом — явно наглел, и это добавляло ему в глазах Павла сразу десяток баллов. В голове зашумело. Павел запустил пальцы в мелкие кудри, требовательно углубляя толчки и ускоряя ритм. Гоша с готовностью разрешил таранить своё горло и только тихо постанывал, цепляясь за Павла. Шум лавинообразно нарастал, и Павел удивился — с ним никогда такого не случалось. Громко застонав, он выплёснулся так глубоко, что Гоше и глотать не пришлось.
— У меня голова от тебя гудит.
Гоша привстал, дрожа от возбуждения и рвано выдыхая слова:
— Это не от меня. Это У-Тэ триста семьдесят заходит на посадку. Расчётное время прибытия — двадцать один семнадцать.
Павел расстегнул молнию синих форменных брюк: