Глава 1
Дмитрий
Когда разъехались створки лифта, я тут же услышал их. Опять тут! Вот же... Когда это прекратится?
Я жил здесь уже три года. Двоюродная сестра отца в своё время намекнула моим родителям, что не прочь оставить им свою квартиру со всем содержимым, но... Моей въедливой маман понадобилось немало времени и усилий, чтобы узнать какие же условия хочет выдвинуть "эта фифа".
Сколько себя помню, всегда называл свою тётку – Фифой, с самого детства. Слушая папины рассказы о ней, я действительно думал, что Фифа – это такое имя. Потом, когда понял свою промашку, переучиваться было поздно, да и тётка, считая меня чем-то вроде прикроватной комнатной левретки, не обижалась. Ну кто, скажите, обижается на мелкую псинку, привычную, как предмет интерьера? Мои же настолько сроднились с таким моим обращением к ней, что стали её величать также, правда, только между собой.
Фифа служила Мельпомене, как любил говаривать мой батя, и поэтому была горазда на эффектные сцены. Вот и тогда, напустив тумана, и достаточно на её взгляд, выдержав томление моих родичей (ну, прям как праздничного гуся с яблоками в духовке... люблю запечённую птичку), она сдалась "исключительно под напором Любочки". Оказалось, что Фифа давно подумывает о переезде к морю. К счастью, у мамы там был крошечный домик, оставшийся от родителей. Нельзя сказать, что это был сарайчик, но и сравнить это строение с тёткиной квартирой язык не поворачивался. Ездить к морю, как на дачу? Бред! Ничего себе дорожка в тысячу километров туда и столько же обратно. Вот мы и не ездили. И поэтому наш фамильный "особняк" приходил понемногу в запустение. Но Фифа, по-торгашески рассудив, что берёт в нагрузку к нему ещё и удовольствие плескаться в любое время дня и ночи в море, находившееся в двадцати минутах ходьбы, решила, что не прогадает.
В итоге довольная Фифа благополучно съехала на моря, и я стал счастливым обладателем шикарной двушки. Надо отдать тётке должное – квартиру она содержала в идеальном порядке и чистоте: периодические ремонты с регулярной сменой мебели (поклонники постарались: новый поклонник – новый ремонт) делали её похожей на мечту. Когда я въехал, то лишь немного передвинул мебель и переклеил обои в прихожей: раздеваться упираясь взглядом в огромные бордовые розы казалось странным. Остальное меня более чем устраивало.
Кухня вмещала, пожалуй, все современные электроприборы, облегчающие мне готовку. Шкафчики спокойного кофейного оттенка, шикарная барная стойка асфальтового цвета, вместо стола (последний ухажёр был не прочь красиво выпить вечером, и Фифа установила сей предмет исключительно, чтобы ему угодить) и одинокий цветок ярко-красной герани на окне.
Бывшее пристанище бордовых роз – прихожая, была небольшой, но о-о-очень квадратной, поэтому там без проблем помещался большой одёжный шкаф и тумбочка с дисковым телефоном. Ну не любил я бесхозные трубки, обычно лежащие где угодно, но не на базе. У моих родичей, чтобы позвонить, можно было искать телефон часами. Узнав о моих мучениях, маман показала мне волшебную кнопку на базе, нажав на которую можно по придушенному пиликанью найти искомое, например, под диванными подушками. Но нелюбовь уже закрепилась и поэтому, переехав, я излазил все соответствующие сайты и всё-таки нашёл телефон, похожий на тот, что был в моём далёком детстве. Тогда, вечерами, я забирался в кресло и перебирал пальцами тугие колечки чёрного витого провода. Мне не мешала даже мама, вечно висящая на телефоне. Провод был таким длинным, что казался бесконечным, поэтому мы не мешали друг другу взаимно.
Мой новый старый телефон... я был просто влюблён в него, но жаль, что звонили мне "на город" очень редко. Поэтому бывало, что неожиданно сам для себя, я "обнаруживался" у входной двери, накручивающим на палец знакомые телефонные кудряшки. Чаще всего, это случалось, когда что-то меня беспокоило или я не мог принять какое-то решение, сделать выбор. Ну, что сказать – помогало!
Шкаф в коридоре был поистине огромен. Фифа очевидно не страдала отсутствием скромности, когда потрошила кошельки своих поклонников. У меня за всю жизнь вряд ли набралось бы такое количество одежды, чтобы его заполнить. Поэтому среди парочки курток, пальто и моей любимой голубой ветровки в шкафу можно было обнаружить: мотки кабелей, боксы с разъёмами, залежи материнских плат, большой ящик с коробочками процессоров, с блоками памяти, трекболами, мышами и другой всякой всячиной, служившей мне отличным подспорьем в моей работе.
Спальня у Фифы (слава Мельпомене!), не выглядела богемным будуаром. Светлая, оформленная в лучших традициях минимализма: двуспальная добротная кровать (матрац я тут же купил новый!) с ажурной металлической стенкой в изголовье, в углу – голубой торшер на длинной витой ножке. Мне особенно нравилась кнопка включения света, которая нажималась ногой. Ещё была пара небольших кресел с крошечным журнальным столиком, они отлично смотрелись с торшером. Спальня мне нравилась. Кстати, небольшой встроенный шкаф я нашёл лишь спустя какое-то время после переезда. Я думал, что это простые стенные панели, напоминавшие тётке о какой-то китайской или японской постановке – они были украшены тщательно выписанными иероглифами. Оказалось, что эти панели скрывают ещё одно вместилище для одежды. Ну, что ж шкаф в спальне – это логично.
Комната для приёмов, как величала тётка вторую комнату, была также неплоха. Иногда, когда очередная компьютерная новинка, слишком новая и непроверенная временем, но ужжжасно нужная клиенту, слишком долго устанавливалась, а работал я в этой комнате (я обозвал её "приёмкой"), то у меня было время отвлечься. Иной раз, обегая взглядом помещение, я снова и снова задавался вопросом – почему Фифа выбрала для проведения светских раутов, на которые наша семья ни разу, кстати, не была приглашена, меньшую комнату? Ничего умного придумать мне не удавалось. Может потому, что жизнь творческих людей была для меня тайной за семью печатями, а может времени поразмыслить подольше у меня не было, потому что как раз та самая, на мой взгляд, левая программа неожиданно вставала, и мне приходилось прерывать свои размышления и возвращаться к работе.
В "приёмке" я не только работал, но и отдыхал. Отдыхал по-разному: иногда с музыкой или телеком, но чаще просто сидя на удобном диване и "обнуляясь" после суматошного рабочего дня. Если цифр в этот день в моих глазах промелькнуло не слишком много, то я читал на том же самом диване. Зрение постепенно стало съезжать, очками или линзами пользоваться не хотелось, поэтому я, пытаясь уберечь то, что осталось, дозировал нагрузку.
Вся видео и аудио аппаратура удачно разместилась на месте огромного тёткиного сундука, который она вместе с затейливым плетёным мини баром вывезла с собой. Это было, пожалуй, единственное, что Фифа забрала из своей квартиры. Если не считать одежды и того самого умеренно пьющего поклонника, оплатившего последнюю метаморфозу жилплощади.
Главным украшением "приёмки" был необыкновенно удобный большой кожаный (а я ведь проверил, он и правда был кожаным) диван, глубокого шоколадного цвета. Кто выбирал его при покупке, не знаю. Но не Фифа, точно. Это был единственный предмет мебели, который она едва терпела в своей квартире. Почему?
Он занимал почти половину комнаты, и, как в последствие выяснилось, достаточно быстро мог раскладываться в удивительно удобное спальное место, рассчитанное на двоих. Однажды, будучи глубоко оскорблённым в своих интеллектуальных способностях начальством, я в баре выпил чуть больше обычной нормы и, отступив в связи с этим от своих незыблемых правил, привёл домой случайно подвернувшуюся девушку. Как же надо было меня опустить, чтобы я не просто привёл кого-то к себе домой, но и снял этого кого-то чуть ли не на улице! Правда, всё обошлось без походов к врачу и в милицию: здоровая девица оказалась, (Соня, кажется), да и клептоманией не страдала.
В ту ночь я и оценил всю прелесть функциональной стороны этого прекрасного кожаного ложа. Кстати, оценил не только я! Но больше правил я не нарушал, доказав себе достаточно неплохим исключением, что эта квартира вросла в меня, стала чуть ли не моей частью. А случайных людей себе в душу не водят. Гости – это гости. Но оставлять у себя кого-то, чтобы этот кто-то раздевался, пользовался моей ванной, спал на моём любимом диване!? Нет уж! Мне было противно об этом даже подумать! Я всегда был болезненно брезглив.
В "приёмке" у окна находилось моё рабочее место: широченный монитор, системник, принтер, сканер и прочий невероятно важный и любимый мною инвентарь для добывания денег. Работал я без особого рвения, но – на совесть. Денег в моей конторе платили не много, но такой бонус, как свободный график и почти смешной по продолжительности рабочий день решили всё. А значит в остальное время – фриланс!
В первые годы после окончания Бауманки я ходил по вызовам и налаживал железо и для юных лузеров, и продвинутых юзеров, для недалёких домохозяек и заумных бородатых профессоров. Позже, заматерев на ниве компьютерных наук, я начал писать программы для всяких фирм и компаний, слишком любящих деньги, чтобы нанимать в штат собственных программистов.
Глава 2
Дмитрий
Не слишком обременительная работа, собственная квартира (это, кстати, закрепили документально) и личная свобода, - ну что, я жил очень неплохо. Кстати, батя как-то обмолвился, что "сеструха нормально так устроилась со своим, последним". Ну и отлично, я тоже тут "нормально так устроился", если не считать...
Ну вот как их можно не считать? Вот как раз посчитать их можно отлично. Раз – скорее всего, высокий (точно представить себе рост сидящего человека тяжело... а сидели они постоянно), смазливый темноволосый парень с вечной ухмылкой. Два – кудрявый блондин, в чьих руках я видел то сигаретную пачку, то, значительно реже, мелкую, такую же блондинистую девицу с короткой стрижкой. Три – парень в вечно надвинутом чуть ли не на нос капюшоне, в постоянных толстовках. Имя я знал лишь той мелкой девчонки – Светик. Поэтому для краткости, про себя, я называл их по номерам. Чуть позже, видимо, чтобы внести разнообразие, я добавил другой вариант их "обзывания" – по цвету волос.
Сколько им было лет? Опять же, если бы мне посчастливилось видеть их стоящими... Хотя зачем они мне стоящими? Я их никакими не хотел видеть: ни стоящими, ни сидящими... Зато кафельные плитки явно были не против регулярно принимать три джинсовые задницы – их уже немного затёртые поверхности были отполированы этими задами чуть ли не до зеркального блеска!
Доста-а-а-али! Ну неужели не могли найти себе другого места!?
Так вот, определить их возраст, как и рост, я затруднялся. Пока я проходил мимо них к своей двери ни одного длинного предложения, изобилующего хоть одним причастным или (о боги!) деепричастным оборотом, я не слышал. Поэтому понять, хотя бы по умению строить фразы, сколько им лет, тоже не мог.
Вообще, сейчас определить возраст молодых людей, на мой взгляд, очень непросто: безликая одежда унисекс, словечки-паразиты, употребляемые без исключения и бабульками, и их внучками ясельного возраста, какой-то то ли сонный, то ли действительно пох*истический взгляд, невнятный режим дня: сейчас он только возвращается со школы или уже с работы идёт? А уж их отношение к жизни!.. То ли они следуют принципу "Работа сама меня найдёт" и продолжают сидеть на шее у родителей двадцатилетними болванами, то ли им ещё пока положено нашим чутким законодательством по их мелкому возрасту сидеть там.
Но этим героям, протирающим штанами пол около моей входной двери, я должен был подобрать хоть какой-то возраст – как-никак виделись, чуть ли не каждый день. И потом моя картинка, пусть и изобилующая множеством белых пятен, всё-таки должна была иметь хоть какой-то завершённый вид. Ну, да. Я ещё и педант. И мне это не мешает. Так вот я решил, что буду считать их старшеклассниками, скорее всего, заканчивающими в этом году школу. Думаю даже, что они учатся в одном классе.
Чёрный, Белый и Цветной, – так было веселее и в рифму. А когда я особенно злился, то матерные, злые стишки так и рождались на моей кухне, пока я готовил что-то себе на ужин. Девчонка была редким гостем на площадке перед моей дверью, поэтому в мои обличительно-поучительные поэмы не входила. Кстати, Цветным (я узнал это чуть позже выдачи кличек всем остальным), оказался тот парень в капюшоне. В какой-то очередной "счастливый день нашей встречи" под моей дверью; по их настроению и некоторой смене дислокации на площадке, я догадался, что тёмненький только закончил задирать Третьего перед самым моим приходом. И когда я, вставляя ключ в замочную скважину, Первый как раз сдёрнул с его головы капюшон, как бы ставя этим импровизированную точку в их небольшом локальном конфликте. Небольшом, потому что никакой злости я не почувствовал, так – баловство. Уже заходя в общий коридор, я мельком увидел, что у Третьего на макушке, среди родных каштановых волос было несколько крашеных прядей синего цвета.
Вообще-то, они мне практически не досаждали. Эта троица приходила тусить на мою лестничную клетку исключительно по будням и не каждый день. Они не ржали, как кони, даже разговаривали негромко, если вообще разговаривали. Хотя, может быть, паузы случались именно в тот момент, когда я появлялся на площадке? Или, стесняясь меня, замолкали и ждали, когда я пройду мимо них. Проверять это у меня не было никакого желания. Тем более, что от них меня отделяла не одна дверь, а – две. Первая, к которой почти вплотную сидели они, вела в приквартирный коридор. Туда выходила моя собственная дверь и дверь соседней квартиры. В ней, насколько я знал, жила какая-то пожилая женщина. Но я ни разу за все три года её не встретил. Так что смело можно было утверждать, что они сидели У МЕНЯ под дверью.
И чего я к ним докопался? Музыку не врубали, пивных бутылок около них я не видел, не курили, ко мне не лезли ни с вопросами, ни с репликами. Ну, обхожу я их слегка, когда подхожу к двери, ну накидываю на себя что-то приличное, боясь поразить их своим домашним видом, когда припирает выкинуть мусор. Ну и ладно. Можно же пережить. Сколько секунд в день я их видел? Пять? Десять?
Но я не мог их терпеть. Они раздражали меня уже своим присутствием. Осознание того, что за моей дверью постоянно сидит, как какой-то нелепый трёхголовый стражник – эта компания, не давало мне спокойно жить. Моя мука длилась уже почти год.
Он
То, чего я опасался больше всего, произошло – отец всё узнал.
Бл*дь!
Представляю, какие у нас были перепуганные лица... Отец тогда, мгновенно развернувшись на пороге, ушёл. И не на кухню пить чай, как бывает в кино, а ушёл из квартиры, аккуратно закрыв за собой дверь.
Мы тут же сразу выкатились из квартиры следом за ним. Продолжать – не имело смысла, да и после такого потрясения ничего просто не получилось бы. Хотя, честно говоря, я и не хотел тогда ничего. Боялся? Сам не знаю, но что-то не пускало меня дальше.
Я вернулся домой лишь к десяти вечера. Трусил страшно.
Отец уже был дома. Состоялся очень неприятный разговор. Хотя какой это разговор, когда из двух говорит только один человек. Я не знал, что делать... Объяснять? Оправдываться? Я молчал.
Откуда-то пришло раздражение, страх начал отступать. Отец всё говорил и говорил. Мне казалось, что все слова, что он выплёвывал, повисали над моей головой огромными булыжниками и стоит мне что-то сказать, как они рухнут прямо на меня.
Что-то я отвлёкся. Кажется, он задал вопрос? Та-а-ак... с возмущениями и оскорблениями закончил и сейчас требует от меня какой-то смешной клятвы.
- Пообещай, что это больше никогда не повторится, - он ждал. – Обещай мне, слышишь!?
Детский сад какой-то.