– Если помрешь, возьмем тебя штатным привидением. Нам парочка по штату положена, а нету.
– А это у него траур или форма? – поинтересовалась я.
– Форма.
– А какого факультета? – за разговорами мы потихоньку направились обратно в корпус.
– Тебе это неважно. На этот факультет женщины все равно не принимаются.
– Почему!? – взыграл во мне феминизм.
– Потому что сами не хотят. Или Определяющий Кристалл их отсеивает.
Я вздохнула.
– Готова поспорить с вами на что угодно, что я поступлю именно на этот факультет.
В глазах директора зажегся азарт. Да, недалеко он ушел от того мальчишки с иллюзии.
– Договорились! Спорим на полстипендии, что ты выберешь другой факультет. Если вообще не поступишь, пари считается недействительным.
– По рукам! – кивнула я.
Мы хлопнулись ладонями, потом повернули за угол, и Ведун распахнул передо мной дверь нашей комнаты.
– До встречи.
– До встречи, – этот тип начинал мне нравиться. Если я не поступлю, мне будет очень грустно. Лишиться ТАКОГО директора института!? Это же в натуре жизненная трагедия!
Остальные два часа я провела, тупо листая книгу и отвечая на все соседкины расспросы невразумительным мычанием. Достала меня эта зануда! Ну, сикока мона!? Я таких еще дома не выносила! Отличники, зубрилки, все правильные до отвращения и своей правильностью всем остальным в нос тычут. Редкостные стервы!
Наконец кто‑то постучался в нашу дверь, и я увидела того самого парня, с которым болтала.
– Нам пора идти на площадь.
Я отдала книгу соседке и подошла к зеркалу. Надо же привести себя в порядок! Да, определенно надо. Волосы торчат во все стороны, губная помада размазалась по подбородку. Кан наблюдал за моими действиями с явным интересом.
– Слушай, а что ты такого наболтала директору, что он на меня даже не сердился?
– Ничего. Мы с ним просто поспорили на полстипендии, что я поступлю на единственный факультет, на который женщины до сих пор не принимались.
– Балдеж! – протянул Кан. – Если ты и вправду это сделаешь, это будет круто! Девчонки, давайте, собирайтесь быстрее, а? Вы же ненадолго! Сделаете выбор и обратно домой!
– Типун тебе на язык и еще три на задницу, – огрызнулась я. Соседка поморщилась, но Кан только фыркнул.
– Можешь не трудиться, это сейчас лечится.
Мы шли по каким‑то коридорам, спускались и поднимались по лестницам, поворачивали направо и налево. Я подумала, что здесь можно запросто заблудиться, когда наш провожатый свернул налево, и передо мной открылась огромная арена. Вверх от огромного поля, на котором сейчас толпились множество людей, шли скамьи, раскрашенные, в пять цветов. Красный, желтый, зеленый, голубой, черный. И такого же цвета была одежда людей на скамейках. Красные плащи на красном поле, зеленые – на зеленом, черные – на черном. Я подумала, что черный цвет стройнит, и удивилась своим мыслям. Почему именно черный, а не зеленый или желтый? Хотя мне, как подлецу, все к лицу. На арене стояли люди в самой разной одежде.
– Иди туда, к ним, – толкнул меня Кан. – Ни пуха, ни пера.
– К черту!
Сильный толчок вмял меня в толпу вместе с соседкой. Я тут же развернулась, собираясь дать нахалу подзатыльник, но было поздно. Люди зашумели, заволновались. Потом все стихло. На трибуне прямо
перед нами появился директор Магического Универа.
– Друзья мои! Маги и ученики магов! Люди и не‑люди! – провозгласил он. Голос его, негромкий, но отчетливый, был великолепно слышен во всех концах площади. – Сегодня вы собрались искать здесь свою судьбу. Я надеюсь, что нам не придется расстаться ни с одним из вас. Но я сразу же напоминаю вам, что если у вас что‑то и не получится, это не страшно. Через пять лет каждый из вас может попробовать счастья снова. Сейчас вы построитесь в шеренгу, а я буду называть факультеты, на которых вам предстоит учиться. Если вы чувствуете, что именно это – ваше призвание, вы должны сделать шаг вперед. Потом вы по очереди будете подходить к Определяющему Кристаллу, и дотрагиваться до него. Если вы выбрали неправильно, кристалл останется белым, а вы молча уйдете, надеюсь, чтобы вернуться сюда еще раз. Если Определяющий Кристалл признает вас и засветится, я назову учеников, которые возьмут над вами шефство на первое время, покажут вам Универ и расскажут о нашей жизни. Прошу не толкаться, и подходить по очереди. Любой, затеявший ссору, будет выкинут за порог. Все ясно?
– Ясно! – крикнула я, но мой голос потонул в шуме согласий. Директор Универа медленно поднял руку. Толпа расступилась, и я увидела простую белую глыбу, лежащую на зеленой траве.
– Факультет лекарей! – провозгласил Антел Герлей.
И цепочка людей медленно потянулась к глыбе. Я хорошо видела, как первый человек подошел к простому куску кварца и дотронулся до него. Белый камень заискрился мягким голубым светом. Человек отнял руку и свет погас. Со скамьи поднялся юноша в голубом плаще, подошел к человеку, и что‑то сказав ему, потянул за собой. А к камню уже притрагивался следующий. Я стояла на месте. Лекарем я быть не хотела. Увы. В моем сердце нет необходимых для этого жалости и терпения. Все они были израсходованы на мою бабушку, милую даму, которая просто обожала болеть и лечиться. Нет, я не хочу сказать о ней ни одного дурного слова, но всему есть предел! Например, когда ваша бабушка вызывает врача и на полном серьезе объявляет ему:
– Доктор, у меня, наверное, перелом позвоночника!
Ей‑же‑ей, я жалела об отсутствии фотоаппарата. Лица врачей, услышавших это сообщение, были просто неописуемы. Квадратные глаза и отпавшая челюсть. Медики спешили выписать ей какое‑нибудь лекарство тысячи за две рублей стоимости, и сматывались со скоростью кометы. К счастью, покупать все эти таблетки нам не приходилось. Бабушка не до такой степени любила болячки, чтобы тратить на них всю пенсию.
– Факультет временной магии!
Я огляделась. На площади осталось не больше половины людей, которые были здесь с самого начала. Неужели на медиков такой большой спрос? Моя соседка тоже исчезла с площади. Тоже стала лекарем? Хотя она же к этому и стремилась. Теперь камень вспыхивал светло‑желтым огнем. Магия. Она была везде, она текла и струилась, пощипывала кончики пальцев и приятно холодила кожу, ей был пропитан сам воздух на арене, и что‑то раскрывалось внутри меня, стремясь на свободу. Иногда камень не вспыхивал. Тогда к обиженным людям подходили субъекты в черном, и уводили их прочь. Кто‑то из неудачников шел спокойно, многие плакали.
– Факультет стихийной магии!
На поляне преобладали алые тона. Но на факультет стихийной магии людей шло гораздо меньше, чем в лекари. И в основном мужчины.
– Факультет изучения иных форм жизни.
Камень, вспыхивая нежно‑зеленым цветом, сливался с травой. Рядом со мной оставалось двенадцать человек, когда Антел Герлей объявил:
– Факультет боевой и практической магии.
Я огляделась вокруг. Двенадцать мужчин, я – тринадцатая и последняя в шеренге. Больше на всей арене никого. Мужчины стали поочередно прикасаться к камню. Он окрашивался в черный цвет то ярче, то светлее, три раза он вообще остался белым, и неудачников тут же увели прочь. Наконец я осталась одна. Странное дело, раньше мне было бы неприятно всеобщее внимание, сейчас же меня словно какая‑то сила вела. Кто‑то большой шагал рядом со мной к камню, и его присутствие успокаивало меня. Я уже не владела своим телом. Мной управлял кто‑то другой, но это было даже приятно. Он поднял мои руки и положил их на камень. Черным огнем полыхнуло так, что я отдернула голову и зажмурилась. Осторожно убрала руки и только потом открыла глаза. Камень медленно, и словно нехотя светлел. Я увидела отвисшую челюсть Верховного Колдуна, и постаралась максимально адресно подумать: "Она всех вечно удивляла, такая уж она была".
Антел Герлей звучно захлопнул челюсть и прокашлялся.
– Кан! – рявкнул он. – Доставь ее в мой кабинет немедленно!
Ко мне подошел кто‑то, взял за руку и потянул с арены. Я не сопротивлялась. У меня голова шла
кругом. Голос Ведуна позади, вещал что‑то утешительное на тему второй попытки через пять лет.
– Ты спишь, или как? – раздался над ухом веселый голос.
– Или где! – рявкнула я. – Что надо?!
– Это не мне, а тебе надо в кабинет шефа.
– Извини, совсем забыла, – покаялась я и впервые посмотрела на своего собеседника, как на человека. У него были веселые голубые глаза, светло‑русые волосы и россыпь веснушек на носу. Черное ему просто удивительно не шло.
– Никогда бы не поверил! – признался Кан. Так что получается, директор проспорил тебе полстипендии? С тебя бутылка!
– Если меня еще примут.
– А куда они денутся? Твой выбор совпал с выбором СИЛЫ, теперь даже Вечный Свет тебе не помешает.
– Вечный Свет?
– Это вы потом будете проходить, на богословии. Религия Тьмы, религия Света… В общем, всякой твари по паре.
– Слушай, а почему на ваш факультет никогда не принимали женщин?
– Да нипочему! Официального запрета на это нет. Просто так повелось! Считается, что для женщин проще лечить, чем убивать.
Я потерла виски. Голова у меня шла кругом. Неужели это все по‑настоящему?!
– Я тебя уверяю, это более чем по‑настоящему, – ухмыльнулся Кан. – А ты часто думаешь вслух?
– Когда у меня шарики заходят за ролики, мне становится по фигу, как я там думаю! И вообще, некрасиво подслушивать чужие мысли!
– Ладно тебе, не переживай! Сейчас подпишешь договор, получишь новое имя, и пойдем получать одежду и твою первую стипендию. Все будет пучком!
Легко ему было говорить. А мне каково?! Я даже не успела поступить в Универ, зато успела поспорить с директором, выиграть пари и напроситься на факультет, на который женщин просто не принимают. Не проще ли будет избавиться от меня, чем разбираться с таким сомнительным счастьем?
С этим вопросом в голове я и вошла в директорский кабинет.
– Не проще, – тут же ответил директор, кивая мне на кресло. – Садись и давай поговорим.
Я повиновалась и уставилась на него преданными глазами.
– Могу заверить тебя в тысячу триста сорок второй раз – ты не спишь, не ударилась головой об дерево, и не наелась мухоморов, с последующими галлюцинациями. Ты действительно в другом мире, и хочешь, не хочешь, пробудешь здесь еще лет десять. После десятого курса особенно способные уже смогут проходить между мирами. А что‑то мне подсказывает, что в отстающих ты не будешь. Теперь об условиях. Каждый лунный круг студенты получают стипендию в десять золотых. Столько же отправляется и их семье. Лунный круг, поясняю, это ровно двадцать восемь дней. Десять золотых на ваши деньги примерно равны десяти тысячам российских рублей.
– Но это же очень много!
– Для нас получение золота уже давно не проблема. Философский камень мы, конечно, не изобрели, он невероятно сложен в получении, а ингредиенты для него иногда дороже золота, так что он себя попросту не окупает, но мы не бедствуем. Универу принадлежит кое‑какая земля, а наши услуги довольно дорого оплачиваются. Да и цены здесь повыше, чем в вашем мире. Поверь, стипендии никогда не хватает. Но теперь поговорим о том, что важно в данный момент. Ты еще не выбрала себе имя?
– Нет.
– Тогда в следующие пятнадцать лет будешь Ёлкой.
– Ёлкой!?
– Да. Тебя же зовут Юлия? Леля? Но это имя тебе не подходит. А вот Ёлка – в самый раз. Да и с твоим именем не очень созвучно, значит, порча не подействует даже случайно.
– А почему дерево?
– Будешь вредничать – попрошу всех называть тебя сосной. Или Дубом.
– Не все то дуб, что дерево… Ёлка…
Я примерила это имя на себя. Ель, Ёлка, Ёлочка… А что, вполне!
– Вот и отлично, – предупредил мое согласие Ведун. – Далее, ваши пятнадцать золотых, госпожа ученица магов. Обычная стипендия – десять, но с проигрышами у нас принято расплачиваться как можно скорее, учтите на будущее, ученица. Одежду получите бесплатно на складе, правда, там только мужская, а женскую получите в начале следующего лунного круга. Когда сошьют. Но вас ведь мужская одежда не пугает? – Я помотала головой. – Вот и отлично! Напишите письмо родным, я отправлю его в ваш мир. Откуда вы хотите, чтобы оно пришло?
Я подумала и выбрала наиболее спокойную страну.
– Из Англии.
– Отлично! У нас много учеников из Англии. И последнее. Необходимо подписать договор.
– Кровью? – плоско пошутила я.
– Кровью не надо. Хватит черных чернил. Прочтите.
Договор был коротким, и запомнила я почти дословно. Привожу текст:
ДОГОВОР.
Подписанный 37‑го летня 6004 года от закрытия ворот и 156494 года от основания Магического Универа Верховным колдуном и директором Магического Универа Антелом Герлеем и ученицей мага с инициалами Ю.С., носящей в этом мире имя Ель. Данная ученица, на двадцать первом году жизни с настоящей секунды считается полноправной студенткой факультета боевой и практической магии и принимает на себя все права и обязанности, соответствующие данному статусу (см. Кодекс поведения, свод прав и обязанностей ученика мага от 153492 года, исправленный и дополненный.)
ПОДПИСЬ ПЕЧАТЬ ПОДПИСЬ
ДИРЕКТОРА. УНИВЕРА. УЧЕНИЦЫ.
Верховный колдун взял изящное золотое перо, вроде тех, которыми все еще пишут на почтах, расписался и протянул мне, вместе с договором. Я лихо черкнула: "ЁЛКА" в нужном месте и протянула договор обратно. Антел Герлей свернул его и убрал в ящик стола. И кивнул мне.
– Наклонись ближе.
На мою шею скользнула холодная тонкая цепочка с черной пластинкой. Я скосила глаза, пытаясь рассмотреть ее. На пластине было выбито несколько изящных рун.
– Магический Универ. Ель. Что это?
– Вроде опознавательного знака. Такое все носят. Кстати, он не снимается. Только через пятнадцать лет.
– Это на случай, если меня кто‑то съест? – поняла я. – Чтобы было по чему опознавать?
Развивать эту тему Антел Герлей не пожелал, и махнул на меня рукой:
– Все. Остальное расскажет и покажет Кан. Ты свободна.
– До свидания. – Попрощалась я, сунула первую стипендию в карман и направилась к двери.
– Не туда, – поправил меня директор. – Вон в ту дверь. Кан уже ждет там.
– А что за той дверью? Голодный вурдалак?
– Гораздо хуже, – ухмыльнулся директор. – За той дверью очередь из двухсот двенадцати поступивших, которым не терпится подписать свой договор.
Я кивнула и улетучилась за дверь. Кан стоял, прислонившись к стене и насвистывая какой‑то незнакомый мотивчик. При виде меня он прекратил работать колонной и подмигнул:
– Ну что, подписала свою кабалу?
– А то. Будем знакомы, меня теперь зовут Ёлка.
– Держи пять, Ёлка! Кстати, тебе это имя чертовски идет!
– Кан, а ты из какого мира? Техники или магии?
– Мы практически соседи, Ёлка. Только ты, по‑моему, русская, а я поляк.
В географии я разбиралась слабо, а Польшу знала в основном по книгам Хмелевской, которую почитывала моя бабушка в свободное время, приговаривая: "Брехня, но посмеяться можно". В чем и призналась Кану. Он немного обиделся, и я минут пять слушала лекцию на тему: "Польша – это хорошо, а Россия плохо." Я, в свою очередь, ни обидеться, ни поссориться с Каном не успела. При очередном повороте за угол, нас окружила толпа, целиком состоящая из мужчин в черных плащах. Кажется, это все студенты с моего факультета. Молчание длилось несколько минут, прежде чем я успела разозлиться и открыть рот.