Кто с утра грабить ходит, когда никакой выручки? Кто ходит грабить по утрам, парам-парам, парам-тарам?
– Здесь касса, внизу. – Хмель показал куда-то в угол подвала. – Там сотни две золотом было, оборотка, все такое.
– И они про кассу знали?
– Не думаю. – Слава как-то помялся, поморщился, потом все же сказал: – Да нет, не знали, точно. Они даже мебель двигали и баки с места своротили. Искали что-то, и вряд ли кассу.
– А что?
– Коль, ни малейшего представления не имею, – вздохнул Хмель, но опять как-то неуверенно.
Со Славой всегда так, вечно ощущение, что он что-то недоговаривает. А начнешь проверять – нет, все вывалил, Хмель партнер честный и товарищ хороший, и хрен знает с чего такое впечатление.
– Пришли, перерыли все, кассу нашли случайно, с ней и свалили, – добавил он. – Легкие деньги. Ты же знаешь, я ничего убойного из защиты не ставлю. Сработает, когда посетители или тетя Маша внутри, – греха не оберешься. А наверх не сунулись, там сигналка нормальная, с ходу не снимешь.
Сигналка? Ну да, Хмель квартиру под защиту ставит каждый раз, даже когда просто вниз спускается. Защиту, понятное дело, налаживал Саня. Не такую зверскую, как в оружейном, но серьезную, такую преодолеть без очень больших трудностей не получится. То, что Хмель вырубленный лежал, ничего не меняет, одного ключа мало, тут надо еще и слово про себя сказать, и слово правильное, а с неправильным опять сюрпризы могут быть. И местный криминал об этом знает. Не только про наш дом, а про любой с магической защитой, потому что это искусство здесь до больших высот поднялось, в том мире о таком и не слышали. Вон типа «элитный жилой комплекс» в бывшем городском морге, которым маг Гадес рулит, – так туда никто никогда даже лезть не пытался, там как в другом измерении жить. У нас все куда проще, но…
– А Маша где была?
– Она так рано не приходит.
То есть это тоже учли. А ко мне пришли… ну да, у меня везде все отключено было, квартиру я под защиту не ставлю во время рабочего дня. Так, может, пришли не грабить и не предъявлять, а что-то искать?
– Слав, так ты думаешь, они искали-то конкретное?
– Ну… да, искали… – помявшись, сказал Хмель. – В общем, когда я очнулся, те уроды еще внутри были. Помню, ругались между собой, мебель ворочали. Но меня сразу снова вырубили, подробностей не расслышал.
Складывается. Так – складывается. А что тогда в машине сидели? Наблюдали или что на сегодня замышляли? Но если замышляли, то уже отменили, я думаю. Или все же…
Что искать-то могли? Мы тут со Славой меньше года, и нас заподозрить в том, что мы тут клады закапывали… ну, сложно, наверное. Я бы не заподозрил, по крайней мере. А кто тут был до нас? Коррумпированный хозяйственник, отделение Патруля и бандиты.
Бандиты что-то упрятали? А почему бы и нет?
– Идеи есть какие-нибудь? Слав, только не жмись, надоел ты со своей скрытностью, скажи как есть, – наехал я на него с ходу, уловив уже знакомое сомневающееся выражение лица.
– Нет идей, – вздохнул он. – Честно. Но ничего, я их запомнил. Узнаю, если что. Точно узнаю… Он долил мне кружку до полной. – Пей давай. Ты как – не голодный?
До конца я ему почему-то не поверил. Но пиво нравится, тут все нормально. И пирожки я уже умял, спасибо за заботу.
Хмель. Незадолго до событий
Пятница
Я люблю утро. Я люблю утро. Я люблю утро.
Мать вашу, я действительно люблю утро!
Люблю! Но только не когда приходится валяться в постели, разминая занемевшие за ночь руки и ноги, скрипеть зубами от изматывающей боли, натужно приседать, разгоняя по телу кровь. И так – всякое утро, а с каждым днем все дольше и болезненней.
И ведь только первую неделю мучаюсь, что же дальше будет?
Думать об этом не хотелось.
Вытянув перед собой руку, я полюбовался нервным тремором пальцев, натянул штаны и рубашку, обулся и в очередной раз подумал, что все могло обернуться куда как хуже. Пока же случившееся походило на случайный налет, а не спланированную акцию: никто не копал лично под меня, не пытался вспугнуть, заставить засуетиться и раскрыть связи и контакты. В денежном плане ситуация от этого лучше не становилась, но потеря дополнительного приработка уже даже особо не пугала. Главное, лично мне ничто не грозит.
А мне и в самом деле ничто не грозило: несколько дней назад обнаглевшие от безнаказанности грабители вломились в оружейный магазин, и сосед уложил обоих на месте. Я тогда специально заглянул к Гордееву, прежде чем тела увезли в крематорий, и один из подстреленных налетчиков показался смутно знакомым. Насчет второго такой уверенности не было, и в любом случае оставался третий, но это уже не напрягало. Случайность, простая случайность…
Я натянул куртку, сунул в один карман дубинку, в другой фонарик и спустился на первый этаж. Бар открывать не стал, на улицу вышел через черный ход. Натянул шапочку и потихоньку побежал.
Побежал, побежал, побежал, заставляя себя переставлять непослушные ноги. Легкие насыщались воздухом, сердце разгоняло по жилам кровь, красные кровяные тельца несли кислород.
Постепенно я втянулся, набрал нужный ритм, и под конец пяти километров организм заработал как часы. Слабость на время отступила, пальцы перестало сводить от холода, а дыхание хоть и вырывалось с хрипом и сипом, но и близко не возникало позывов рухнуть в ближайший сугроб и перевести дух.
Бег – это сила. Впрочем, я предпочел бы просто выпить таблетки.
Отперев входную дверь бара, я прошел за стойку, убрал куртку на вешалку и налил чаю. Кипяток в термосе за ночь успел остыть, но дождаться, пока закипит чайник, не было сил, выпил так.
После этого я уселся на табурет, но только взял вчерашнюю газету, как распахнулась входная дверь и с улицы зашел плечистый молодой человек в длинном пальто и каракулевой шапке.
На любителя пропустить с утра кружку-другую пива он нисколько не походил, и невольно я бросил взгляд под стойку, где лежал «Шершень» и его пневматический брат-близнец.
От посетителя это не укрылось, он стянул с руки кожаную перчатку и продемонстрировал жетон с выгравированным на нем соколом.
– Дружина! – объявил румяный молодой человек, подходя к стойке. – Отдел дознания.
Я этому известию нисколько не обрадовался.
Некоторые наивно полагали, будто Дружина – это местный аналог милиции или полиции, хоть и повально коррумпированный и наплевательски относящийся к гражданским правам. Опасное заблуждение, зачастую приводящее преуспевающих предпринимателей к разбитому корыту или необходимости впредь работать на чужого дядю.
Дружина – она и была Дружиной. Вооруженной группой лиц, которые устанавливали свои порядки и поддерживали их, не считаясь с мнением окружающих. И если с рядовыми сотрудниками проблем обычно не возникало, то средний командный состав имел обыкновение облагать данью всех, кто не располагал защитой в силу личных связей или принадлежности к Торговому Союзу. Надо ли говорить, что подобная практика сложилась с полного одобрения вышестоящего начальства, которое имело с этого свою долю?
Поэтому я, заранее предчувствуя грядущие неприятности, тяжело вздохнул и попросил:
– Будьте так добры, жетон…
Молодой человек хмыкнул и развернул служебную бляху обратной стороной.
«Синицын Юрий Романович, дознаватель».
– Что ж, Юрий Романович, – улыбнулся я, – чем обязан?
– Хмелев Вячеслав Владимирович?
Я кивнул.
– Жалуются на вас, Вячеслав Владимирович! – объявил тогда дознаватель.
– Да неужели? Странно. У меня тихое заведение, никаких драк, никакого шума. Все клиенты довольны. Да и соседей особо нет, чтобы жаловаться.
Синицын выложил на стойку кожаную папку, сверху поставил каракулевую формовку.
– Жалуются не на бар, жалуются на вас лично, – поправился он и потер покрасневшие щеки. – Ну и холод на улице, знаете ли!
Я ничего не ответил, ожидая продолжения. Дознаватель Синицын вызывал глухую неприязнь, и дело было вовсе не в его служебном положении. Он не нравился мне сам по себе. Почему – не знаю. Это раздражало и мешало сосредоточиться.
Дружинник понял, что словоохотливого собеседника в моем лице он не обретет, вздохнул и выложил на стойку целлофановый пакетик с семью разноцветными пилюлями.
– Вам знакомы эти таблетки? – с некоторой даже ленцой поинтересовался он.
Я сглотнул слюну и через силу улыбнулся.
– Первый раз вижу, – ответил после едва заметной запинки.
– В самом деле? – протянул Синицын и начал доставать из папки заполненные печатным текстом листы: – Протокол задержания некоего Мартыненко Марата Захаровича. Акт изъятия неустановленных таблеток. Экспертное заключение о наличии в составе вышеуказанных таблеток веществ, включенных в список наркотических и запрещенных к обороту. Показания все того же Мартыненко о приобретении данных таблеток у Хмелева Вячеслава Владимировича, то есть у вас.
– Первый раз слышу о таком гражданине, – развел я руками.
– Вы его не знаете?
– В бар кто только не заходит, разве всех упомнишь?
– Не упомнишь, – согласился со мной Синицын, – но криминалистика – наука точная. С изъятого у гражданина Мартыненко спичечного коробка, в котором хранились наркотические препараты, были сняты четкие отпечатки. Как думаете, совпадут они с вашими?
– С какой стати? – хмыкнул я и развернул к себе бланки протоколов, не став при этом касаться их подушечками пальцев.
Дознаватель не соврал; у задержанного за пьяный дебош Мартыненко М. З. и в самом деле был изъят коробок с таблетками, который впоследствии был направлен на экспертизу, а химики Гимназии подтверждали наличие в таблетках веществ, включенных в список запрещенных. Немного смущало, что семь пилюль никак не тянули на крупную партию наркотиков и повод для шантажа, но Синицын запросто мог не раскрывать всех карт, придерживая в рукаве козырного туза.
За торговлю наркотиками в особо крупных размерах наказание было одно – петля. Говорят, лет восемь назад, в пору повального увлечения алхимическими галлюциногенами, их распространителей вешали неподалеку отсюда, напротив здания бывшего техникума легкой промышленности. Теперь помост с виселицами стоял у городского крематория, но факт оставался фактом – вздернут. Мартыненко в своих показаниях изложил все на редкость четко, даже описание моей внешности привел.
Вот сволочь! Обчистил меня и меня же в распространении наркотиков обвиняет!
– Ознакомились? – со снисходительной улыбкой уточнил дознаватель, забрал листы и убрал в папку. – Проедем сдать отпечатки пальцев или договоримся по-хорошему?
Я чего-то подобного ожидал с самого начала, поэтому не стал разыгрывать оскорбленную невинность и просто спросил:
– По-хорошему – это как?
– По-хорошему – это без протокола.
– На каких условиях?
– Вячеслав Владимирович, вы же прекрасно понимаете, что без друзей в этой жизни не обойтись, – улыбнулся Синицын. – Насколько мне известно, до сих пор вы пренебрегали всеми предложениями о сотрудничестве, и посмотрите, к чему это привело. Сбыт в особо крупных размерах – это смертная казнь.
Я достал из-под прилавка бутыль с самогоном, выдернул пробку, наполнил рюмку. Руки тряслись, но скрывать этого даже не пытался. Выпил и поморщился:
– Тем более удивляет, что вы пришли один, а не в сопровождении десятка рядовых для демонстрации серьезности намерений.
– Деньги любят тишину, – неожиданно разумно ответил дознаватель, – а если я дам ход этому делу, то остановить расследование уже не смогу. Ни я, ни кто другой. Вы ведь разумный человек, Вячеслав Владимирович, вы должны понимать, что я делаю вам одолжение.
– На каких условиях? – повторил я свой вопрос.
– А во сколько вы оцениваете свою жизнь? – подался ко мне молодой человек.
– Жизнь – бесценна.
– Вот видите!
– Мою искреннюю признательность в деньгах так же не оценить.
– Еще как оценить, – отрезал Синицын. – Мы прикроем вас, Вячеслав Владимирович, и будем прикрывать дальше, но взамен от вас потребуется ответное содействие.
– В плане?
– Четверть легальных доходов и половина нелегальных, – озвучил наконец свои условия дознаватель. – Во избежание разночтений все оформим документально, и уже к вечеру дело будет закрыто.
Я покачал головой.
– Это несерьезно.
– Несерьезно ваше стремление отправиться на виселицу, – парировал Синицын. – Либо мы договоримся здесь и сейчас, либо через полчаса у вас все перевернут вверх дном. И поверьте – документальных доказательств виновности в ходе обыска отыщется предостаточно.
Лично у меня в этом сомнений не было ни малейших, но соглашаться на людоедские условия дознавателя я не собирался. Передача четверти доходов от пивоварни в обмен на прекращение уголовного преследования и будущее покровительство еще могла считаться неплохим выходом из сложившейся ситуации, но давать доступ посторонним к торговле лекарствами было равносильно отложенному смертному приговору. Рано или поздно от меня избавятся.
Я это прекрасно понимал и потому спокойно сказал:
– Я рискну.
Синицын сразу перестал улыбаться и постучал пальцами о стойку.
– Двадцать процентов от легальных доходов и треть от нелегальных, – выдвинул он встречное предложение.
– Нисколько, – отрезал я. – Меня оклеветали, и я это докажу в суде.
– Прекратите нести ерунду! – нахмурился Синицын. – Либо вы будете сотрудничать, либо отправитесь прямиком на виселицу!
Но я лишь покачал головой. Мои связи позволяли не только замять это дело и вернуть изъятые дружинниками препараты, но еще и получить гарантии собственной безопасности, чего никак не мог обеспечить выскочка Синицын, даже возникни вдруг у него такое странное желание. Придется просить о покровительстве у партнеров по бизнесу, и хоть это неминуемо обернется потерей части доходов от пивоварни, иного выхода я не видел.
– Вы понимаете, что уже через час окажетесь в камере? – продолжил нагонять на меня жуть собеседник. – Вы понимаете, что будет дальше? Вас повесят!
– Очень сомневаюсь, – вновь улыбнулся я в ответ.
– Вы неадекватны!
– Вовсе нет.
Синицын покраснел как рак, резким движением застегнул молнию папки и многозначительно произнес:
– Я давал вам шанс!
– Давали, Юрий Романович, – подтвердил я.
Дознаватель ожег меня ненавидящим взглядом, схватил шапку и зашагал на выход. Уже у двери он резко развернулся и ткнул в меня указательным пальцем с массивной золотой печаткой:
– Вы пожалеете!
И неожиданно этот жест отозвался в памяти смазанным воспоминанием, неприятным и даже болезненным. Темный подвал, свет фонаря, резкое движение рукой одного из грабителей…
Третьим налетчиком был Синицын! Я вдруг понял это со всей отчетливостью.
Я его узнал, и сразу стали понятны странности с передачей на экспертизу якобы изъятых при задержании у Мартыненко таблеток: на анализ дознаватель отправил лишь семь пилюль из коробка, а остальные лекарства придержал для последующей продажи! Не было никакого случайного задержания, грабители просто решили выкрутить мне руки!
Враз перехватило дыхание, перед глазами замелькали серые точки, растеклась по рукам неприятная ломота.
– Один вопрос, Юрий Романович! – спокойно произнес я, переведя дух. – Если мы договоримся, вы сможете вернуть изъятые препараты? Все препараты?
Мне не понаслышке было известно, сколь непросто попасть в хранилище вещественных доказательств и тем более изъять оттуда уже оприходованные улики, но дознаватель ответил без малейшей заминки:
– Разумеется!
И я поверил ему, сразу и безоговорочно. И потому вытащил из-под стойки лежавшую рядом с «Шершнем» винтовку.
– Вы с ума сошли? – вскинулся Синицын, нисколько не обеспокоенный наставленным на него оружием. И неспроста – зашитые в служебную бляху заклинания обеспечивали его защитой от всех сертифицированных для продажи в Форте амулетов и магических жезлов.
– Кто навел вас на меня? – спросил я, продолжая удерживать дружинника на прицеле.
И, наверное, проскочила в голосе некая интонация, какой-то намек на скорую развязку, поскольку рука дознавателя вдруг метнулась к поясу. И в тот же миг несильно хлопнула пневматическая винтовка. Сказались детские занятия в спортивном клубе «Динамо» – свинцовый шарик калибра .375 угодил точно в лоб.