— Праздник?
— Ну да, осенний фестиваль в школе, мама, — теряя терпение, пояснила Мэган; очевидно, Мэтт говорил о предстоящем мероприятии уже несколько минут, но его слова не проникали в сознание матери.
Мэган пошла характером в Джона. Организованная, если не сказать педантичная, она всегда входила в детали любого дела, все у нее было под контролем. Пока мать витала в облаках, Мэган внимательно слушала.
— Ах да, конечно! Осенний фестиваль, — спохватилась Элизабет.
Действительно, еще неделю назад Элизабет прилепила скотчем на дверь холодильника памятку, чтобы не забыть о важной дате. Своей рукой толстым маркером она записала на листке из блокнота дату и три восклицательных знака. Уже неделю, открывая холодильник, она натыкалась на это напоминание. У нее действительно что-то с головой… Теперь, покосившись, Элизабет увидела прикрепленный рядом с запиской нарядный и для большей надежности запаянный в пластиковый пакет пригласительный билет с рисунком, изображавшим фонарь из тыквы и шесть веселых привидений.
— Что, уже в эту субботу?
— С семи до половины десятого, — проинформировала Мэган. — И мы хотим остаться до конца, верно, Мэтт?
— Да, мама! Конкурс рисунков с призом — плеером для компакт-дисков — начнется около девяти пятнадцати, так что раньше нам уходить нельзя. Тед так сказал.
— Тед? Какое отношение к этому имеет Тед?
— Я его пригласил пойти с нами.
Элизабет с громким стуком уронила вилку на тарелку.
— Ты, верно, шутишь! Не может быть! Скажи, что ты меня разыгрываешь, Мэтт! — сурово проговорила Элизабет, обретя дар речи.
Мэтт, несколько встревоженный реакцией матери, осторожно взглянул на нее снизу вверх и, опасаясь сказать лишнее, лишь кивнул, скупо добавив:
— Пригласил. Сегодня после обеда.
— И что он ответил? — Элизабет со страхом ждала ответа.
— Он сказал, что непременно пойдет.
Элизабет прикусила губу, чтобы с языка случайно не сорвалось одно из бранных слов, не предназначенное для нежных детских ушек.
— Как ты мог так поступить, Мэтт, не посоветовавшись со мной? Я не могу поверить…
— Она сказала, что можно.
— Кто сказал?
— Моя учительница, мисс Бланчард. На праздник должны прийти мама и папа. У всех других ребят в классе есть и мама, и папа. А у меня нет папы. Вот я и спросил ее, могу ли я пригласить кого-нибудь еще, и она разрешила. — Нижняя губа у Мэтта отвисла и начала подрагивать. — Но ты не разрешишь Теду пойти с нами. Ты не разрешишь нам повеселиться. Ты ничего нам не разрешаешь! Ты вредина! Ты самая вредная мама на свете!
В слезах мальчик вылетел из-за стола, опрокинув стакан с молоком. Элизабет не стала его останавливать. Уронив голову на руки, она тупо смотрела, как лужица молока растекается по столу и тонкой струйкой стекает на кафельный пол, но не могла заставить себя пошевелиться.
Для Мэтта трудные времена наступили еще в детском саду, когда он осознал, что у всех детей есть отцы. У большинства ребят папы жили в семье, но даже если родители были разведены, все равно каждый знал, что у него есть отец, которого он, если захочет, сможет увидеть и поиграть с ним. Мэтт был совсем крошкой, когда погиб Джон, так что он не помнил отца. Элизабет показывала сыну фотографии. Когда он вырос и начал задавать вопросы, Элизабет потратила не один час, пытаясь объяснить Мэтту, что у него был папа, но умер. Однако пятилетний ребенок так и не понял, что такое покойный отец, и, конечно, не смог вспомнить или представить его по фотографиям.
— Мама, молоко растеклось. Мне убрать?
Элизабет подняла голову и погладила дочь по прямым пшенично-русым волосам.
— Нет, дорогая, я сама. Но все равно спасибо за предложение.
— Я сказала Мэтту, что ему стоило вначале спросить тебя.
— Я поговорю с ним, когда он успокоится.
— Ты разрешишь Теду пойти с нами?
Дочь говорила проникновенным тоном, не по годам серьезным, и эта неожиданная для ребенка мудрость сразила Элизабет. Она почувствовала себя припертой к стенке. Каждой маленькой девочке нужен отец, и Мэган так же нуждалась в отцовском внимании, как и ее брат, хотя и не говорила об этом.
— Конечно, он может пойти, — ответила Элизабет с вымученной улыбкой.
Перемыв посуду, она поднялась в спальню сына. Мэтт лежал поперек кровати, сжимая в руках медвежонка Пуха. На щеках остались следы от слез. Элизабет присела на край кровати и нагнулась, чтобы поцеловать его в лоб.
— Прости, что я на тебя накричала.
Он ничего не ответил, только сдавленно всхлипнул.
— Я просто очень удивилась, и все.
Элизабет терпеливо объяснила, почему ему следовало поставить в известность о своих намерениях мать, прежде чем идти к соседу и приглашать его.
— Но я думаю, что на этот раз все вышло не так уж плохо, — заключила Элизабет.
Затуманенные глаза ребенка мгновенно прояснились.
— Так он может пойти?
— Если захочет.
— Классно! Просто здорово!
«Да, здорово», — подумала Элизабет. После того как дети легли спать, она вновь принялась размышлять и пришла к выводу, что Тед Рэндольф мог пылать тем же «энтузиазмом» по поводу приглашения, как и она по поводу того, что его пригласили. Возможно, он притворился обрадованным и принял приглашение только из жалости к ее детям. Возможно, стоит дать ему шанс отказаться от навязанного похода на детский праздник, не потеряв при этом лица…
Элизабет сняла фартук и подкрасила губы, прежде чем выйти на темную лужайку позади дома. Тед сидел на застекленной веранде в своем любимом плетеном кресле. Раньше веранда не была застеклена. Въехав, он заново покрасил фасад и внес ряд усовершенствований, застеклил веранду. Видимо, Рэндольф был человеком основательным и готовился к зиме заранее. В голубоватом свете, исходившем от телеэкрана, Элизабет заметила поднос с остатками ужина на маленьком столике — отбивная и пиво.
Но он не смотрел телевизор, а читал журнал. Элизабет вдруг пришло в голову, что это, возможно, иллюстрированный сборник типа «Плейбоя» с фотографиями обнаженных див. Если это так, то она выбрала неудачное время для визита. Но поскольку решение было принято, Элизабет собралась довести дело до логического конца, чтобы больше не переживать. Тед не замечал ее, пока она не постучала. Затем обернулся, и синие лучистые глаза, как два лазера, вонзились в нее.
Тед поднялся с кресла и выключил телевизор, перед тем как подойти к двери. Поскольку журнал он положил лицевой стороной вниз на сиденье кресла, Элизабет лишилась возможности узнать, что за литературу изучает ее сосед.
— Привет, — неловко произнесла она.
— Привет, проходите.
— Нет, я… Я, знаете, только на минутку. Я оставила детей одних, они спят.
Элизабет не хотелось заходить в его дом одной. Что, если кто-нибудь из соседей увидит ее? Надо знать людей: сплетни распространяются со скоростью лесного пожара.
Рэндольф вышел к ней и взялся за ручку двери, прикрыв ее.
— Что-то случилось?
— Нет… Вернее, надеюсь, что нет.
Элизабет отдавала себе отчет в том, что говорит сбивчиво и странно. Тед мог решить, что она набитая дура, и был бы прав. Они ни разу не побеседовали спокойно. Не ее вина, что рядом живет он, а не какая-нибудь дама. Стоило ли так переживать из-за того, что в доме по соседству поселился мужчина? Стоило, если мужское начало в нем такое… мощное.
— Мэтт сказал мне, что пригласил вас на осенний праздник в школу, — на одном дыхании выпалила Элизабет.
— Да, это так.
— Вы собираетесь идти?
— Я обещал ему, что пойду.
— Я знаю, мне Мэтт так и передал. Но я не хочу, чтобы вы чувствовали себя обязанным идти только потому, что вас попросили.
Какое-то время Рэндольф молча смотрел на нее, чуть склонив голову набок, словно старался понять что-то очень важное для себя.
— Вы не хотите, чтобы я шел, так?
— Нет! Вернее, да. Я хочу сказать… — Элизабет набрала в грудь побольше воздуха. — Если вы и в самом деле решили посетить детский праздник в начальной школе — пожалуйста. Но учтите, там будет куча маленьких шумных ребятишек и все будут носиться вокруг, прыгать, кричать, словно племя диких индейцев, а их обезумевшие от шума и толкотни родители будут носиться за ними. Шум, гам, суета и… и… — Элизабет беспомощно развела руками. — Короче, — заключила она, — не думаю, что вам там понравится.
— Это потому, что я, по-вашему, убежденный холостяк?
«Черт, теперь я его обидела», — решила Элизабет, когда Тед, повернувшись, пошел к джипу, припаркованному возле парадного входа.
— Это не так, мистер… Тед. Я просто хотела дать вам возможность отказаться. Я бы поговорила с Мэттом и все ему объяснила.
Между тем Тед открыл багажник джипа и достал оттуда громадную коробку. Он взвалил ее на плечи и направился во двор за домом. Не зная, как поступить, Элизабет пошла за ним следом. Рэндольф остановился и опустил коробку на землю. Элизабет остановилась рядом.
— У меня никогда не было детей, но я не настолько стар, чтобы не помнить своего детства, Элизабет.
То, как он произнес ее имя, оказало странное влияние на Элизабет. Ей вдруг показалось, что он прикоснулся к ней, словно длинные и сильные пальцы Теда погладили ее.
— Я не имела в виду, что…
— Представьте, я все еще помню свои школьные праздники, свою радость и возбуждение. Помню, как долго ждал их и как готовился. Мне повезло: со мной приходили и мать, и отец.
Элизабет прислонилась к ближайшему дереву и вздохнула:
— Вы заставляете меня чувствовать себя виноватой. Вы поступаете так же, как Мэтт. Я отругала его, когда он объявил мне, что пригласил вас. Я пришла в ужас. Мне не хочется, чтобы вы чувствовали себя обязанным. А он назвал меня самой вредной матерью на свете.
Тед усмехнулся:
— Я думаю, он погорячился. И потом, я не чувствую, будто мне навязали этот поход. На самом деле я надеюсь, что действительно получу удовольствие. И я не хочу, чтобы вы испытывали чувство вины. Договорились? Давайте оставим эту тему. Скажите мне лучше, что вы думаете по этомуповоду?
Тед наклонился и подтащил картонный ящик поближе. Элизабет присела на корточки и принялась изучать картинку на боковой стенке.
— Гамак! Вот чудо!
— Вы действительна так думаете?
— Да. Мне всегда хотелось иметь гамак, как раз такой.
Если верить рекламе, гамак был сплетен из белого джута с бахромой по краям.
— Вот и мне всегда хотелось иметь гамак. Собираюсь повесить его между этими двумя деревьями.
Тед показал ей, где именно он собирается пристроить свое приобретение.
— Да, летом, в теплый день, было бы здорово… — Элизабет неожиданно замолчала.
— Что было бы здорово? — тихо спросил он, глядя ей в лицо. Поскольку она продолжала хранить молчание, Рэндольф решил подсказать: — Поваляться в нем?
— Разве гамаки не для этого предназначены?
— В общем, да. Как только пожелаете, гамак в нашем распоряжении.
— Спасибо.
— Но вы ведь не пожелаете, не так ли?
Элизабет бросила на Рэндольфа быстрый взгляд, затем отвела глаза.
— Скорее всего нет.
— Но почему?
— Я не люблю напрашиваться.
Тед покачал головой:
— Нет, не поэтому. Вы не хотите лежать в моем гамаке, потому что соседи начнут сплетничать о нас. Они могут подумать, что вы отдыхаете не только в моем гамаке, а еще и в моей постели.
Элизабет показалось, что ее ударили в живот. Ощущение было весьма похожим. В довершение руки и ноги стали ватными, она перестала чувствовать вес собственного тела, лишившись воли и сил к сопротивлению.
— Соседям абсолютно не о чем сплетничать, — с трудом выдавила она.
— Вы делаете все для того, чтобы сохранить дистанцию!
— Вы меня в этом обвиняете?
— Обвиняю?
Рэндольф сдвинул брови, очевидно, подыскивая верное определение тому, что чувствовал.
— Я бы не стал использовать это слово, — сказал он наконец. — Я просто считаю, что с вашей стороны глупо менять свои маршруты лишь для того, чтобы избегать меня.
Элизабет ничего не оставалось, как вести открытую игру. Он ее раскусил. Если она начнет оправдываться, то будет выглядеть еще глупее.
— Я понимаю, почему вы выбрали такую тактику, — мягко продолжал он, — вам надо беречь репутацию. Люди только и ждут, чтобы вы поскользнулись, чтобы можно было назвать вас безответственной матерью, ждут от вас каких-то скандальных поступков.
— Да, принято считать, что молодые вдовы…
— Испытывают сексуальный голод, — без обиняков закончил за нее Рэндольф. — А я холостяк, живу один. Одно это уже ставит меня в ряд подозреваемых. Так что, если вы даже зашли ко мне за чем-то совершенно невинным — за стаканом сахара, например, — сплетники уже решат, что мы успели все быстренько обделать на кухонном столе.
Тед, усмехнувшись, продолжил:
— В быстрых сеансах секса есть своя прелесть, но лично я их не люблю. Это все равно что одним махом выпить бутылку хорошего вина. Вы не можете оценить вкус, потому что вас мучает жажда. Но вино пьют ради букета, а жажду утоляют водой. — Его горячий взгляд был обращен на рот Элизабет. — Некоторые вещи надо смаковать, растягивая удовольствие.
Элизабет уже не могла произнести ни слова, едва ли она была в состоянии даже думать. Сердце, однако, трудилось на славу — билось с такой яростью, что грозило выпрыгнуть из груди.
— Вы дрожите… — Он дотронулся до ее руки возле плеча, там, где кожа покрылась мурашками.
— Я замерзла. Надо было накинуть свитер.
— Пойдемте, я вас провожу.
— В этом нет необходимости.
— Это мне решать.
Оба были упрямы, но капитулировать пришлось все же Элизабет. Она не выключила на кухне свет, и, когда они шли через темный газон, Элизабет невольно подумала о том, что жизнь ее видна как на ладони. Она редко закрывала жалюзи, потому что любила солнечный свет, а вечером просто забывала о них.
Смотрит ли на нее Тед со своей застекленной веранды? Пожалуй, придется взять это на заметку и никогда не появляться на кухне растрепанной и в неглиже. А то ему больше не понадобятся журналы с девочками.
— Поблагодарила ли я вас за то, что вы постригли изгородь с моей стороны? — спросила она, вспомнив, что обязана ему избавлением от тяжелой работы.
— Вы заметили?
— Конечно, спасибо. Как щенки?
— Благоденствуют.
— Хорошо.
Они уже дошли до ее дома, и она могла положить конец этой идиотской беседе.
— Во сколько в субботу? — спросил Тед.
— По-моему, дети сказали в семь, если я не ошибаюсь.
— Да, в семь. Я помню. Я вас отвезу.
Она хотела возразить, но что-то в решительной линии его поджатых губ и подбородка не дало ей затеять спор.
— Хорошо, Тед. До свидания.
— Элизабет… — Он схватил ее за руку, не дав ускользнуть за стеклянную дверь.
— Да?
— Они зажили?
Тед провел большим пальцем по внутренней стороне ее ладони. Его прикосновение было легким и нежным, словно касание перышка, но его с тем же успехом можно было сравнить с электрошоком.
— Мои руки? Да, они окончательно зажили.
Словно сомневаясь, Тед поднес ее руку к своему лицу и внимательно посмотрел на ладонь.
— Если я вам когда-нибудь понадоблюсь, для чего угодно, — заходите. К черту соседей и то, что они подумают!
Сказав это, он поднял взгляд, и у Элизабет перехватило дыхание. Еще до того как она успела прийти в себя, чтобы ответить, Тед отпустил ее руку и исчез в темноте.
Глава 4
Незнакомец появился из мрака, как порождение тьмы. Он материализовался в человеческом облике и предстал предо мной: высокий, с могучими плечами и узкими бедрами.
Я не видела его лица в темноте, но чувствовала, какое оно. И может быть, оттого, что я его узнала, это внезапное появление не показалось мне пугающим. Возбуждающим — да, волнующим — конечно, запретным — без сомнений; но не пугающим.
Он ничего не говорил, и я молчала. Слова были не нужны. Мы знали, чего ждем друг от друга. В темноте мы могли давать и получать, не ведая запретов. Нас ничто не сдерживало. Главной целью было наслаждение. По сравнению с этой неизбывной жаждой ничто не имело значения: ни личности, ни имена, ни прошлое, ни будущее — только настоящее, где царствовала страсть, которая, как мы знали, будет утолена, к нашему обоюдному удовлетворению.