Наконец я решился спросить у госпожи Миллиган, сколько времени мне нужно, чтобы дойти пешком до Тулузы. Я хотел встретить Витали около дверей тюрьмы тотчас же, как только его выпустят.
Услышав мои слова, Артур испугался.
– Я не хочу, чтобы Реми уходил! – воскликнул он.
Я объяснил, что Витали нанял меня у моих родителей, и я должен оставаться у него до тех пор, пока буду нужен ему.
Я говорил о Барберене и его жене как об отце и матери. Мне не хотелось сознаться, что я найденыш: у нас в деревне всегда говорили с презрением о детях, которых бросили родители.
– Мама, нужно, чтобы Реми остался с нами! – сказал Артур.
– Я была бы очень рада оставить у нас Реми, – ответила она. – Ты подружился с ним, и я сама полюбила его. Но для этого нужно, во-первых, чтобы Реми согласился остаться…
– О, Реми наверняка согласится! – прервал ее Артур. – Ведь тебе не хочется возвращаться в Тулузу, Реми, правда?
Теперь мы с ним были уже на «ты».
– А во-вторых, – продолжала госпожа Миллиган, не дожидаясь моего ответа, – его хозяин должен согласиться на это.
– Сначала Реми! – воскликнул Артур. – Ты хочешь остаться с нами, Реми?
Конечно, Витали был очень добр ко мне, и я любил его, но госпожу Миллиган и Артура я полюбил еще больше и с ужасом думал о разлуке с ними.
– Прежде чем отвечать, – сказала госпожа Миллиган, – Реми должен подумать. Я предлагаю ему не одни развлечения. Если он останется, он должен будет много учиться и будет не так свободен, как прежде, путешествуя по большим дорогам.
– Мне нечего раздумывать, – сказал я. – Я очень хочу остаться с вами!
– Вот видишь, мама? – захлопал в ладоши Артур. – Реми согласен.
– Значит, теперь нам нужно добиться согласия хозяина Реми, – сказала госпожа Миллиган. – Я напишу ему, чтобы он встретил нас в Сете, так как в Тулузу мы попасть не можем. Пошлю ему денег на проезд и объясню, почему мы сами не имеем возможности приехать по железной дороге. Если он согласится на мое предложение, то останется только обратиться к родителям Реми. Без их согласия обойтись нельзя.
Обратиться к моим родителям! Но ведь они, конечно, откроют то, что я хотел скрыть. Они скажут, что я найденыш! Тогда и госпожа Миллиган, и Артур отвернутся от меня и сами не захотят взять меня к себе. Я был в отчаянии.
Госпожа Миллиган с изумлением смотрела на меня и задала мне несколько вопросов, но я не в силах был отвечать. Тогда, думая, должно быть, что меня тревожит близкое возвращение хозяина, она перестала расспрашивать меня.
К счастью, этот разговор происходил поздно вечером, пора было ложиться спать, и я мог уйти в свою комнату.
В первый раз я не мог заснуть на «Лебеде». И такой длинной и мучительной показалась мне ночь. Что сделать? Что сказать? Я не мог ничего придумать.
И кончилось тем, что я решил не делать и не говорить ничего. Будь что будет.
Может быть, Витали не захочет отдать меня? Я даже не знал, радоваться мне или печалиться, если это случится. Во всяком случае, тогда не узнают, что я найденыш.
Мое сердце сжималось при одной мысли о том, что придется признаться в этом. Нет, уж лучше пусть Витали не согласится на предложение госпожи Миллиган. Конечно, тогда мне придется расстаться с Артуром и его матерью, но, по крайней мере, они не будут дурно думать обо мне.
Через три дня пришел ответ Витали. Он писал, что приедет в Сет в следующую субботу двухчасовым поездом.
Я отправился встретить его на вокзал и взял с собой собак и Проказника.
Я был очень взволнован, мне так хотелось снова увидеть Витали. Собаки беспокоились не меньше меня, как будто предчувствуя что-то, и только Проказник оставался совершенно равнодушным.
Я стоял в сторонке, держа собак на привязи, а Проказника под курточкой.
Наконец пришел поезд. Вдруг собаки вырвались и с веселым лаем побежали вперед: они увидели своего хозяина. Капи бросился ему на грудь, Зербино и Дольче прыгали около него. Я в свою очередь подбежал к нему, и он нежно обнял и поцеловал меня.
– Здравствуй, мой милый мальчик! – сказал он.
Витали был всегда добр ко мне, но никогда не ласкал меня, это было не в его характере. И теперь его ласка глубоко тронула меня, и мои глаза наполнились слезами.
Он очень постарел в тюрьме. Спина его сгорбилась, лицо побледнело, губы были совсем белые.
– Ну, что, мой мальчик? – сказал он. – Тебе, наверное, кажется, что я изменился? Да, тюрьма – плохое место, а скука и безделье хуже всякой болезни.
Потом, немного помолчав, он спросил:
– Как ты познакомился с этой дамой, которая писала мне?
И я стал рассказывать ему, как встретился с «Лебедем», как жил с госпожой Миллиган и Артуром, и все, что было со мной с тех пор, как я расстался с ним.
Я рассказывал очень долго. Мне страшно было дойти до конца и спросить у Витали, согласится ли он на предложение госпожи Миллиган.
Да и сам он не говорил мне ни слова о том, что было в ее письме. И мы дошли до гостиницы, в которой остановилась госпожа Миллиган, прежде, чем я успел закончить мой рассказ.
– Эта дама ждет меня? – спросил Витали, когда мы подошли к дому.
– Да, я проведу вас к ней, – сказал я.
– Не надо. Скажи мне номер ее комнаты и останься здесь с собаками и Проказником.
Я сел на лавку около двери. Почему он не хочет, чтобы я присутствовал при его разговоре с госпожой Миллиган? Я не мог понять. Через несколько минут Витали вернулся.
– Поди и простись с госпожой Миллиган и ее сыном, – сказал он мне. – Я подожду тебя здесь. Через десять минут мы уходим.
Я был так поражен, что не мог двинуться с места.
– Разве ты не понял меня? – спросил Витали. – Что же ты стоишь, как истукан? Мне некогда ждать.
Никогда еще он не говорил со мной так резко.
Я сделал несколько шагов, а потом спросил:
– Значит, вы сказали…
– Я сказал, что ты мне нужен и что я не могу обойтись без тебя. Ступай и возвращайся скорее.
Мне стало легче. Стало быть, Витали не открыл им, что я найденыш.
Войдя к госпоже Миллиган, я увидел, что Артур плачет, а она утешает его.
– Ты не уйдешь? Ты останешься, Реми? – воскликнул Артур.
За меня ответила госпожа Миллиган и объяснила сыну, что я не могу остаться.
– Я просила твоего хозяина оставить тебя у нас, Реми, – сказала она так грустно, что я не мог удержаться от слез, – но он не согласился, несмотря на все мои просьбы.
– Это дурной человек! – сказал Артур.
– Нет, не дурной, – возразила его мать. – Ты ему полезен, Реми, и, кроме того, мне кажется, что он искренне привязан к тебе. «Я люблю мальчика, и он любит меня, – сказал он мне. – Суровая школа жизни будет ему полезнее. Положим, вы дадите ему образование, но и я могу кое-чему научить его. Вашим сыном он быть не может, а моим будет. Это лучше, чем служить забавой для вашего больного мальчика, как бы добр и кроток он ни был».
– Но ведь он не отец Реми, – сказал Артур.
– Он его хозяин, и Реми должен вернуться к нему.
– Я не хочу, чтобы Реми уходил!
– Теперь он должен уйти. А потом я напишу его родителям и договорюсь с ними.
– Нет, нет, – воскликнул я.
– Почему же?
– Пожалуйста, не делайте этого!
– Но ведь другого средства нет, мой мальчик.
– Пожалуйста, не делайте!
– Они, кажется, живут в Шаваноне?
Не ответив ничего, я бросился к Артуру и стал нежно обнимать и целовать его. Потом я подошел к госпоже Миллиган и поблагодарил ее за все, целуя ей руки.
– Бедный мальчик! – сказала она и, нагнувшись, поцеловала меня в лоб.
– Я всегда буду любить вас. И тебя, Артур! – воскликнул я рыдая и бросился к двери. – Я никогда не забуду вас!
– Реми! Реми! – закричал Артур.
Но я не остановился и, выбежав из комнаты, затворил за собой дверь.
Через мгновение я был уже рядом с Витали.
– Идем! – сказал он.
Так из-за глупого страха признаться, что я найденыш, я расстался с моим первым другом и вернулся к прежней жизни, полной невзгод.
Глава XIII
Снег и волки
Мне снова пришлось целыми днями ходить с Витали по дождю и по солнцу, по пыли и грязи. Снова пришлось разыгрывать роль дурака на площадях и смеяться или плакать для забавы почтенной публики. Перемена была очень тяжела – ведь к довольству и счастью привыкаешь быстро.
После того, как я прожил два месяца на «Лебеде», мне стало гораздо труднее переносить лишения, я начал быстрее уставать и нередко грустил.
Живя у госпожи Миллиган, я часто думал о Витали. Теперь, живя с Витали, я думал о госпоже Миллиган и об Артуре. Лежа в грязной каморке постоялого двора, я скучал по своей хорошенькой каюте на «Лебеде», вспоминал, как весело мне жилось с Артуром и как всегда была добра ко мне госпожа Миллиган. Неужели я никогда не увижусь с моим другом и его матерью?
Одно только утешало меня: Витали стал обращаться со мной гораздо ласковее, чем прежде. Иногда он даже бывал нежен. И тогда я чувствовал, что он не только мой хозяин, что он любит меня.
Часто мне хотелось обнять и поцеловать его, но я не решался – не из страха, а из уважения к нему. Раньше Витали казался мне совершенно таким же, как все другие, кого я знал. Но пожив на «Лебеде», я стал находить, что в его обращении и манерах было много общего с госпожой Миллиган. А ведь она была «дама»!
Выйдя из Сета, мы в течение нескольких дней не говорили о моей жизни на «Лебеде». Но мало-помалу разговор стал заходить об этом, и его всегда начинал Витали. А вскоре не проходило дня, чтобы мы не вспоминали о госпоже Миллиган и об Артуре.
– Ты, значит, очень любил госпожу Миллиган? – спрашивал Витали. – Да и немудрено. Она была очень добра к тебе. Ты должен с благодарностью вспоминать о ней.
А иногда он прибавлял:
– Так было нужно.
– Что было нужно?
Сначала я не понимал, что он хотел сказать. Но потом я сам догадался, что нужно было не соглашаться на предложение госпожи Миллиган оставить меня у нее. Я не понимал почему, но видел, что и самому Витали было жаль отказать ей. И я был благодарен ему за это.
«А может быть, потом он и согласится», – думал я.
Мы шли по берегу Роны. «Лебедь» тоже плыл по этой реке. Ах, если бы можно было увидеть его еще разок! И, идя по берегу, я внимательно смотрел на каждое судно. Но «Лебедь» не показывался, и я вынужден был отказаться от надежды увидеть его.
Это очень огорчило меня. Тоска моя усиливалась еще и тем, что погода была отвратительная. Наступила осень, и ходить по грязи и под дождем было очень неприятно. Когда мы вечером останавливались на ночлег на каком-нибудь постоялом дворе или в сарае, промокшие до костей, усталые и грязные, веселые мысли, конечно, не шли мне на ум.
Витали спешил поскорее дойти до Парижа. Там он рассчитывал провести зиму, надеясь, что в таком большом городе можно будет часто давать представления.
По дороге мы иногда останавливались в каком-нибудь городке или деревне, разыгрывали наши пьесы и, заработав немного денег, шли дальше.
А погода становилась все холоднее. Как-то утром, когда мы, переночевав в деревне, тронулись в путь, поднялся сильный северный ветер. Это было очень неприятно, но мы радовались, что хотя бы нет дождя. Уж лучше пусть будет ветер.
Однако через некоторое время тяжелые черные тучи заволокли небо, и солнце скрылось. Мы опасались, что пойдет снег.
Когда мы добрались до деревни и вошли на постоялый двор, Витали сказал мне:
– Ложись скорее. Завтра мы выйдем очень рано, чтобы побыстрее дойти до Труа. Будет плохо, если нас в дороге застанет снег.
Сам он не лег, а сел около огня, чтобы согреть Проказника, который сильно страдал от холода и все время стонал.
На другой день я встал до рассвета. По небу ходили тяжелые тучи, и не видно было ни одной звездочки.
Когда отворяли дверь, холодный ветер врывался в комнату.
– Я на вашем месте не отправлялся бы сегодня в дорогу, – сказал хозяин, обращаясь к Витали. – Того и гляди пойдет снег.
– Я очень спешу, – ответил Витали. – Надеюсь, нам удастся дойти без снега до Труа.
– До него путь неблизкий, – покачал головой хозяин. – Туда не дойдешь за час.
Мы все-таки отправились в путь. Витали посадил Проказника под свою куртку, чтобы ему было теплее. Собаки не чувствовали холода и весело бежали впереди, а я закутался в куртку из овчины, которую Витали купил мне в Дижоне.
Говорить в такой холод было не особенно приятно, и мы шли молча и торопливо, чтобы побыстрее дойти до города.
Времени прошло много, а все не рассветало. Наконец на востоке показалась белая полоса, но солнца не было видно – его закрывали тучи.
Местность была пустынная и унылая. Деревья и кусты качались под порывами ветра, шурша еще оставшимися на них сухими листьями. Ни на дороге, ни в поле никого не было видно; не слышно было ни стука колес, ни ударов кнута. Только сороки прыгали на дороге и при нашем приближении взлетали на деревья.
На севере показалось какое-то белое облачко, оно увеличивалось и приближалось к нам. Это была стая диких гусей, летевших с севера на юг.
Холодный ветер становился все сильнее, и скоро в воздухе запорхали, как бабочки, легкие снежинки. А мы еще не прошли и половины дороги. Но я не особенно беспокоился; я даже думал, что от снега стихнет ветер и станет теплее.
– Мы не дойдем сегодня до Труа, – сказал Витали. – Нужно будет остановиться в первой же деревне.
Его слова обрадовали меня. Скорее бы показалась какая-нибудь деревушка!
Но как ни внимательно смотрел я вперед, я не видел никаких признаков жилья. Дорога, напротив, шла в лес, густой и темный, которому, казалось, не было конца. Нет, на деревню нечего рассчитывать. Но, может быть, перестанет идти снег?
Однако он не перестал, а пошел сильнее. Скоро он уже толстым слоем лежал на земле. Мы тоже были все в снегу, и я чувствовал, как он таял у меня на шее и холодной струйкой бежал по спине. Витали, которому приходилось немного приоткрывать свою куртку, чтобы Проказник не задохнулся, было не лучше моего. Собаки тоже приуныли и жалобно посматривали на нас.
Промокшие до костей, окоченевшие от холода, мы с трудом подвигались вперед. Хоть мы были в лесу, но он нисколько не защищал нас, так как ветер дул нам прямо в лицо.
Наконец он немножко утих, зато снег повалил крупными хлопьями. Время от времени Витали смотрел по сторонам, как будто искал чего-то. Но нигде не видно было ничего, кроме деревьев, ветки которых опускались под тяжестью снега.
А я смотрел вперед, думая, скоро ли кончится лес и не покажется ли вдали деревня. Но трудно было рассмотреть что-нибудь сквозь густую пелену падающего снега.
Положение было неприятное, однако мы не могли остановиться и вынуждены были двигаться вперед, хоть идти было очень трудно и ноги вязли в снегу.
Вдруг Витали поднял руку и показал налево. Я посмотрел туда – на полянке виднелся шалаш из прутьев. Мы свернули с дороги и с большим трудом, то и дело проваливаясь в снег, добрались до шалаша.
Слава Богу! Наконец у нас есть приют. Собаки тоже обрадовались и, вбежав в шалаш, стали валяться, чтобы обсушиться.
– Я так и думал, что тут найдется какой-нибудь шалаш, – сказал Витали. – Теперь снег может падать сколько угодно.
– Пусть падает! – кивнул я.
В шалаше была земляная скамья и несколько больших камней вместо стульев. Но что было для нас приятнее всего в эту минуту – в углу было сложено из кирпичей что-то вроде очага.
Какое счастье! Можно будет развести огонь!
И через несколько минут он уже ярко запылал. Правда, дым, не выходя в трубу, расстилался по шалашу, но мы не обращали на это внимания и радовались тому, что можем согреться.
Собаки улеглись около огня, а через некоторое время к ним присоединился и Проказник. Сначала он осторожно выглянул из под меховой куртки Витали, чтобы узнать, куда это мы пришли, а потом соскочил на землю и, заняв самое лучшее место перед огнем, протянул к нему свои маленькие дрожащие ручки.