В «Стандард Уэйстон» даже появилась довольно едкая заметка, направленная против доктора Хадлсона. Ей авторство приписывали мистеру Дину Форсайту. В заметке говорилось, что некоторые действительно обладают слишком зоркими глазами, когда смотрят через чужие зрительные трубы, и слишком легко замечают то, что уже было замечено до них.
На следующий день в ответ на эту заметку газета «Уэйстон ивнинг» написала, что есть зрительные трубы с плохо протертыми объективами, усеянными маленькими пятнышками, которые не слишком уместно принимать за метеоры.
Одновременно «Панч» напечатала слишком похожую карикатуру на обоих противников. С гигантскими крыльями за плечами, они гнались наперегонки за болидом, изображенным в виде головы зебры, показывающей им язык.
Впрочем, хотя из-за этих статей и оскорбительных намеков положение обоих соперников со дня на день ухудшалось, им еще не представился случай вмешаться в вопрос о предстоящей свадьбе. Пусть они не говорили о ней, зато позволяли всему идти своим чередом. Даже если им, чтобы не столкнуться лицом к лицу, придется отсутствовать, что было бы достойно сожаления, церемония всё равно состоится. Фрэнсиса Гордона и Дженни Хадлсон свяжут «золотые цепи вплоть до самой смерти», как поется в старинной бретонской песне. И если даже двум упрямцам вздумается окончательно поссориться, преподобный О’Гарт всё же совершит ритуал венчания в церкви Святого Андрея.
Двадцать второго и двадцать третьего апреля не произошло никаких изменений. Но хотя положение не ухудшилось, оно и не улучшилось. Во время трапезы семейство Хадлсон избегало малейших намеков на метеор, а мисс Лу бесилась оттого, что не могла высказаться о нем как следует. Мать дала ей понять, что по этому поводу лучше хранить молчание, чтобы не нагнетать обстановку. Тем не менее достаточно было взглянуть, как девочка кромсает свою отбивную, чтобы понять, что она думает о болиде и хочет растерзать его на такие же мелкие кусочки, чтоб его и след простыл. Что касается Дженни, то она не могла скрыть своей грусти, которую доктор не желал замечать. Возможно, он действительно ее не замечал, с головой уйдя в астрономические заботы.
Разумеется, Фрэнсис Гордон не появлялся за этими трапезами. Единственное, что он позволял себе, так это наносить ежедневные визиты, когда доктор Хадлсон скрывался в донжоне.
Впрочем, когда он оказывался за столом вместе с дядей, трапеза в доме на Элизабет-стрит проходила не веселее. Мистер Дин Форсайт не произносил ни слова, а когда обращался к старой Митс, та отвечала только сухими «да» или «нет», такими же сухими, как стоявшая на дворе погода.
Однажды, 24 мая, мистер Дин Форсайт, вставая из-за стола после обеда, обратился к племяннику с вопросом:
— Ты по-прежнему ходишь к Хадлсонам?
— Конечно, дядя, — твердым голосом ответил Фрэнсис.
— А почему бы ему не ходить к Хадлсонам? — встряла старая служанка.
— Я не с вами разговариваю, Митс! — прогремел мистер Форсайт. — А с Фрэнсисом.
— Я ответил вам, дядя. Хожу каждый день.
— И вы тоже должны туда сходить, сэр! — не смогла удержаться Митс, скрестивши руки на груди и посмотрев своему хозяину прямо в лицо.
— После того, что доктор сделал со мной?! — закричал Дин Форсайт.
— А что он вам сделал, дядя?
— Он позволил себе открыть…
— То, что вы открыли сами. То, что все имели право открыть. То, что другие вскоре откроют. Поскольку о чем идет речь? О болиде, какие тысячами пролетают над Уэйстоном.
— А дорожить им можно не больше, чем тем, что лежит на тумбе на углу нашего дома! Камень… Проклятый булыжник!
Так говорила Митс, напрасно стараясь сдерживаться. И тогда мистер Дин Форсайт, которого подобная реплика привела в отчаяние, ответил тоном человека, окончательно вышедшего из себя:
— Ну что же… Я… Фрэнсис, я запрещаю тебе ходить к доктору!
— Сожалею, но я не послушаюсь вас, дядя, — заявил Фрэнсис Гордон, не без усилия сдерживаясь, настолько возмутили его слова дяди. — Я буду туда ходить.
— Да… Он будет туда ходить! — закричала в свою очередь старая Митс. — Он будет туда ходить, чтобы встречаться с миссис Хадлсон. Он будет туда ходить, чтобы встречаться с мисс Дженни, своей невестой.
— Моей невестой… Той, на которой я должен жениться, дядя!
— Жениться?
— Да. И ничто на свете мне не помешает!
— Ну, это мы еще посмотрим!
И с этими словами, первыми, которые указывали на решимость воспрепятствовать свадьбе, мистер Дин Форсайт покинул столовую, поднялся в башню и с грохотом захлопнул за собой дверь.
Действительно, несмотря на запрет дяди, Фрэнсис Гордон твердо намеревался пойти как обычно к Хадлсонам. Но что, если по примеру мистера Дина Форсайта доктор укажет ему на дверь? Если мистер Хадлсон тоже воспротивится свадьбе? Теперь всего можно было ожидать от этих двух врагов, ослепленных взаимной ревностью, ненавистью изобретателей, самой худшей из всех прочих.
В тот день Фрэнсису Гордону стоило немалых усилий скрыть грусть, когда он очутился в присутствии миссис Хадлсон и ее дочерей. Он не хотел ничего рассказывать о сцене, произошедшей между ним и дядей. Зачем усиливать тревогу, царившую в семье? Разве он не принял решение не обращать внимания на требования дяди? Если придется обойтись без его согласия, то он обойдется… В конце концов, он свободен. Только бы доктор не ответил отказом! То, что мог сделать в обход своего дяди Фрэнсис, Дженни не могла сделать, не заручившись согласием отца.
И вот тогда Лу пришла в голову мысль самой отправиться к мистеру Дину Форсайту. Посмотрите только на четырнадцатилетнюю девочку, взвалившую на себя бремя посредника, говорившую себе, что она непременно справится там, где другие потерпели поражение. Но не следует забывать, что она была юной американской мисс, а все юные мисс великой республики ни в чем не ведают сомнений. Они пользуются широкой свободой, приходят и уходят, когда им вздумается, рассуждают и опровергают по собственному усмотрению. Итак, на следующий день, не предупредив ни мать, ни сестру, девочка, привыкшая гулять одна, стремительно покинула дом. Миссис Хадлсон, должно быть, подумала, что дочь отправляется в церковь.
Однако мисс Лу пошла не в церковь, что в конечном счете наверняка было бы лучше, а в дом мистера Дина Форсайта.
Фрэнсис Гордон отсутствовал, и девочку встретила добрейшая Митс.
Узнав о причине визита, старая мудрая служанка сказала:
— Дорогая мисс Лу, хотя вы совершенно искренни, поверьте мне, ваш визит ни к чему не приведет. Мой хозяин сошел с ума. Решительно, сошел с ума. И я очень боюсь, как бы и ваш отец не стал таким же сумасшедшим. Тогда нас постигнет величайшее несчастье.
— Вы не советуете мне встречаться с мистером Форсайтом? — настойчиво повторила Лу.
— Нет. Это бесполезно. Он откажется вас принять. А если и примет, то, кто знает, не наговорит ли вам всяких слов, которые приведут к окончательному разрыву?
— Тем не менее мне кажется, добрейшая Митс, что мне удастся затронуть его чувства. А когда я со смехом прощебечу ему: «Послушайте, мистер Форсайт, когда же всё это кончится? Разве можно сердиться из-за какого-то злосчастного болида? Разве вы дойдете до того, что причините боль своему племяннику, моей сестре… всем нам?..»
— Нет, дорогая мисс Лу, — ответила старая служанка. — Я его знаю, вы ничего не добьетесь. Он слишком упрям. Повторяю, он сошел с ума. Послушайте меня, поскольку я знаю, о чем говорю: вы потеряете время, а ваши визиты… Не стремитесь встречаться с мистером Форсайтом. Я опасаюсь скандала, который еще больше осложнит положение и, возможно, приведет к отмене свадьбы.
— Но что же делать? Что делать?! — воскликнула девочка, сжимая кулачки.
— Ждать, моя дорогая мисс Лу. Осталось только несколько дней терпения! Нет… Послушайте моего совета… Это хороший совет… Возвращайтесь домой, но по дороге помолитесь в церкви Святого Андрея и попросите доброго Боженьку уладить дела. Я уверена, он внемлет вам!
С этими словами старая служанка поцеловала девочку в румяные щечки и проводила до дверей.
Лу послушалась совета Митс, но сначала, проходя мимо мастерской портнихи, удостоверилась, что ее платье будет готово к назначенному дню. А платье было поистине очаровательным! Затем Лу вошла в церковь и попросила Бога «уладить дела», хотя бы для этого пришлось послать каждому из соперников по болиду еще более ценному, более необычному, открытие которого будет принадлежать исключительно ему и который заставит его не сожалеть более о прежнем, причинившем столько зла!
Глава девятая,
в которой рассказывается о том, как прошло несколько дней, предшествующих свадьбе, и делается утверждение столь же очевидное, сколь и неожиданное
Еще каких-нибудь шесть дней, даже не неделя, и наступит 31 мая — день, на который назначена свадьба Фрэнсиса Гордона и Дженни Хадлсон.
«Только бы до тех пор ничего не случилось!» — бесконечно повторяла про себя старая Митс.
И в самом деле, даже если положение не изменится, пусть оно хотя бы не обострится из-за какого-нибудь происшествия. Впрочем, разве могло хоть одно разумное существо предположить, что проблема, возникшая из-за болида, в состоянии помешать союзу двух юных влюбленных или отсрочить его? Если в самом крайнем случае предположить, что мистер Дин Форсайт и доктор Хадлсон ни за что не захотят оказаться лицом к лицу во время церемонии, то можно ведь обойтись и без них! В конце концов, их присутствие необязательно с того момента, как они дадут свое согласие. Главное, чтобы они не отказали в согласии. Особенно доктор, поскольку, если Фрэнсис Гордон приходился родному дяде всего лишь племянником, то Дженни была дочерью своего отца и не могла выйти замуж против его воли.
Вот почему, если Митс твердила про себя: «Только бы до тех пор ничего не случилось!», более доверчивая Лу повторяла двадцать раз на дню: «Решительно, не вижу, что еще может случиться!»
Точно так же рассуждал и Фрэнсис Гордон, хотя его уверенность и не была столь полной, как уверенность будущей маленькой свояченицы:
— Мистер Хадлсон и мой дядя заняли достойную сожаления позицию по отношению друг к другу. Но я не представляю, что может еще сильнее разжечь их ссору. Проклятый болид открыт. Кем бы он ни был открыт, он не станет шарахаться из стороны в сторону! Он движется в пространстве правильным образом и, вне всякого сомнения, будет в сложившихся условиях продолжать свой путь бесконечно. Требования моего дяди и мистера Хадлсона известны. Большего они не смогут сделать, а со временем всё уляжется, их соперничество в конце концов также утихнет после того, как мой брак с дорогой Дженни еще теснее свяжет оба наши семейства! Не важно, мне хочется быстрее стать старше на шесть дней!
Так-то вот! Есть обстоятельства, при которых кое-кто охотно готов перескочить с 26 мая на 31-е. Действительно, что значит одна неделя из трех тысяч, составляющих среднюю продолжительность человеческой жизни? Однако Фрэнсис Гордон не мог своей властью сделать подобное сокращение и был вынужден смириться, что ему суждено прожить 144 часа, отделяющих его от дня бракосочетания.
Впрочем, то, что он говорил о метеоре, было правдой. Погода по-прежнему стояла прекрасная. Никогда прежде небо над Уэйстоном не казалось столь безмятежным. По утрам и вечерам спускался легкий туман, который сразу же рассеивался после восхода или захода солнца. Не было ни одной тучи, нарушавшей прозрачность атмосферы. Болид появлялся регулярно, возникая и исчезая на одном и том же месте, как это делают звезды, правда, без опережения на четыре минуты, что составляет 366 дней звездного года. Нет, он двигался с точностью совершенного хронометра. И в Уэйстоне, равно как и в других местах, где он оказывался в поле зрения, множество зрительных труб ждали его появления и следили за стремительным полетом. Светящаяся оболочка сияла в безлунные ночи. Тысячи объективов ловили его, когда он мчался мимо.
Стоит ли добавлять, что мистер Форсайт и мистер Хадлсон пожирали болид глазами, протягивали к нему руки, словно хотели схватить, и дышали полной грудью! Разумеется, было бы лучше, если бы он скрылся от их взглядов за толстым слоем облаков. Его появление могло лишь еще больше настроить их друг против друга. И поэтому Митс, подходившая к окну, прежде чем лечь спать, грозила болиду кулаком. Тщетная угроза! Метеор продолжал чертить свою сверкающую траекторию на небосводе, усеянном звездами.
Впрочем, следует отметить, что болид пользовался подлинным успехом. Во всех городах, над которыми он пролетал, особенно в Уэйстоне, ему радостно рукоплескали. Тысячи взглядов устремлялись в ту точку горизонта, где он должен был появиться, и опускались лишь в момент, когда он скрывался в противоположной стороне. Создавалось впечатление, что более всего он принадлежит очаровательному виргинскому городу по той простой причине, что его присутствие среди небесной компании астероидов впервые заметили два уважаемых жителя Уэйстона.
Надо еще сказать, что город разделился на два лагеря: на приверженцев Дина Форсайта и приверженцев доктора Хадлсона. Были газеты, которые горячо поддерживали первого, и газеты, твердо стоявшие на стороне второго. И всё же заметим, что, поскольку по сообщениям, посланным в обсерватории Питгсбурга и Цинциннати, метеор был открыт двумя уэйстонскими наблюдателями в один и тот же день, вернее, ночь, в один и тот же час, в одну и ту же минуту и даже секунду, подобный вопрос о первенстве вообще не должен был вставать. Однако ни «Морнинг Уэйстон», ни «Ивнинг Уэйстон», ни «Стандард Уэйстон» не желали сдавать своих позиций. С высоты башни и донжона ссора спустилась в редакционные кабинеты. Судя по всему, приходилось ждать серьезных осложнений. Уже появились сообщения о собраниях, где будет обсуждаться вопрос о метеоре, причем, можно себе представить, как невоздержанны на язык будут выступающие, учитывая пылкий нрав граждан свободной Америки. Станут ли они стесняться в словах? Не перейдут ли к действиям? Не вступят ли враждующие стороны врукопашную? Не вытащат ли они из карманов ножи и не выскочат ли сами собой револьверы?
С какой же тревогой миссис Хадлсон и Дженни смотрели, как с каждым днем волнения только усиливались! Напрасно Лу старалась утешить мать. Напрасно Фрэнсис Гордон стремился утешить свою невесту. Они хорошо понимали, что оба противника всё больше и больше приходят в ярость, что они целиком охвачены непростительной страстью. Из уст в уста передавали выражения, подлинные или мнимые, сорвавшиеся с губ мистера Дина Форсайта, и слова, правдивые или ложные, произнесенные доктором Хадлсоном. И если один из них спустится с донжона, чтобы произнести речь на собрании своих сторонников, а второй покинет башню, чтобы приветствовать своих приверженцев, не бросятся ли эти две толпы друг на друга? Не приведет ли это к ужасной войне, которая зальет кровью улицы до сих пор мирного города?
В таких условиях прогремел гром, раскаты которого прокатились, если можно так сказать, по всему миру.
Неужели болид взорвался, а его взрыв разнесся многоголосым эхом по небесному своду?
Нет, на сей счет можно было не волноваться. Речь шла о новости, которую телеграф и телефон со скоростью электрического тока распространили по всем республикам и королевствам Старого и Нового Света. И если прежде информация, касающаяся метеора, воспринималась с величайшим изумлением, то новое сообщение даже самые недоверчивые были вынуждены признать совершенно достоверным.
Эта информация исходила вовсе не из донжона мистера Хадлсона, не из башни мистера Дина Форсайта и даже не из обсерваторий Питтсбурга или Цинциннати. Нет. Неожиданное открытие было сделано в ночь с 26 на 27 мая в Бостонской обсерватории, а наделанный им шум отнюдь не должен вызывать удивление.
Сначала многие не желали верить ни единому слову. Одни считали это ошибкой, которую ученые не замедлят признать. Другие полагали, что речь идет о мистификации, выдумать которую способны только шутники.
Однако ученых Бостонской обсерватории считали серьезными людьми, не расположенными к подобного рода розыгрышам. Если даже предположить, что мысль о таком смелом открытии зародилась в игривом мозгу учеников астрономов знаменитого национального учреждения, горевших желанием «посмеяться над Вселенной», как сообщалось в одном из вашингтонских сатирических листков, все равно директор, преисполненный, в силу своих высочайших полномочий, чувства ответственности, не позволил бы подобным сведениям так широко разойтись или разоблачил бы их в течение суток.