Наступила вторая половина мая, и с окончанием работ приходилось спешить. Появились уже первые предвестники зимы. На заходе солнца небо стало покрываться туманной дымкой. С каждым днем она становилась все темней и гуще. Чувствовалось дыхание восточного ветра, того самого, который приносит на остров с океана сильнейшие ураганы.
Перед тем как запереться в Скальном доме, Церматт решил посвятить один день, а именно двадцать четвертое мая, поездке к Кабаньему броду. Сопровождать его вызвались Уолстон и Жак.
Необходимо было убедиться, надежно ли загорожено ущелье, откуда в Землю обетованную могли проникнуть хищные звери. А вторжение их, кроме всего прочего, угрожает полным уничтожением плантаций. Это самая дальняя ферма, до нее целых три лье.
Путники отправились верхом на буйволе, онагре и страусе и менее чем через два часа находились уже в Кабаньем броде. Все изгороди фермы оказались в полной исправности, что же касается заслона в ущелье, то его из предосторожности решили укрепить еще несколькими толстыми поперечными перекладинами. Этот заслон должен надежно защищать не только от набегов самых разных хищников, но также и от слонов, если они вдруг обнаружатся. Однако, к великому огорчению Жака, никаких следов их присутствия нигде не видно. А юноша уже давно так мечтал захватить живьем молодого слона, приручить его, приспособить сначала к перевозке тяжелых грузов, а затем и своей собственной персоны.
Двадцать пятого мая начались первые дожди, и оба семейства окончательно переселились из Соколиного Гнезда в Скальный дом.
Трудно вообразить жилище более надежное, укрытие более прочное от всякой непогоды и в то же время более уютное и даже комфортное, чем Скальный дом. Как же он изменился с тех пор, как молоток Жака в первый раз вонзился в скалу! Грот превратился в прекрасные жилые помещения. Комнаты по-прежнему шли анфиладой от передней каменной стены, где пробиты окна и двери. Над библиотекой, самым любимым местом Эрнста, с двумя просветами, выходящими на восток, к Шакальему ручью, возвышалась голубятня. Просторный зал с зелеными портьерами на окнах, меблированный вывезенными с «Лендлорда» креслами, стульями, диванами, столами, служил одновременно молельней, пока мистер Уолстон не построит часовню.
Над комнатами устроили террасу, а все сооружение окружено галереей, покрытой навесом и поддерживаемой четырнадцатью бамбуковыми стойками. Вдоль этих стоек тянулись гирлянды лиан и других вьющихся растений с ярко-зеленой окраской, они переплетались с листьями перца и кустарников, распространяющих благоухание ванили.
С другой стороны пещеры, ближе к Шакальему ручью, тянулись роскошные сады Скального дома. За колючей живой изгородью росли плодовые деревья: фисташковые, миндальные, апельсинные, лимонные, банановые, гуайявы — короче, полный набор представителей тропической флоры. Между ними располагались аккуратные квадратики грядок с овощами и цветочными клумбами. Плодовые деревья умеренного пояса — черешни, груши, вишни, смоковницы — составляли целую аллею, ведущую в Соколиное Гнездо.
Все тринадцать лет семейство Церматт укрывалось в сезон дождей в этом жилище, которое никогда бы не пострадало ни от шквальных ветров, ни от ливней. Теперь все снова проведут эти несколько недель в тех же условиях, но, правда, с изменившимся составом обитателей. Прибавилось семейство Уолстон, но недоставало Фрица, Франца и прелестной Дженни, оживлявшей и радовавшей маленькое общество.
С двадцать пятого мая дожди шли не переставая. Одновременно с открытого океана задули ураганные ветры, с ревом и свистом проносясь над Скальным домом. Конечно, нечего было и думать выходить наружу, и все работы сосредоточились внутри жилища, будничные, но важные заботы, связанные с кормлением домашних животных, верных помощников и друзей — собак, прирученных обезьянки Щелкунчика, шакала Егеря, а также шакала и баклана Дженни. Последних все баловали, перенося на них свою любовь к девушке. Естественно, занимались и другими многочисленными домашними работами — заготовкой консервов, например. А если на короткое время небо прояснялось, то отправлялись на рыбалку к Шакальему ручью или заливчику у Скального дома.
В первых числах июня ветры усилились, моросящий дождь сменился ливнями, низвергающими на землю потоки воды. Без непромокаемого плаща невозможно было выйти из дома даже на короткое время. Все окрестности — огород, плантации, поля — залило водой, а с бровки массива Скальный дом низвергались тысячи струек, производя шум настоящего водопада.
Несмотря на временное затворничество, когда нельзя и носа показать наружу, время для колонистов проходило незаметно, и скучать никому не приходилось. Между членами обоих семейств царило полное согласие, а сходство взглядов исключало какие-либо споры. Само собой разумеется, что господа Уолстон и Церматт испытывали друг к другу чувство искренней дружбы, ставшей еще более прочной после полугода совместной жизни. То же можно сказать о матерях семейств — своими склонностями и вкусами они взаимно дополняли одна другую. К тому же можно ли скучать в присутствии этого сорвиголовы Жака, всегда живого и веселого, любителя приключений, недовольного лишь тем, что не может заниматься своим любимым делом — охотой.
Родители давно заметили, что Эрнста и Анну влечет друг к другу чувство более нежное, чем простая дружба. Анне исполнилось семнадцать лет. Задумчивая, серьезная девушка не могла не понравиться рассудительному, умному молодому человеку. Да, видно, и ей он стал небезразличен, потому что, ко всему прочему, был очень недурен собой. Уолстоны и Церматты не без удовольствия подумывали о событии, которое может произойти в более или менее близком будущем и которое соединит оба семейства еще более тесными узами. Впрочем, об этом пока рано думать, и никто не позволял себе никаких намеков. Прежде всего следовало дождаться прихода «Ликорна» с обвенчавшимися Фрицем и Дженни. И если кто-то и подшучивал над Эрнстом или Анной, то только этот озорник Жак. Увлеченный своей идеей остаться холостяком, он нисколько не завидовал Эрнсту.
За обедом и по вечерам в Скальном доме неизменно начинались разговоры об отсутствующих. Не забывали ни полковника Монтроза, ни Джеймса и Сусанну Уолстонов, ни Долли, ни Франца — всех, для кого Новая Швейцария должна стать второй родиной.
Однажды вечером Церматт обратился к обществу с такими соображениями:
— Друзья мои, сегодня пятнадцатое июня, а так как «Ликорн» отправился двадцатого октября прошлого года, то, значит, прошло уже восемь месяцев… По моему мнению, именно сейчас корвет готовится к отплытию из Европы…
— Что ты на это скажешь, Эрнст? — обратилась мать к старшему сыну.
— Я думаю так: если учесть остановку в Капской колонии, то корвет прибыл в первый английский порт через три месяца. Столько же времени понадобится и на обратный путь. А поскольку решено, что он возвратится через год, то, значит, его пассажиры проведут в Европе полгода. Таким образом, можно заключить, что они еще в Англии…
— Но готовятся к отплытию… — добавила Анна.
— Весьма вероятно, — уклончиво сказал Эрнст.
— Но ведь капитан и пассажиры могут сократить свое пребывание в Англии, — заметила госпожа Уолстон.
— Вряд ли, — ответил ей муж, — ведь шесть месяцев — это очень недолгий срок, чтобы уладить все дела. К тому же наши лорды в Адмиралтействе не слишком-то оперативны…
— Даже когда идет речь о новой колонии? — удивился Церматт.
— Ну нет! Здесь они должны поторопиться! Однако, господин Уолстон, согласитесь, мы делаем вашему отечеству очень недурной подарок! — воскликнул Жак.
— Я совершенно с этим согласен, милый Жак, — ответил Уолстон.
— А между тем, — не унимался молодой человек, — какой прекрасный случай для нашей старой Гельвеции выйти на путь колониальных приобретений… Хоть это и небольшой остров, но он обладает всеми богатствами флоры и фауны жаркого пояса да еще так удобно расположен в Индийском океане для торговли с Дальним Востоком и островами Тихого океана…
— Ну-у, — протянул Уолстон, — Жак, похоже, сел на своего любимого конька.
— Так что же, Эрнст, следует из ваших расчетов? Когда прибудет «Ликорн» по-вашему? — вернулась к началу разговора Анна.
— Я думаю, что в первых числах июля, самое позднее, корвет отправится в обратный путь с дорогими для нас пассажирами, возможно, и с колонистами, пожелавшими за ними последовать. Вынужденная остановка в Капской колонии задержит их, по-видимому, до середины августа. Таким образом, корвет можно ожидать у мыса Обманутой Надежды не ранее середины октября.
— Еще целых четыре бесконечных месяца, — посетовала Бетси Церматт. — Какое надо иметь терпение, чтобы столько ждать тех, кто сейчас в море и кого так нежно любишь! Да хранит их Бог!
У женщин всегда множество домашних дел в эти дождливые дни, но и мужчины не оставались праздными. Чаще всего слышался стук наковальни и визг токарного станка. Это Уолстон, искусный механик, трудился над изготовлением того или иного предмета домашнего обихода. Помогали ему при этом Церматт, иногда Эрнст и очень редко Жак — тот при малейшем прояснении неба тут же норовил уйти из дома.
За это время всесторонне обсудили и окончательно решили вопрос о строительстве часовни. Но при определении места будущего сооружения возникли оживленные споры. Одни самым подходящим местом считали небольшую скалу на побережье, на полпути между Скальным домом и Соколиным Гнездом, чтобы из любого жилища до нее было недалеко. По мнению других, на этом месте часовня слишком открыта для сильных ветров с океана. Поэтому лучше ее поставить у Шакальего ручья, ниже водопада. Но Бетси и Мери нашли, и не без оснований, что это слишком далеко. В конце концов все окончательно решили, что часовня должна быть за огородами, на месте, защищенном от ветров высокими скалами.
Уолстон поделился со всеми своими мыслями об использовании в строительстве более прочных и устойчивых, чем дерево и бамбук, материалов. Для этих целей пригодны глыбы известняка и даже пляжные валуны, их употребляют во всех приморских деревнях в Европе. А для получения извести могут пригодиться раковины и мадрепоровые кораллы — всего этого много у берегов. Надо лишь раскалить раковины докрасна, чтобы удалить углекислоту.
Работой решили заняться вплотную, как только позволит погода. И через месяца два-три часовня будет готова, к общей радости обитателей Новой Швейцарии!
В июле, то есть в самый разгар сезона дождей, начали, как всегда, свирепствовать сильные ураганные ветры, сопровождаемые беспрерывными ливнями, так что выйти из жилища стало совсем невозможно. Ливни часто сопровождались градом. Он бил по скалам с такой силой, будто кто-то стрелял картечью. Огромные пенящиеся валы вздымались на море и с глухим гулом ударялись об утесы, осыпая их сверкающими брызгами.
Во время приливов уровень воды в Шакальем ручье резко повышался, а сильный ветер пригонял приливную волну почти до водопада. Церматт опасался за состояние соседних полей и стал даже подумывать о том, не перекрыть ли водопроводную трубу, соединяющую Шакалий ручей с Лебяжьим озером, уровень которого тоже поднялся, угрожая залить поля Лесного бугра.
За шаланду и шлюпку, укрытые в глубине бухте, колонисты тоже опасались. То и дело отправлялись они проверить, достаточно ли крепко держатся якоря и предохраняют ли суда от ударов о скалы двойные канаты. Но здесь все было в порядке. А вот в каком состоянии постройки на фермах и на островах, в особенности в Лесном бугре и Панорамном холме, более других открытых ураганным ветрам?
Воспользовавшись первым днем затишья, мужчины решили добраться до мыса Обманутой Надежды. Их опасения оказались не напрасны. Обе фермы значительно пострадали и требовали основательного ремонта, но это, естественно, отложили до окончания сезона дождей.
Вечера обе семьи обычно проводили в библиотеке, где было много всевозможной литературы. Рядом со старыми изданиями, перевезенными еще с «Лендлорда», стояли новенькие книги, подаренные лейтенантом Литлстоном. Это были описания путешествий, книги по зоологии и ботанике, читаные-перечитаные Эрнстом, и, наконец, различные руководства и учебники по механике, метеорологии, физике и химии, принадлежащие Уолстону. Оказались здесь и рассказы об охоте в Индии и Африке, вызвавшие у Жака страстное желание отправиться в путешествие по этим местам.
В то время как снаружи неистовствовала буря, в Скальном доме устраивались громкие чтения или велись оживленные беседы на английском или на немецком: обе семьи владели теперь этими двумя языками достаточно хорошо, хотя иногда и приходилось обращаться к словарям. Некоторые вечера посвящали исключительно официальному языку Великобритании, другие — Немецкой Швейцарии и иногда — Французской Швейцарии, — этими языками все владели гораздо хуже. Лишь Эрнст и Анна сделали большие успехи в освоении красивого, ясного и гибкого языка, который недаром так любят и поэты, и художники, и люди науки. Все общество с удовольствием прислушивалось к разговору молодых людей, порой не понимая слов, но наслаждаясь звучанием речи.
Июль, как уже сказано, — месяц самых больших испытаний для обитателей острова. Когда бури немного поутихли, все окрестности окутал густой туман. Любой корабль, которому пришлось бы проходить всего в нескольких кабельтовых от этих берегов, не заметил бы ни гор, возвышающихся в центре острова, ни мысов, выдающихся далеко в море. Туманы затянули все побережье, угрожая гибелью кораблям, оказавшимся, подобно «Доркасу» или «Лендлорду», вблизи острова. Будущим колонистам следует заняться освещением берегов, что сделает высадку намного легче, по меньшей мере на севере.
— Почему бы нам не сделать маяк, — предложил как-то Жак. — Даже два маяка… Один — на мысе Обманутой Надежды, другой — на Восточном мысе. А если осветить еще и островок Акулы, то корабль может войти в бухту Спасения в любую погоду.
— Со временем все это будет, дорогое мое дитя, — ответил Церматт. — Но поскольку сейчас речь идет о лейтенанте Литлстоне, то ему, к счастью, не понадобятся ни маяк, ни береговые огни, чтобы стать на якоре у Скального дома.
— И все же считаю, — не унимался Жак, — что и сейчас мы в состоянии осветить побережье.
— Наш Жак никогда ни в чем не сомневается, — усмехнулся Уол-стон.
— Но почему я должен сомневаться, господин Уолстон, после того, что мы успели сделать на этой земле, и еще, разумеется, много чего сделаем под вашим руководством?
— Вы слышите этот комплимент в ваш адрес, дорогой друг? — обратился к Уолстону Церматт.
— Нет, нет! Я не забываю при этом и госпожу Уолстон, и даже Анну… — спохватился Жак.
— Ну, может быть, мне и не хватает пока знаний, — заявила молодая девушка, — но никто не может упрекнуть меня в отсутствии трудолюбия и терпения.
— А с трудолюбием и терпением… — поддержал девушку Эрнст.
— …воздвигают маяки высотой двести футов над уровнем моря, — закончил за всех Жак. — Так что я очень рассчитываю на Анну, пусть она заложит первый камень.
— Я к вашим услугам, господин Жак, — улыбнулась ему девушка.
А утром двадцать пятого июля произошел один разговор, и о нем следует упомянуть особо.
Церматт и его жена находились в своей комнате, когда к ним вошел Эрнст. Его более обычного серьезный вид и сияющие глаза свидетельствовали, что произошло что-то необычное. Он только что сделал открытие и пришел поделиться с отцом тем, что должно, по его мнению, иметь в будущем важные последствия для колонистов. Эрнст передал отцу небольшой предмет, находящийся у него в руках.
Это был один из тех камней, которые юноша подобрал на берегу во время плавания с Уолстоном к верховьям реки Монтроз.
Церматт взял камень в руки, удивился его тяжести и спросил сына, зачем он его принес и что все это означает.
— Камень стоит того, — ответил сын, — чтобы к нему отнестись с большим вниманием.
— Но почему же?
— Потому что это настоящий золотой самородок.