На всем этом пространстве, кроме нескольких мест, где росли восковые деревья, не видно было низких болотистых западин, так что Жаку пришлось отказаться от надежды поохотиться за водоплавающими птицами. Но он с лихвой компенсировал это охотой за многочисленной дичью, попадавшейся на каждом шагу и на лугах, и в лесках. Здесь были куропатки, перепела, дрофы, тетерева и даже антилопы, водосвинки и агути. Жак стрелял без устали, так что вскоре Уолстону пришлось сделать замечание своему молодому другу, посоветовав ему не слишком отягощать ягдташи: ведь всегда есть возможность настрелять достаточно дичи для еды во время привалов.
— Вы совершенно правы, господин Уолстон, — ответил слишком увлекшийся охотник. — Но очень уж трудно устоять, когда такие птицы все время мелькают на расстоянии ружейного выстрела.
Жаку все же пришлось прислушаться к совету старшего товарища. Но только в одиннадцать часов несколько выстрелов известили о том, что меню завтрака дополнится вкусной дичью. Может быть, тем, кто не привык есть мясо с душком, не особенно понравились бы эти два тетерева и три бекаса, которых Буланка сразу же подобрала в кустах. Но вкус обитателей Новой Швейцарии не был извращен, и они с аппетитом уписывали куски дичи, зажаренные на огне из сухих веток, оставив Буланке объедки и кости.
А после завтрака пришлось дать еще несколько выстрелов. Они адресовались целой банде хищников, опасных хотя бы из-за их численности. Это были дикие кошки, и с ними колонисты уже встречались на границах Земли обетованной, во время первого посещения Зеленой долины. Заслышав выстрелы, звери разбежались, оставляя раненых, испускавших пронзительные крики. После такой встречи стоило призадуматься о мерах предосторожности от нападения этих опасных животных во время ночевок.
Край изобиловал не только пернатой дичью, но и певчими птицами. На ветвях гнездились попугаи разных видов с ярким оперением, ярко-красные ара и большие виргинские голубые сойки; миниатюрные перцеяды с золотисто-зелеными крылышками и высокие фламинго. Бегали антилопы, лоси, квагги, онагры, буйволы. Почуяв даже на далеком расстоянии человека, все они уносились с невероятной быстротой, мгновенно скрываясь из виду.
По мере приближения к горному хребту почва не теряла своего плодородия и в этом отношении напоминала северную часть острова. Вскоре путешественники вступили в зону лесов, протянувшуюся до самого подножия гор. Пробираться сквозь эту густую чащу становилось все труднее. Поэтому решили немного передохнуть, чтобы набраться сил.
Вечером проголодавшиеся путешественники поужинали поджаренными на огне рябчиками. Целый их выводок Буланка спугнула в зарослях высокой травы, и каждый охотник успел подстрелить себе свою долю на ужин. Лагерь разбили на опушке великолепного леса из саговых пальм, где протекал ручей, низвергавшийся потоком, с крутого горного спуска.
На этот раз Уолстон решил установить дежурство и в течение всей ночи поддерживать огонь костра, что было совсем нелишним, так как вой диких зверей слышался где-то неподалеку.
На рассвете все трое продолжили путь. До подножия горы оставалось не более трех лье. Этот переход вполне можно осуществить за один день, полагали исследователи, если, конечно, не помешает какое-нибудь непредвиденное препятствие. И несколько часов следующего дня отводилось восхождению на вершину горы, опять же при условии, что северные склоны не окажутся слишком крутыми.
Ландшафт менялся на глазах: справа и слева громоздились одно над другим деревья почти исключительно хвойных пород, столь привычных к приподнятым зонам. С высоты шумно стекали бесчисленные ручейки, неся свои прозрачные воды на восток, к реке Монтроз. Летом они, скорее всего, пересыхают, да и теперь их легко перейти вброд: в самых глубоких местах вода едва достигала путникам до колен.
Пробираться сквозь лесную чащу, перевитую лианами и поросшую внизу колючим кустарником, становилось все труднее. Некоторые участки обходили, хотя это значительно удлиняло путь.
В одиннадцать часов путники решили сделать привал и немного передохнуть после утомительного перехода, а главное поесть, так как голод давал о себе знать все сильнее.
Дичь по-прежнему попадалась часто. Жаку удалось подстрелить молодую антилопу, лучшие куски мяса пошли на завтрак, а остальное сложили про запас в ягдташи — на обед и на ужин.
Скоро путешественники оценили эту свою предусмотрительность. Во второй половине дня дичь на их пути почти полностью пропала — ни пернатых, ни четвероногих. Какими бы искусными охотниками ни были наши исследователи, но если птицы нет на расстоянии ружейного выстрела, то ее не может быть и в ягдташе.
Следующую остановку сделали под кроной огромной приморской сосны. Развели из сухих ветвей костер, чтобы зажарить остатки подстреленной Жаком антилопы. Жак взялся следить за огнем, а Эрнст и Уолстон решили немного обследовать местность вокруг;
— Если эти леса тянутся до самого хребта, то весьма вероятно, — заметил Эрнст, — что ими покрыты и нижние склоны, и мы узнаем это уже сегодня после привала.
— Но тогда придется продираться сквозь густую лесную чащу. Если же попробовать ее обойти, то путь намного удлинится, а то и вовсе можно очутиться на восточном побережье…
— До которого отсюда, — продолжил Эрнст, — приблизительно лье десять, если только мои расчеты верны. Я имею в виду тот берег, у устья реки Монтроз, куда мы приплыли на шаланде. Да… не более десяти лье.
— Если это так, Эрнст, то нечего и думать взбираться на горы по восточным склонам. Что же касается западных…
— Эта сторона нам совершенно неизвестна. По крайней мере, когда мы смотрели на горную цепь из Зеленой долины, то казалось, что на западе она не имеет границ…
— Итак, — заключил Уолстон, — поскольку у нас нет выбора, рискнем пробраться через лес, пока не дойдем до его конца. И потратим на это, если понадобится, день, два, даже три, пока не достигнем цели.
Оба брата согласились с решением Уолстона любой ценой достичь вершины. По этому поводу разногласий у них не возникло. Затем трое исследователей с аппетитом пообедали поджаренными на углях кусками антилопы, съели несколько оставшихся пирожков да дюжину плодов с растущих рядом гуайяв, бананов и коричных деревьев. Потратив на это не более часа, Уолстон и братья нагрузили себя ружьями и ягдташами и углубились в лесную глушь.
Однако их опасения оказались напрасными. Стройные, высокие пихты с гладкими стволами, твердая, покрытая редким сухим мхом почва и почти полное отсутствие кустарников благоприятствовали продвижению путников. Конечно, здесь нет утрамбованных дорог или хотя бы тропинок, протоптанных зверями. Но зато нет и густых лиственных деревьев, переплетенных лианами и другими вьющимися растениями-паразитами, обычными в тропических лесах. Наоборот, между деревьями виднелись большие просветы, и путники, не встречая никаких препятствий, быстро продвигались вперед. Если дорогу им не преградит, например, бурный поток, то жаловаться на трудность пути, кажется, не придется. Наоборот, они могут лишь радоваться, что шагают под прикрытием зеленых крон деревьев, непроницаемых для вертикальных жгучих солнечных лучей, и вдыхают чудесный аромат хвойных деревьев!
Дичь попадалась здесь крайне редко, и все-таки Жаку, Уолстону и далее Эрнсту то и дело приходилось взводить курок. Но они выпускали заряды не против опасных хищников, которые попадались им за пределами Земли обетованной. Нет! Здесь опять появилось это многочисленное и малоприятное отродье — обезьяны!
— Вот негодяйки! — пришел в негодование Жак. — Похоже, покинув леса Лесного бугра и Сахарной Головы, все они собрались здесь…
Не успел он закончить фразу, как получил несколько прицельных ударов крупными шишками, брошенными мощной рукой, на что тут же ответил двумя ружейными выстрелами.
Путешественники отстреливались в течение часа, опасаясь истощить свои боевые запасы полностью. Около двадцати четвероруких, смертельно раненных, валялись уже на земле или свисали с деревьев: не успевших убежать, догоняла и приканчивала Буланка.
— Если бы эти мошенницы в качестве снарядов пользовались кокосовыми орехами, было бы не так уж плохо, — заметил Жак.
— Нет, черт возьми! — в сердцах воскликнул Уолстон. — Я все же предпочитаю шишки. По крайней мере, не так больно.
— Да, но шишку не съешь, а кокосом, по крайней мере, напьешься, — возразил Жак.
— И все же, — сказал Эрнст, — это замечательно, что обезьяны переселились вглубь острова, покинув наши фермы. Вспомните, скольких трудов стоило нам защищать поля от их варварских набегов. Какие только ловушки мы не расставляли, какие западни!.. Пусть они пасутся в своем хвойном бору и оставят нас в покое — вот и все, что от них требуется…
— И притом самым вежливым образом, — заключил Жак, подкрепляя свои слова последним зарядом дроби.
Сражение с обезьянами закончилось полной победой исследователей, теперь они могли продолжить свой путь, заботясь только о том, чтобы не сбиться с правильного пути, и в этом им помогал компас.
Над головами у них был все тот же густой непроницаемый зеленый полог, без малейшего просвета, так что определить, в каком месте небосвода находилось солнце, не представлялось возможным. Уолстон мог только лишний раз порадоваться, что настоял на путешествии пешком. Ни буйволы, ни онагр не смогли бы пробраться через отдельные участки, где деревья сошлись очень тесно, почти соприкасаясь друг с другом. Исследователям в таком случае пришлось бы просто повернуть обратно.
К семи часам вечера пешеходы достигли наконец южной границы леса. Деревья расступились, и перед ними предстали горы, позолоченные последними лучами заходящего солнца. Оттуда низвергались вниз многочисленные ручьи, некоторые из них, по всей вероятности, дают начало реке Монтроз, направляющейся по покатому скату к востоку.
Начинать восхождение на вершину немедленно было бы слишком рискованно. Неизвестно, сколько времени это займет, быть может, придется захватить и ночное время. И несмотря на нетерпеливое желание Уолстона и его молодых спутников поскорее достичь цели, они все же решили отложить столь ответственный поход на завтра. А пока занялись поисками удобного для ночлега места и скоро нашли пещеру, где и решили заночевать. Эрнст взял на себя подготовку ужина, а Уолстон и Жак отправились собирать сухую траву, чтобы устлать ею холодный каменный пол грота. Наскоро поужинав тетеревами, подстреленными по дороге, смертельно уставшие путники уснули крепким сном.
Тем не менее меры предосторожности они все же приняли, потому что в сумерках раздавался звериный вой, а к нему присоединилось в скором времени характерное рычание, и это говорило о близком соседстве хищников. У входа в пещеру развели огонь, его надо было поддерживать всю ночь сухими ветками — а Уолстон и Жак притащили из леса целую охапку. Пришлось дежурить у костра, сменяясь через каждые три часа. И лишь забрезжил рассвет, все трое уже поднялись. Жак не мог удержаться, чтобы не провозгласить звонким голосом:
— Вот он, этот торжественный день, господин Уолстон! Через несколько часов исполнится наше заветное желание. Мы водрузим наш флаг на высшей точке Новой Швейцарии!
— Да, через несколько часов… вполне возможно, — более сдержанно отозвался Эрнст, — если, конечно, непредвиденные трудности…
— Все равно, — с воодушевлением произнес Уолстон, — сегодня или завтра, но мы получим наконец правильное представление о размерах острова!
— Если только с запада на юг он тянется не далее, чем можно охватить взглядом с вершины, — сказал Жак.
— Что вполне вероятно, — добавил Эрнст.
— Не думаю, — не разделил их сомнений Уолстон, — иначе остров не ускользнул бы от внимания мореплавателей, наведывающихся в эти места Индийского океана.
Позавтракав холодным мясом, путешественники заботливо сложили все его остатки в ягдташи, так как на этих обнаженных вершинах трудно рассчитывать чем-нибудь поживиться. Это подтверждало спокойное поведение Буланки, явно не выражавшей желания карабкаться по склонам.
При ярком солнце хищники вряд ли осмелятся напасть, и ружья были закинуты за спину. И вот уже маленькая группа — Жак впереди, Эрнст за ним и Уолстон, замыкающий шествие, — стала бодро взбираться на первые откосы.
По прикидке Эрнста, высота хребта составляет 1000–1200 футов. А вершина конусообразной формы, выступавшая из хвойного бора прямо напротив, была еще на сотню туазов выше. Именно ее и выбрал Уолстон, чтобы водрузить флаг.
В ста шагах от пещеры лесная полоса заканчивалась, выше виднелось несколько зеленых полянок — травы, среди которых торчали кустики мастиковых и миртовых деревьев, пучки вереска, а также алоэ. Эта зона доходила до высоты 600–700 футов над уровнем океана. Крутизна склона на некоторых участках превышала пятьдесят градусов, и путникам приходилось делать обходы слева и справа, что, естественно, удлиняло путь.
Восхождению, к счастью, благоприятствовало то, что нога имела надежную опору. Не было никакой необходимости цепляться руками за ветви и выступы или же продвигаться ползком на этой покрытой зеленью, обломками камней и корневищами почве. Падения также не стоило опасаться, а если бы такое и случилось, то приземлиться пришлось бы в покрытый толстым слоем мха зеленый ковер.
Таким образом и проходило это восхождение — почти безостановочно, зигзагами, чтобы уменьшить крутизну подъема, что, естественно, довольно утомительно. До вершины было еще далеко, а путешественники сделали уже два привала. Даже молодым, крепким, физически выносливым, натренированным Жаку и Эрнсту порой становилось невмоготу. Что же говорить тогда о Уолстоне, ведь в силу возраста ему было намного труднее, чем его молодым спутникам. Но, несмотря ни на что, все трое решили во что бы то ни стало достигнуть вершины сегодня, и на это, по их расчетам, должно было понадобиться еще часа два.
Уолстону несколько раз приходилось делать внушения Жаку, напоминая об осторожности. Словно молодая серна скакал он вверх по крутизне, забывая о том, что, несмотря на свою юношескую ловкость, он не может соперничать с грациозным легким животным.
До подножия конуса оставалось совсем немного. Но, даже добравшись до него, восходители не достигнут еще намеченной цели. Ведь с этой площадки перед ними откроется вид только на север, запад и восток, тогда как вся южная область окажется скрытой за конусом. Так или иначе, им все же придется взбираться на самую высокую вершину, и если это окажется сложным, то они пойдут в обход.
Но вот преодолен и путь до подножия конусообразной горы. Трое мужчин немного передохнули, а в полдень приготовились к последнему подъему. Путешественники, изнемогающие от усталости, немного подкрепились, так как их желудки настойчиво требовали пищи.
Утолив голод куском холодной антилопы, еще не успев как следует отдохнуть, Жак вдруг вскочил на ноги и, несмотря на урезонивания Уолстона, стал карабкаться по нижним скалам конуса. Через минуту послышался его призыв:
— Кто меня любит — за мной!
— Придется представить ему доказательства нашей любви, — сказал, поднимаясь, Уолстон, — а главное, удержать его от дальнейших необдуманных поступков.