Чьи-то руки тащат на дно. Чьи-то - скручивают мозги в кулаках так, что боль не оставляет ни на секунду. И чьи-то ещё удерживают здесь. Он ненавидит их больше всего.
Он тоскует по ним - больше всего.
А ещё через несколько дней после того, как он возвращается в сомнительное сознание, которое уместнее было бы назвать бредом больного на голову человека, он видит свою мать.
Она мягко улыбается, присев на край его неудобной постели. У неё мягкие локоны и невыносимо-тёплые глаза. Стайлзу не горько, не страшно, он просто смотрит на неё и чувствует… покой. Клаудия мягко гладит его колено, и на миг боль отступает. На миг ему кажется, что сейчас всё закончится, раньше времени, куда раньше. Только вот на губах снова какие-то хрипы. Что-то держит его, а мать улыбается ещё теплее. Протягивает руку, осторожно обводит пальцами лицо и Стайлз закрывает глаза, выдавливая:
- Мам?..
А ему отвечают:
- Тише.
От этого голоса замирает сердце.
- Д…Дер…
- Тише, я здесь.
Он ничего не видит. Он - пыль. Он - шелуха.
Но сердце успокаивается, и под мерную боль в голове сознание снова отступает.
***
- Точно порядок?
- Господи, Скотт, я не хрустальный, и клянусь, если ты сейчас же не поставишь меня на место, я натравлю на тебя Питера.
Оскорблённое достоинство Стайлза страдает уже третий раз за сегодняшний день, когда МакКолл подхватывает его на руки и волочит то в туалет, то в постель, то к окну палаты.
- Почему Питера? - удивляется Скотт, но всё же отступает, поднимая руки.
Стилински, смерив друга строгим взглядом, встаёт сам и осторожно идёт к столу в углу комнаты. Хлопчатобумажная ткань голубой рубашки слегка путается в коленях.
- Потому что никто не любит Питера. А я как баба в этом платье, да?
Скотт приподнимает брови. В углах его глаз подозрительно много морщин.
- Правду, МакКолл. Мне нужен честный ответ, иначе ты - хуёвый друг.
- Да нормальная рубашка, - он опускает взгляд и отворачивается.
Стайлз уверен, что Скотт по-тихому ржёт, и жалеет, что у него не достаточно сил, чтобы подойти и надавать лещей по кучерявой голове. Он старается не спалить себя и свою одышку, поэтому просто садится на стул и придвигает к себе пакет, лежащий на столешнице. В нём дневник и пару открыток - от Лидии и Эрики с Бойдом.
- Господи, сейчас расплачусь…
Хотя он кривит душой. Получать слова ободрения от Мартин приятно. Странно-приятно, как будто от очень близкого и тёплого человека, с которым только вчера виделся. Она собиралась приехать из Лос-Анджелеса со дня на день - это не может не радовать. Хотя он слабо представляет себе, что скажет ей.
Он жил уже второй день.
Вчера ещё не мог ходить, а сегодня поднабрался сил. За двое суток его посетили все, кто мог. Питер заскочил пробегом, примерно через час, как Стилински пришёл в себя. Правда, сделал вид, что вообще не к нему направлялся, но даже задержался поболтать на пару минут.
- Держишься, кнопка? - спрашивает Питер, осматривая просторную палату.
- Ещё как. Скоро надеру тебе задницу, - шутит Стайлз, едва разлепляя губы. У него так болит голова, что жить не хочется.
- Считай, уже надрал, - и оборотень усмехается своей, фирменно-питерской, ухмылкой, слегка проводя пальцами по подвешенной на стойке капельнице. - Знаешь, что Дерек захаживает сюда каждую ночь?
- Нет. - У него нет сил даже на удивление. Но что-то подсказывало, что Дерек рядом. Постоянно.
- Этим ты меня и уделал, кнопка. Вы, ребята, нравитесь мне. Никогда бы не подумал, что всё случится так прозаично…
- Какое сегодня число? - Стайлз открывает тетрадь на чистой странице и хмурится, заставляя глаза поймать ракурс. С ними уже совсем плохо.
- Тридцатое, - МакКолл усаживается в кресло у кровати и достаёт из школьной сумки пару тетрадей. Он занимается здесь, чтобы Стилински не заскучал. Это ценно.
Делая быструю запись - на большую просто не хватает сил, - Стайлз откладывает ручку и прячет тетрадь в ящик стола. Он уже пообещал себе написать кое-что, когда поднаберётся сил. Он уже знает, кому отдаст свой дневник.
Он не уверен, что это кому-то нужно, но…
МакКолл тихо бубнит себе под нос, углубляясь в свои конспекты, а Стайлз наблюдает за ним из своего угла и чувствует себя стариком. Бенджамином грёбаным Баттоном, чья жизнь угасает с быстротой горящей спички.
***
- Не думал, что ты придёшь, - честно говорит Стайлз, наблюдая, как Дерек осторожно закрывает окно. Голос слегка охрип, но спать не хочется совершенно, несмотря на то, что часы на прикроватной тумбочке показывают почти два ночи.
- Не думал, что тебя отпустят домой сегодня, - в тон ему отвечает Хейл, оборачиваясь.
- Первый раз - пробный. Завтра возвращаюсь. Если не станет хуже - отпустят на неделю. Прикинь, волчара, я словно под конвоем. Если пофантазировать, это можно использовать для сюжета какого-нибудь охренительно-нудного комикса.
Стайлз закрывает крышку ноутбука и разворачивается к Хейлу на вертящемся стуле. Он сам не понимает своего взгляда, когда откидывает голову на спинку и смотрит ему в глаза. За те две недели, что он провёл в больнице, Дерек почти не говорил с ним. Только какие-то незначительные и короткие фразы. Даже не прикасался, что однозначно было очень странно после того, что произошло в Мохаве.
Он будто… боялся?
- Хреново выглядишь.
- Спасибо. - Стилински улыбается и думает, что они больше никогда не вернутся в пустыню. Дерек оказался прав. - К счастью, я этого в подробностях уже не увижу. Ну, знаешь. Кажется, у меня зрение упало до минус ста в одном глазу и минус пятисот в другом.
Он заливает, конечно.
Потому что всё ещё видит Хейла. Как тот хмурится и делает шаг вперёд, внезапно приседая перед креслом, на котором сидит Стайлз. Он перебарывает глупое желание потрогать кончиками пальцев его волосы. Просто сидит и не двигается, рассматривая прямые ресницы Дерека.
- Голова болит?
- Она всё время болит. Ты есть хочешь? - Брови Хейла удивлённо приподнимаются. - Что ты так смотришь? Уже перехватил свежего кролика по пути сюда? У меня в холодильнике охуенно-вкусная пицца, если ты любишь курицу с ананасом.
Дерек терпеть не может курицу с ананасом.
- Если в твоём доме больше нет ничего съедобного…
Стайлз резво поднимается.
Не так резво, как вскочил бы на ноги Стайлз-в-прошлом-году. Или даже Стайлз-месяц-назад. Этот Стайлз придерживается рукой за стену просто так, будто пробует обои наощупь, но Дерек видит, как изредка напрягаются тонкие пальцы, и слышит быстрые удары сердца.
Ему тяжело.
- Только тише, - шепчет Стилински. - Отец спит.
Они вместе разогревают еду в микроволновке - самому Стайлзу сложно. Он натыкается на стулья и угол стола, пока направляется за солонкой и перечницей. Дерек старается не замечать частого моргания и запаха рождающейся слепоты. Он делает всё, чтобы это стало похоже на извращённую пародию непренуждённого семейного ужина.
Хейл отказывается идти в гостиную и включать телевизор, а Стайлз невероятно счастлив этому. Он бы сдох от лишних звуков, а картинку всё равно бы не рассмотрел.
Он счастлив также возможности слеповато смотреть, пряча улыбку, как Хейл откусывает от своего куска и слегка вытягивает губы, когда горячий сыр тянется, тянется и тянется, отказываясь отрываться от пиццы. Стайлз протягивает руку и, не сдержав смешок, подцепляет его пальцем, отправляя в рот.
Дерек, судя по всему, понятия не имеет, как реагировать, и из всего багажа своих реакций выбирает кривую усмешку. Он облизывает губы и говорит, что пиццы дерьмовее ещё никогда не ел.
Стайлз смеётся. Он с ним согласен.
Они заканчивают свой ужин-завтрак примерно в половине третьего. Стайлз забирает со стола тарелки и вымывает их, брызгая пеной во все стороны. Он понятия не имеет, зачем пришёл Дерек и по делу ли он пришёл. Что-то подсказывает, что нет. Потому что - какие у Стайлза могут быть дела? Он и в самом деле выглядит, как мертвец, выбравшийся из своей не-добротно зарытой могилы.
Стилински ставит тарелку на сушку и в тот же момент застывает, потому что чувствует, что Хейл стоит прямо за его спиной. Сухо сглатывает, закрывает глаза и осторожно подаётся назад, практически не снедаемый сомнением. Ведь если он сам подошёл, то можно?
Грудная клетка Дерека кажется ещё шире, когда сам Стайлз усох почти в два раза.
Стайлз не открывает глаз, чувствуя, как горячие руки медлят, а затем ложатся на его бока. Поднимаются вверх, останавливаясь на своде рёбер, а Стилински тихо выдыхает, устраивая голову на крепком плече.
- Раньше считалось, что душа человека находится в диафрагме, - говорит Стайлз. - Вот приколисты, да?
Губы, слегка искривлённые в усмешке, зарываются куда-то за кромку волос на затылке Стилински и от этого на руках моментально встаёт дыбом каждый волосок.
- Чува-ак…
Дерек тихо урчит в ответ.
Всё тело напрягается, и от этого напряжения колет в кончиках пальцев. Они не двигаются несколько секунд, а Стайлз отстранённо думает, как хорошо, что он принял душ после больницы. Иначе сейчас Дерек дышал бы каким-нибудь букетом из нашатыря, бинтов и отвратительной безнадёги, которую в больнице может учуять даже человеческий нос.
- Не хочу никого обижать, но у тебя очень дерьмовый вкус. Если ты сейчас действительно кайфуешь от того, что обнимаешь меня. Сам же сказал, что я выгляжу на двоечку.
- Я не говорил, - усмехается Хейл. По коже головы пробегают мурашки от его дыхания. Господи, такое вообще бывает?!
- Ты запизделся, Хейл, - беззлобно произносит Стилински. И пытается не шевелиться, потому что мягкие домашние штаны хреново скрывают его начинающий напрягаться член. Оборотень тем временем шарит по его голове, словно вынюхивая посторонние запахи.
- Она здесь, - вдруг говорит Дерек, зарываясь губами куда-то ему за ухо.
- Я чую её, - говорит он, и Стайлзу становится не по себе.
Всё, чего ему хочется - повернуть голову, уткнуться носом в колючую щёку Хейла и простоять так всё время, что ему осталось. Пусть это даже будет пару часов.
- И… чем же она пахнет?
- Неважно.
Он не хочет говорить Стайлзу, что смерть в его голове пахнет им самим. Теперь запаха пряников практически не осталось.
- Ладно.
И почему-то это получается так тоскливо, что Стилински морщится. Но в следующую секунду руки Дерека уже опускаются на его живот и легко скользят под красную байку, что срывает с губ тонкий выдох.
- Нечестные приёмчики, - бормочет он.
В ответ горячие ладони прижимаются к коже и ведут вверх, прижимая к себе так, что почти отнимаются ноги от ощущения твёрдого тела, и, кажется, кое-чего ещё - у Хейла обалденный напряжённый член, который прижат сейчас прямо к ягодицам Стайлза.