***
Целый день я ловлю на себе взгляды Антона. Короткие и задумчивые - они заставляют меня недоуменно хмуриться. Что с ним? Антон единственный, кто никогда не издевался надо мной, уже годы я для него не существовал. Почему вдруг такое участие?
Впрочем, я довольно быстро убедил себя, что преувеличиваю. Ну, помог он мне, но ведь я всегда знал, что Антон хороший человек, не испорченный популярностью, как я годы назад. Стоило поблагодарить, наверное, но момент был упущен, а целенаправленно подходить к нему было боязно. Наконец-то прозвучал звонок с самого последнего урока, и я медленно начинаю собираться. Славик бросает на меня раздраженный взгляд возле порога, но все же выходит молча. Это объясняется легко: Антон все еще сидит за партой, откинувшись на спинку стула, и внимательно что-то рассматривает в математических формулах, написанных на доске.
Я жду несколько долгих минут. Складываю книги, потом вновь высовываю, вновь складываю. Атмосфера в кабинете становится гнетущей. Кого он ждет? Неужели нельзя подождать в коридоре? Решив, что мое присутствие и упорное нежелание уходить может быть истолковано неправильно, я быстро хватаю рюкзак, прячу глаза за длинной челкой и, опустив взгляд в пол, максимально быстро направляюсь к выходу.
- Кира, подожди! - приехали… Мое сердце ухает в пятки, дыхание перехватывает. Кира, Кира, Кира…
- Не называй меня этим бабьим именем, Тоха, - мне десять, я шагаю по желтым кленовым листьям, пиная портфель перед собой.
- Во-первых, не бабьим, а женским. Во-вторых, мне так нравится, Кира. Придется терпеть, - Антон смеется, откидывая темно-каштановые волосы со лба. В глазах сияют янтарные солнышки, и я уступаю. Пусть будет Кира…
- Эй, ты слышишь меня? Кира, что? Плохо? - я настолько погружаюсь в размышления, что совершенно упускаю момент, когда Антон оказывается возле меня. Он высокий, мой взгляд упирается ему куда-то в район ямки между ключицами. Антон сжимает руки у меня на плечах и силой усаживает просто на лакированную поверхность первой парты. - Кира, слышишь меня? Не молчи!
- Что… что тебе надо? - голос дрожит. Я не хочу, чтобы меня трогали, разговаривали со мной или тем более что-то выпытывали. Не хочу! Это больно - просто находиться рядом с человеком, который полон жизни. Эта энергетика наползает на мою едва тлеющую сущность, напоминает мне о том, что такое надежды и стремления, годы впереди - длинные и счастливые. Весь облик Антона - это то, кем я мог бы стать, но никогда не стану. Неужели он думает, что мне может быть легко в его присутствии?
- Поговорить.
- О чем? Спасибо, что помог со Славиком. Но я не просил. Впредь можешь не вмешиваться. Я спешу! Отпусти! - только сейчас я замечаю, в какой неприличной позе сижу: ноги раздвинуты по бокам от тела Антона, ладони лежат на его груди, он же продолжает держать меня за плечи, пытливо всматриваясь в лицо.
- Я сам решу, Кира, что делать, а что нет. Мне казалось, что тебе это известно, - он улыбается. А потом все же отстраняется. - Иди.
Я ухожу молча. Почти бегу, хотя мне и нельзя. В затылке начинает неприятно ныть, знаю, что скоро боль станет невыносимой. Неудивительно, слишком много событий для одного дня. А еще, кажется, участие я воспринимаю хуже, чем издевки. Я просто ему не верю.
***
- Нравится, Кирюша? - мы с мамой сидим на диване, смотря комедию. Она ласково перебирает мои волосы, моя голова лежит у нее на коленях. Странная вещь, в двенадцать я ненавидел ее прикосновения, считал это недостойным настоящего мужчины, а вот сейчас не чувствую никакого смущения. Она же моя родная, и я хочу, чтобы она каждую минуту жизни знала, что я люблю ее.
- Да, мама, интересно, - я иногда выдавливаю смех. Он пропитан фальшью, как и мамин. Наверное, это нелепо - имитировать счастье, когда каждая минута грозит превратиться в последнюю. Разве если я умру во время вымученного смеха, это будет легче, светлее? Смерть всегда черная. А в черном нет оттенков.
Я облегченно выдыхаю, когда фильм заканчивается, и я, выпив лекарства и приняв душ, ложусь в постель. Мгновение подумав, кладу Мэри рядом. Она - мой ангел-хранитель. Плевать, что на деле это всего лишь черная тряпка. Без нее я бы уже сошел с ума.
- И что Антону нужно от меня, Мэри? Неужели это какая-то злая шутка? Его неожиданный интерес меня пугает, - глаза-пуговки моей Мэри смотрят равнодушно, но произнесенные вслух слова немного облегчают тяжесть на моей душе. Я закрываю глаза, решив, что не стоит думать об этом. Даже если Антон присоединится к тем, кто меня презирает, я переживу. Одним больше, одним меньше. Какая разница?
Ночью мне снятся карие глаза с янтарными солнышками и “Кира”, произнесенное твердым и уверенным тоном. Впервые за долгие месяцы я сплю спокойно, абсолютно не ощущая боли.
========== Часть 4 ==========
Сентябрь, 08
Выходные тянулись однообразно и скучно. Все время шел дождь, поэтому я не мог выйти даже на балкон, не говоря уже о лавочке у подъезда. Более дальние прогулки я могу позволить себе лишь изредка, в компании мамы. Ей так спокойнее, а я согласен уступить.
Сегодня же погода улучшилась, тепло и ярко светит солнце. К школе я иду медленно, тщательно смотря себе под ноги. Немного кружится голова и пересыхает во рту, но я знаю, что это следствие волнения, испытываемого мной, а не ухудшения состояния здоровья. Вновь вспоминается инцидент с Антоном, это его странное поведение. Он хотел поговорить. О чем? Сейчас я жалею, что не нашел в себе сил выслушать его. Неопределенность пугает сильнее. Впрочем, мне остается лишь ждать. Возможно, Антон уже забыл об этом. А если нет… Надеюсь, что смогу вести себя адекватно, а не как невменяемый идиот.
Порой мне кажется, что иметь друга было бы совсем неплохо. Я мог бы делиться с ним проблемами, жаловаться на боль и признаваться, насколько я боюсь смерти. Но потом понимаю, что мысль абсурдна. Дружба не может держаться лишь на негативных эмоциях, чтобы ее подпитывать необходимо иметь совместные с другом чистые и светлые воспоминания. А разве я способен на радость? Не помню, сколько лет назад я в последний раз искренне улыбался. Кажется, это было в прошлой жизни. Зато у меня есть моя Мэри. Она никогда не предаст и всегда выслушает. И будет со мной до конца.
Так, погруженный в размышления, я и подхожу к школе. На крыльце стоит несколько моих одноклассников, но, благо, на меня они не обращают никакого внимания, поэтому я неприметной тенью проскальзываю в здание. Первым уроком у нас история. Я подавляю тяжелый вздох: Людмила Ивановна - ветеран педагогики, а это значит, что ее методика сводится к бормотанию исторических дат себе под нос и периодическому клеванию тем же самым носом. Во время ее уроков ученики занимаются чем угодно, кроме истории, а значит, довольно часто обсуждают меня, как будто я диковинная зверюшка, а не человек. Я с каким-то обреченным смирением жду, когда в меня вновь начнут тыкать пальцами и громко ржать. Просто нужно потерпеть. Как всегда.
Вскоре одноклассники собираются, эмоционально обсуждая какую-то пьянку. Знаю, что они часто встречаются всем классом. За исключением меня и нашей главной заучки Полины Григорьевой, конечно. Обычно я не обращаю внимания на подобные сплетни, но в этот раз, уловив имя “Антон”, непроизвольно прислушиваюсь.
- Не знаю, какая муха укусила Тоху, - задумчиво произносит Яна Моисеева, накручивая светлый локон на палец. - Ни с кем не говорил, зато напился до поросячьего визга. Никогда его таким не видела.
- Ха! Да просто меньше нужно идеализировать нашего ледяного принца! - зло выплевывает Славик. Антона он терпеть не может еще с детства, хотя откровенно выступать никогда не решается. Лишь так, втихую, пока его нет. - Правда, Кирюшка?
Я понимаю, что не отвел взгляда и все так и пялюсь на их группку. Краснею, отворачиваюсь, тихо пробормотав:
- Не знаю.
- Не знаешь? Как же так, Кирюшка! Вы же дружите с Антоном? Или за какие такие заслуги он тебя в пятницу спасал от злого дяди Славы? - Соколов говорит громко, насмешливо. Подходит к моей парте, садится на нее и, обхватив за подбородок двумя пальцами, заставляет посмотреть на него.
Хочется плакать. Громко, навзрыд. Хочется кричать, чтобы меня оставили в покое, потому что нет никакого смысла уничтожать, растаптывать и причинять мне боль. Я и так умру. Мне и так больно постоянно. А еще обидно за Антона. Не хватало еще, чтобы его порыв стал поводом для злорадства Славика.
- Не понимаю, о чем ты, - тихо произношу я. Давненько я уже не ждал так прихода учителя. Но Людмила Ивановна не торопится, поэтому приходится что-то отвечать.
- Кирюшка, что же ты такой непонятливый, а? - Слава щурится, сильнее сжимая пальцы на моем подбородке. Начинает тошнить. Интересно, что будет, если окатить его блевотиной? Наверное, он меня убьет. Медленно так, с удовольствием. И когда он стал таким? А главное, какую роль играю я в том, что с былым скромным и тихим мальчиком произошли такие метаморфозы? Возможно, я сломал Славе жизнь. Как часто неосторожное слово или беспечный поступок несут за собой череду последствий, которых вовсе не желаешь. Я ведь никогда не хотел никому зла.
Наверное, я слишком долго молчу, потому что Славик вдавливает пальцы в кожу так, что даже слезы выступают. Второй рукой скидывает с парты мой рюкзак. Мэри выпадает из него и черной кляксой замирает на паркете, устремив взгляд глаз-пуговок в белый потолок. Мне кажется, что я умираю. Только не Мэри…
***
- Ой, а что это у нас здесь? Кукла вуду? Шаманишь потихоньку, Кирюшка? - Славик быстро спрыгивает с парты и берет Мэри в руки. Господи, мне семнадцать! Я взрослый человек! Но сейчас готов расплакаться и упасть на колени, только бы вернуть свою Мэри. Я отдал ей часть души, я вложил в нее всю нерастраченную любовь. Она хранит миллионы воспоминаний и, наверное, литры моих слез и крови. Если я потеряю ее, то умру сегодня. Может, не физически, но морально - точно.
- Отдай, - мой голос хриплый и полон едва сдерживаемых рыданий. Славику это нравится, он усмехается и поднимает Мэри над головой.
- Смотрите, что у нашего Краева! Он у нас в куколки играет! Кирю-ю-юшенька, - Слава делает губы трубочкой, отталкивая руки, которые я умоляюще протягиваю к нему. Ему так легко удержать меня. Я чувствую себя назойливой мухой, от которой лениво отмахиваются.
- Может, у него и резиновая баба есть? А, Краев? - это уже Женя Тихонов. Еще одна гадюка нашего серпентария. - С этой-то особо не побалуешь, - он мерзко хихикает и дергает Мэри за голову, таким образом пытаясь вырвать ее из рук Славика.
Я как в замедленной съемке наблюдаю за шуточной потасовкой одноклассников. Они смеются, дергают Мэри, а мне чудится, что это меня сейчас разрывают на части. Кажется даже, что я ощущаю, как трескаются кости, как они пробивают ткани и разрушают клетки, разрывают внутренние органы и вспарывают кожу. Я зажмуриваюсь - сильно-сильно. Наверное, еще мгновение, и я тоже упаду на пол изломанной куклой - несчастным куском разлагающейся плоти. На губах соленый привкус - наверное, слезы. Голоса все удаляются и удаляются, я погружаюсь в свое черное небытие, откуда, возможно, уже не вернусь. Возвращаться не хочется. Мне холодно, и я устал.
- Дай сюда, - в мое сознание проникает этот голос. Уверенный и теплый, как янтарные солнышки в его глазах. Антон… Приложив просто-таки титанические усилия, я все-таки поднимаю веки. И когда я успел усесться на пол? Приподняв голову, вижу, как Славик передает Мэри Антону. Еще минута - и мой спаситель склоняется надо мной, протягивая куклу. У меня так позорно дрожат пальцы, но я все же выхватываю ее, всовываю в рюкзак, неловко поднимаюсь и, так и не поблагодарив Антона, выбегаю из кабинета под дружный хохот одноклассников.
***
Кафель в туалете грязный и просто ледяной. Но я все равно опускаюсь на пол, прижимаю голову к стене, не обращая внимая, что черные волосы вымазывает в побелку. Из носа течет кровь, стекает на губы и от металлического привкуса начинает тошнить. Я больше не приду в школу! Не могу больше.
- Кира… - я вздрагиваю и испуганно дергаюсь. Мгновение мне кажется, что это просто галлюцинация, но Антон упорно не желает пропадать. Наоборот, приседает на корточки, склоняет свое обеспокоенное лицо к моему, протягивает ко мне руку и… стирает кровь с верхней губы. Я смотрю на его руку несколько безумно долгих секунд, а потом с ужасом обхватываю его за запястье.
- Вытри! Вытри это немедленно! Слышишь? - где-то там, в глубинах разума, я понимаю, что Антон не заразится, у него нет никаких видимых повреждений на коже. Но разве мне, заразившемуся просто в результате обычного несчастного случая, в такой ситуации легко прислушиваться к доводам рассудка? Нет, мне страшно до такой степени, что зубы начинают стучать и в ушах гудит кровь. Только не Антон!
- Кира, успокойся, - Антон вырывает руку и успокаивающе произносит: - Все, все, я вытер. Все хорошо, Кира!
- Уходи! Слышишь? Я хочу побыть один, - рыдания комком стоят в горле, но мне так стыдно плакать. Хотя, кажется, что может быть хуже той сцены, которая произошла в классе?
- Нет.
- Нет?
- Ты плохо слышишь, Краев? Нет. Я посижу с тобой. Ненавижу историю. Держи, - он протягивает мне белоснежный платок, я же смотрю на него, как на гадюку, и отрицательно качаю головой.
- Не надо. Я вымажу.
- Кира, это всего лишь платок. Возьми. И вставай, найдем место получше, чтобы прогуливать, - Антон вкладывает ткань в мои пальцы и встает, дожидаясь, пока я медленно поднимусь. Я благодарен, что он не предлагает помочь. Наверное, это стало бы последней каплей сегодня.
========== Часть 5 ==========
Сентябрь, 09
Утро начинается тяжело. Впрочем, чего я ожидал? Я заснул только в три часа, абсолютно проигнорировав режим. Я все думал, думал, думал… Мысли яркими бабочками мельтешили перед закрытыми веками. Что только я не вспоминал: папу, детство, еще счастливую маму, одноклассников и больше всего Антона. Наверное, мое возбужденное состояние было вполне нормальным. Я уже многие годы влачил настолько однообразное существование, протекающее по схеме равнодушные врачи-любящая мама-понимающая Мэри-жестокие одноклассники. И вот в этой цепи сломалось одно звено, сместилось и стало на другое место. Имя этого звена Антон, и я все не могу понять, чем заслужил такое резкое внимание с его стороны.
Вчера мы просто молчали. Ни единого слова за сорок минут. Антон задумчиво смотрел куда-то в потолок, иногда запуская ладонь в беспорядок каштановых прядей. Я же уставился на свои кроссовки, изредка бросая максимально незаметные взгляды на Антона. Когда прозвенел звонок, он невозмутимо поднял мой рюкзак и пошел к кабинету. Впервые за долгое время во мне шевельнулась давно забытая эмоция - злость. В конце-то концов, что за фамильярность? Какое право он имеет решать, куда я пойду, а куда нет? Я вообще бросаю школу! Но там была Мэри, и я, спрятав глаза за длинной челкой и втянув шею в плечи, двинулся следом.
Ждал ли я смеха и издевок? Нелепый вопрос. Конечно, ждал! За урок Слава вполне мог даже плакат нарисовать и повесить его на доске объявлений, сообщая, что я, Кирилл Краев, в свои семнадцать лет все еще играю куклами. Но смеха не было, на меня даже не смотрели. Все старательно прятали глаза и преувеличенно громко обсуждали совершенно отстраненные вещи. Антон уже успел занять свое место, мой портфель лежал на парте. Уйти я постеснялся, а к концу дня, воодушевленный странным равнодушием к моей персоне, и вовсе передумал бросать школу. Человеку свойственно быстро забываться. В моем случае, когда негативных эмоций каждый день столько, сколько у многих людей за всю жизнь, я и вовсе легко переключаюсь. Будь по-другому, я бы уже давно сошел с ума.
Антон больше так и не подошел, лишь изредка бросал задумчивые взгляды и один раз совсем легко, ободряюще улыбнулся. А для меня это было много… Господи, насколько много! Я был готов боготворить его за то, что он просто молчал со мной, за то, что не спросил, а сам принял решение и вернул меня в класс. Просто за участие. Конечно, это временный порыв с его стороны. У здоровых людей так много времени и им свойственно тратить его на всякую ерунду. Как еще можно охарактеризовать непонятное желание идеального Антона помогать мне, отбросу общества? Видимо, никак.