— Что украли? — спросила я. От сердца отлегло. Главное — никто не пострадал.
— Пока непонятно, — всхлипнула мама. — Мы так и не ложились. Полиция все еще здесь, осматривает все, бабушка выпила успокоительное и прилегла. А я… оо-о-о-о, у меня опять появятся морщины!
«И ты зальешь их порцией гиалуронки или ботокса».
— Мама, самое главное, что вы с бабулей не пострадали. И если вы пока не нашли, что украли, значит, скорее всего, прихватили какую-нибудь мелочь. Хотя странно.
— Вот-вот. Деньги и бумаги я храню в сейфе. Но они не вынесли ни аппаратуру, ни драгоценности. Хотя… я не могу найти пару бриллиантовых серег и кольцо с изумрудами. И куда-то делись все шейные платки…
Я молчала, давая маме выговориться. Странные воришки. В доме и правда было чем поживиться. Кстати, там и охранная система такая, что еще залезть надо.
Ничего не понимаю.
— Мама, а охранка?
— Отключена.
— Совсем? — глупо уточнила, потирая висок.
В течение следующих десяти минут пришлось выслушивать тираду о том, что охранная сигнализация ужасная, что она подаст в суд на фирму, которая ее устанавливала, что я слишком равнодушно реагирую и так далее. В конце мне королевским тоном приказали:
— Приезжай немедленно. Полиция хочет опросить всех родственников.
— Да поняла уже. — Я распрощалась с мечтой тихо полежать на диване. — Прямо сейчас одеваюсь и выезжаю.
Насчет «прямо сейчас» поторопилась, конечно. Пока приняла душ, пока выпила еще пару таблеток от головной боли, пока оделась и попыталась замазать откровенные следы недосыпа и похмелья — прошло довольно много времени. В спешке завязала мамин платок: он немного освежил цвет лица.
Возле маминого дома стояла полицейская машина с включенными мигалками. Пара соседей уже крутилась неподалеку — явно старались узнать, что произошло. Помахав им рукой, я представилась одному из полицейских и вошла в дом.
М-да… Ощущение, что здесь побегал очень пьяный и очень буйный слон. Разнесли все, что можно. В гостиной под ногами похрустывали осколки вазы, стекол из картин и фотографий, китайского сервиза, над которым мама вечно тряслась. Дорогие тяжелые портьеры валялись скомканными и перепачканными в чем-то белом.
Разговаривать с офицером пришлось посреди дикого бардака. Даже присесть на диван не было возможности: его весьма неаккуратно вспороли.
Офицер Рейн выглядел уставшим, очень уставшим. Но при этом взгляд чуть покрасневших темных глаз оставался внимательным. Светло-каштановые волосы слегка растрепались, словно их владелец любил частенько запускать в них пальцы.
— Да, офицер, я всю ночь провела дома. По сути, у меня нет алиби. Потому что спала не с любовником, а в гордом одиночестве. Соседи за мной не подглядывали.
А еще я напилась, как хрюшка.
— Миссис Дрейк говорила, что вы собирались на семейный ужин, но затем внезапно отказались.
— А она не сказала, что незадолго до ужина я выгнала из моей квартиры своего бойфренда, который занимался там сексом с посторонней женщиной?
— Эту мелочь она, видимо, забыла уточнить, — улыбнулся одними губами офицер Рейн.
Я же тронула пальцами остатки разбитого цветочного горшка на каминной полке и вздохнула:
— Знаете, на моей памяти мама вызывала полицию бесчисленное множество раз, по разным поводам. А похожий инцидент произошел лет семь назад.
— Я в курсе. В дом миссис Дрейк забрался одержимый фанат и стащил все нижнее белье. Но подобного вандализма не устраивал.
— Бога ради, офицер, — устало произнесла я, — по мне, так тут два варианта: либо псих-фанат, из тех, что пишут письма, где признаются в любви и одновременно угрожают. Либо все подстроили так, чтобы подумали на психа-фаната.
— У вашей матери много недоброжелателей? Знаете, кто примерно мог сотворить такое? Отключение сигнализации говорит о том, что работали профессионалы.
— Что-нибудь украли?
— Пока что уточняем, но на данный момент точно известно, что пропали все шейные платки и пара драгоценностей. Похоже на акт вандализма из мести. А пропажи для того, чтобы подумали на грабителей.
Я не выдержала. Ноги после попойки слегка дрожали. Поэтому смахнула какие-то осколки с кресла и села туда, понадеявшись, что мне ничего не вопьется в пятую точку.
— Офицер Рейн, моя мама — известная фотомодель, а теперь еще и телеведущая реалити-шоу. В этой среде любовь фанатов легко меняется на ненависть и одержимость. Вы не представляете, сколько раз ей угрожали. Плюс конкурентки. Шоу-бизнес не знает жалости. Ты или идешь по головам, или позволяешь идти по своей и тонешь в грязи.
Я замолчала, задохнувшись от эмоций. Наверняка этот офицер в курсе, что несколько раз основной подозреваемой в подобных происшествиях делали меня. Пока мама не выдержала и не устроила настоящий скандал, сообщив, что, несмотря на некоторые разногласия, мы с ней всегда остаемся близкими людьми. И дочь она никогда обвинять не станет.
Мама у меня нервная и экспрессивная, но чувства справедливости не лишена.
— Вы очень складно излагаете, мисс Дрейк, — заявил офицер неожиданно, — спасибо. Если что, я свяжусь с вами.
Без проблем, всегда рада помочь полиции. Я и сама не ожидала от себя такого прилива красноречия и убедительности. Видимо, в экстремальных ситуациях что-то срабатывает.
Полиция вскоре уехала. А мы остались в разгромленном доме с не менее разгромленными настроениями. Хотя нет, бабуля лучилась безмятежностью. Видимо, сказалось успокоительное.
Зато мама причитала за троих.
— Господи, — она ходила по гардеробной, поднимая то одну вещь, то другую, — это ужасно! Мои бренды! Мои коллекции! А мой фарфор! Это ужасно! Варвары. Вандалы!
— Мама, страховка покроет все, не забывай. А вещи отдать почистить, и все. Не порвали же, только потоптали. Кстати, твой платок.
Я сняла его с шеи и протянула маме. Та удивленно приподняла брови:
— Мой? Не припомню такого. Забирай себе, мне не нравится цвет.
— Зачем тогда покупала? Вещь-то винтажная.
— А! — отвлеклась от причитаний мама. — Вспомнила. Это я купила на блошином рынке в Париже. Видимо, у меня было плохое настроение. Надевала-то пару раз всего… Да и что ты лезешь с платком, когда тут такое! Господи, чтоб у этих уродов руки поотрывало!
— Да заткнись уже! — вмешалась бабуля. Она возлежала на кушетке, прикрыв ноги чудом уцелевшим пледом. — Вызови уборщиков, тут все вычистят, одежду отвезут куда надо, вернут как новенькую. А мы с тобой пока поживем в отеле.
Я оставила их разбираться, а сама поехала домой. Несмотря на разбитое состояние, работу никто не отменял. Тем более еще вчера скинули основные пожелания. Предупредив, что это еще не все.
Поэтому день прошел мирно, в работе. За исключениями звонков от мамы, которая постоянно напоминала, что я неблагодарная, раз отказалась заниматься делами по поводу чистки ее коттеджа и одежды. Пусть неблагодарная. Зато честная. Такими вещами должна заниматься мамина экономка.
Работа затянулась до поздней ночи. В конце концов я не выдержала. На часах время приближалось к трем ночи, голова напоминала чугунный котел, а глаза закрывались сами собой.
К счастью, никакие сожжения на костре мне не снились. Мне вообще ничего не снилось. Я мирно проспала примерно до девяти утра, пока не зазвонил телефон.
— Да, — язык спросонья слушался плохо, как и мозги.
— Ева! — Голос бабушки звучал так, что сонное состояние слегка отступило. — Ева, мама в больнице!
— С нервным срывом? — Первое, что пришло мне в голову.
— Нет, Ева, ее избили!
— Чего? — Я села в постели, забыв, что еще пару мгновений назад хотела спать. — Так, стоп, куда приезжать? Как она?
— Сейчас врачи обследуют. Медицинский центр Крисхилл. Приезжай скорее, Ева, пожалуйста!
Я похолодела: когда бабушка говорила таким голосом, значит, дело плохо.
Глава 4
Путь до госпиталя показался вечностью. Я успела накрутить себя до предела. И, влетая в просторный светлый холл, уже с трудом сдерживала панику. Хорошо еще, бабушка встречала меня внизу. И с ходу вцепилась в локоть, приговаривая:
— Только успокойся, только не паникуй, на тебе лица нет. Матери от этого легче не станет.
— Что с ней? — У меня с трудом шевелились онемевшие от страха губы.
Наверное, выглядела я не очень. Иначе почему подошедшая следом за бабушкой медсестра внимательно на меня посмотрела и спросила, все ли в порядке.
Нет, не в порядке! Какая-то тварь избила мою маму. Я в принципе не могу быть в порядке!
Ненавижу больницы, еще с детства. Врачей уважаю, а больницы — нет. Меня сразу начинает мутить от специфического запаха. Смесь лекарств, страха и боли. Сразу перед глазами вспыхивает сцена: куча врачей, меня везут на каталке к лифту. И дикая боль в ноге. Покаталась на мотоцикле в пятнадцать лет, называется. Двойной перелом со смещением.
Мама лежала в небольшой и почти уютной палате. Как я ни старалась сдержаться, слезы хлынули сами по себе. Стоило увидеть ее, подключенную к каким-то аппаратам и с кровоподтеками на лице, шее и руках. Подозреваю, что все остальное, спрятанное под одеялом, выглядело не лучше.
Бабушка чувствительно ущипнула меня за бок: мол, не реви. Я старалась, но слезы все равно продолжали катиться. Какой бы упрямой, эгоистичной и тщеславной ни была моя мама, она не заслужила такого.
— Ева… — Из-за разбитых губ она разговаривала с трудом, невнятно. — Пл… пла…
— Миссис Дрейк, вам пока лучше не разговаривать, — сказал вошедший в палату врач. Седой мужчина лет пятидесяти, в серо-голубой больничной форме.
— Мам, лежи, — я проглотила скользкий комок, — я буду приезжать каждый день. А этих скотов мы найдем.
Она замотала головой и явно попыталась что-то сказать:
— Они… они… пла… — Мама закашлялась, но все же кое-как, хрипло и едва шевеля губами, проговорила: — Они… требовали вернуть… вещь.
Я, бабушка и врач, у которого на бейджике красовалось «доктор Норман», переглянулись.
— Она разговаривала с полицией? — шепотом спросила я у врача.
Доктор Норман кивнул и прошептал в ответ:
— Она им тоже твердила про угрозы вернуть вещь. То ли платок, то ли шарф, не может толком сказать. Мисс Дрейк, пройдемте в мой кабинет. Вашей матери ввели успокоительное, она сейчас уснет. Насчет журналистов не волнуйтесь, сюда им вход заказан.
— Ева, — слабо позвала мама. Она и правда выглядела спокойней.
— Мам?
Я подошла ближе, не решаясь взять ее за руку. Господи, ей же, наверное, безумно больно. Глубоко вдохнув, я впилась ногтями в ладони, чтобы снова не разреветься.
— Бал… — прошептала она, — благо… благотворительный бал… завтра…
А вот тут я едва не расхохоталась истерически. Мама даже в таком состоянии помнила о своих обязанностях. Например, о том, что завтра вечером должен состояться грандиозный бал в честь праздника Хеллоуин. Устраивала его благотворительная организация «Во имя жизни», довольно известная. Маму пригласили зуда почетным гостем, зная, что она благотворительность поддерживает.
— Боюсь, тебе придется его пропустить.
Мама покачала головой и сделала движение рукой, словно хотела ткнуть в меня пальцем.
— Я? — вырвалось у меня. — Мне пойти вместо тебя?!
Утвердительный кивок стал ответом.
— Мисс Дрейк, — вмешался доктор Норман, — пойдемте, ей нужен покой.
То и дело оглядываясь, я вышла. Бабуля буквально тащила меня следом за доктором и что-то бормотала себе под нос. Прислушавшись, я поняла: наша старшая представительница семьи материла преступников на всех доступных ей языках.
Не могу сказать, что мысленно не повторяла за ней.
Кабинет доктора Нормана выглядел так же, как и остальной госпиталь: стерильный, безликий, в бежево-коричневых тонах. Заваленный бумагами стол, компьютер и сейчас поднятые светлые жалюзи. Из окна открывался вид на центр города.
— Опять мы встретились с вами, мисс Дрейк.
Офицер Рейн стоял, прислонившись к стене, возле окна. И задумчиво разглядывал вошедших.
— Оставите нас на время? — спросил у доктора и бабушки. Последняя с легкой тревогой посмотрела на меня, кивнула и вышла.
Тишина стояла звенящая. Плотная дверь отсекла все звуки, доносившиеся из коридора.
— Как это произошло? — поинтересовалась я тихо.
Мысленно потрясла офицера за плечи, чтобы поторопить с ответом.
— В лифте, — сообщил собеседник, — рано утром, в отеле. Миссис Дрейк должна была отправиться на очередные съемки ток-шоу. Из номера вышла одна, в лифт зашла, по ее уверениям, с двумя женщинами и одним мужчиной. Но вниз приехала одна, вся избитая. Причем сам лифт на несколько минут застрял между этажами.
Я сглотнула и постаралась не завизжать от ярости. Почему он так спокойно говорит?
— Мама сказала, что они требовали вернуть то ли шарф, то ли платок…
— Да, я знаю. — Офицер внимательно разглядывал меня. — Ева… можно я буду так к вам обращаться?
Я кивнула.
— Отлично. А я — Берт. Так вот, Ева, показное ограбление дома вашей матери и ее избиение явно связаны.
— Да что вы говорите! — не удержалась я от язвительности.
— Вы — ее дочь. Попробуйте вспомнить, не приобретала ли миссис Дрейк что-нибудь невероятно ценное? Или, может, ей дарили?
Я оперлась руками о стол, в свою очередь глядя на собеседника.
— Берт, она — Елена Дрейк, звезда модельного бизнеса и ток-шоу. Она обожает старинные сервизы, антикварные украшения и одежду известных брендов. Хотя при этом порой на нее находит что-то, и она отправляется гулять по секонд-хендам и блошиным рынкам. Плюс ей постоянно что-то дарят. У нее в доме куча реально ценных вещей. И все они остались нетронутыми!
— Кроме шейных платков и шарфов. Она сама сказала, что их нет.
— Мама не особо ценит винтажную одежду. У нее есть платки от Хермес, Шанель… еще куча брендов. Но… да, они дорогие, но из-за них не станут грабить дом и избивать владелицу. Если только… — и я замерла с открытым ртом.
— Что? — тихо спросил Берт, подавшись вперед.
— Один из любовников подарил маме французские кружева. Им около ста лет, может, больше. Она даже снималась в них для какого-то журнала. Но было это лет пятнадцать назад.
— Ева, в ближайшее время я хочу еще раз осмотреть дом миссис Дрейк.
— Без проблем, — пожала я плечами, — приезжайте, я вам открою. Но повторяю, понятия не имею, какой платок им понадобился. У мамы в компьютере есть список всех ее вещей. Я заскочу, скопирую на флешку и переброшу вам. Заодно и сама посмотрю.
— Спасибо. Вас подвезти?
— Я на машине. И надо решить, что делать с бабушкой. Оставлять ее одну не хочу.
Зря я волновалась: бабушка уже сама все решила. Когда мы с офицером Рейном вышли из кабинета, оба озадаченные, как действовать дальше, она сидела на диванчике и тихо общалась с медсестрой.
— До встречи, Ева.
— Хорошего дня, Берт, — выдавила я.
Себе я такого пожелать не могла.
— Евушка! — окликнула меня бабуля. — Поехали. Мама все равно пока будет спать. Кстати, я перебираюсь к тебе.
С бабулей бесполезно спорить. Я молча кивнула и пошла к выходу. Странное состояние: на душе тяжело, хочется реветь от бессилия, а голова ясная. И злость такая холодная и чистая.
Словно почувствовав мое настроение, погода на улице окончательно испортилась. Сгустились низкие серые тучи, пошел мелкий противный дождь. Порывы холодного ветра швыряли в лицо капли, пока я шла к машине.
Бабушка молчала. Судя по сосредоточенному выражению лица, о чем-то размышляла.
— Ева, — проговорила она, когда мы выехали со стоянки, — ты вообще понимаешь, что происходит?
— Нет.
— И я. У меня ощущение, что я покурила травки и теперь мне снится бред. Нет, в нашем мире мудаков столько, что нормальных-то порой толком не видно. Но избивать человека за платок или шарф… Ты можешь себе это представить?
— Я только что видела, что это сделали. Поехали в отель, надо забрать твои вещи.
На самом деле я радовалась, что ближайшее время буду не одна. Бабушка не даст пробудиться депрессии. Будем поддерживать друг друга.
А еще я хотела кое-что проверить. Полиция — это хорошо, но надо пораскинуть и самой мозгами. Просто так разрушать дом, а потом нападать на его владельца станет разве что пикируясь с Кристофом сумасшедший.