Голова его была выбрита — в точности как у рекрутов. И от темени до затылка тянулась точно такая же, как у них, полоска. Он был таким скверным солдатом, что доктора в лечебнице вскрыли ему череп — хотели проверить исправность антенны.
Би спокойно осмотрелась вокруг. Гранату, которую ей дал Дядька, она держала в руках как вазу с чудесной розой. Би подошла к тому месту, где Дядька спрятал винтовку, и положила гранату по соседству — аккуратно, с должным уважением к чужому имуществу.
Затем снова заняла свою позицию у стола.
Она не обращала на Дядьку никакого внимания. В лечебнице ей сказали: она была очень, очень больна и снова будет очень, очень больна, если не будет заниматься только своим делом и не предоставит другим думать и беспокоиться. Что бы ни случилось, надо сохранять спокойствие.
Шумные крики производящих обыск солдат медленно приближались.
Би старалась не волноваться. Дядька, стоявший среди рекрутов, не значил для нее ровным счетом ничего. Окинув его профессиональным взглядом, Би заметила, что тело у него принимает скорее голубовато-зеленую, чем чисто синюю окраску. Это означает, что он не глотал шарика уже несколько часов — в таком случае он вскоре потеряет сознание.
Для Би это оказалось бы самым мирным разрешением вопроса, а больше всего Би хотелось именно мира.
Она не сомневалась, что Дядька действительно отец ее ребенка. Такая уж штука — жизнь. Она не помнила Дядьку и даже не стремилась запомнить, чтобы узнать в следующий раз — если когда-нибудь представится следующий раз. Она не нуждалась в Дядьке.
Она заметила, что тело Дядьки еще больше позеленело. Ее диагноз оправдывался. С минуты на минуту Дядька потеряет сознание.
Би грезила наяву. Ей представилась маленькая девочка в белом крахмальном платье, белых перчатках и белых туфельках, у которой был собственный белоснежный пони. Би завидовала той маленькой девочке, такой чистюле.
Би никак не могла вспомнить, кто была эта маленькая девочка.
Дядька бесшумно осел на пол, мягко, как мешок с мукой.
Очнувшись, Дядька обнаружил, что лежит на койке, на борту космолета. Каюта была ярко освещена. Дядька вскрикнул, но дикая головная боль заставила его умолкнуть.
Он тяжело поднялся на ноги, пошатнулся, как пьяный, и, чтобы не упасть, схватился за железную опору койки. Он был совсем один. Кто-то снова напялил на него мундир.
Первой мыслью Дядьки было, что его отправили в космический полет.
Но потом он заметил, что люк открыт и снаружи видна твердая поверхность.
Дядька кое-как выбрался через люк наружу.
Если слезящиеся глаза его не обманывали, он по-прежнему находился на Марсе или, во всяком случае, на чем-то весьма напоминающем Марс.
Стояла ночь.
Железная равнина была расчерчена правильными рядами и шеренгами космических кораблей.
На глазах у Дядьки целая шеренга космолетов, растянувшаяся на пять миль, отделилась от остальных и плавно взмыла в космос.
Залаял пес, лай его был похож на звон бронзового колокола.
И прямо из ночи пес выпрыгнул на Дядьку — огромный и страшный, как тигр.
— Казак! — прикрикнул в темноте мужской голос. По этой команде пес замер, и Дядька тоже замер, не в силах оторвать взгляда от длинных оскаленных клыков.
Вслед за пляшущим лучом фонарика появился хозяин пса. Игра света и теней придавала его лицу демоническое выражение.
— Здравствуй, Дядька, — сказал незнакомец и, выключив фонарик, шагнул в сторону, так что на него падал свет от космического корабля. Он был довольно высок, изысканно одет и держался очень уверенно. Носил он ботинки с квадратными носами и кроваво-красный мундир парашютно-десантной морской пехоты. При нем не было никакого оружия, если не считать черной с золотом тросточки в фут длиной.
— Давненько не виделись, — дружелюбно улыбаясь, сказал незнакомец певучим грудным тенором.
Дядька не помнил этого человека, но тот, очевидно, хорошо его знал — хорошо и коротко.
— Кто я такой, Дядька? — весело спросил незнакомец. Дядька так и обомлел. Неужели это Стоуни Стивенсон, бесстрашный друг?
— Стоуни? — прошептал он.
— Стоуни? — Чужак расхохотался. — О господи, — сказал он, — не раз мне хотелось очутиться на месте Стоуни, и кто знает, сколько раз еще захочется.
Земля дрогнула, в воздухе пронесся вихрь. Все космолеты вокруг рванулись вверх и исчезли.
Дядькин корабль остался теперь совершенно один в этом секторе железной равнины.
— Твой полк уже отбыл, Дядька, — сказал незнакомец, — а ты не с ним. Тебе не стыдно?
— Кто ты такой? — спросил Дядька.
— Кому нужны имена во время войны? — Незнакомец положил большую руку на плечо Дядьки. — Эх, Дядька, Дядька, нелегко сложилась твоя судьба.
— Кто доставил меня сюда? — спросил Дядька.
— Военная полиция.
Дядька мотнул головой. Слезы потекли по его щекам. Он потерпел поражение. Теперь скрытничать незачем, даже в присутствии того, кто вправе решать, жить ему иди умереть. Что касается жизни или смерти, бедному Дядьке было уже все равно.
— Я… я хотел собрать вместе свою семью, — выговорил он. — Вот и все.
— Марс — неподходящее место для любви, и уж вовсе неподходящее — для семейного человека, Дядька, — сказал незнакомец.
Это был, конечно, Уинстон Найлз Рамфорд, марсианский главнокомандующий. В действительности он не был десантником, но имел право носить любую форму — единственная в своем роде привилегия.
— Дядька, — сказал Рамфорд, — здесь, на Марсе, разыгралась самая грустная из известных мне историй любви. Хочешь расскажу?
— Однажды, — начал Рамфорд, — некий человек летел в летающей тарелке с Земли на Марс. Он добровольно завербовался в марсианскую армию и уже носил блестящую форму подполковника ударных пехотных частей. Он чувствовал себя превосходно — на Земле он страдал комплексом неполноценности и, подобно всем людям, страдающим таким комплексом, обожал военную форму. Память ему пока не очищали, антенну не устанавливали, но он был уже настолько верноподданным марсианином, что ему, не имевшему понятия о военной подготовке, присвоили звание подполковника и разрешили командовать на корабле.
Рамфорд поднял вверх палец, и Дядька ужаснулся, увидев, что палец полупрозрачен.
— На корабле была одна запертая каюта, куда запрещалось входить, — продолжал Рамфорд. — Члены экипажа дали тому человеку понять, что в каюте томится самая прекрасная женщина, какую когда-либо доставляли на Марс, и что любой мужчина, увидев ее, мгновенно теряет голову. А любовь, сказали ему, деморализует любого солдата, кроме, конечно, видавшего виды профессионала. Новоиспеченного подполковника оскорбило, что его не считают профессионалом, и он буквально засыпал членов экипажа рассказами о своих любовных похождениях. Но хвастовство привело лишь к тому, что авторитет, полагавшийся подполковнику по чину, исчез: и экипаж, и даже новобранцы стали относиться к нему как к шуту гороховому. Ясно было, что вернуть утраченное уважение он мог только одним способом — завоевав расположение красавицы, заточенной в каюте.
Самолюбие подполковника было жестоко уязвлено, оно не давало ему покоя, кусалось, жгло, буквально разрывало его на части.
Как-то раз офицеры устроили в кают-компании попойку, — продолжал Рамфорд, — подполковник сильно перебрал, и язык у него развязался. Он опять начал хвастаться земными похождениями и вдруг заметил на дне своего бокала ключ от заветной каюты.
Подполковник немедля отправился туда, вошел и закрыл за собой дверь. В каюте царила тьма, но подполковник был осиян парами спиртного и предвкушением триумфальной победы, о которой он возвестит на следующий день за завтраком.
В темноте он легко овладел женщиной, поскольку та вконец обессилела от страха и снотворных таблеток.
Подполковник отнюдь не чувствовал себя героем — напротив, ему стало не по себе. Он включил свет, чтобы хоть в красоте женщины найти оправдание своему скотскому поступку, — с грустью рассказывал Рамфорд. — На койке, скорчившись, лежала ничем не примечательная женщина лет тридцати. У нее были красные глаза, а лицо распухло от слез и отчаяния.
Более того, подполковник знал ее: эта женщина, по предсказанию гадалки, в один прекрасный день должна была родить ему ребенка. Когда он видел ее в последний раз, она казалась царственной и гордой, теперь же лежала такая сломленная и несчастная, что бездушный подполковник и тот ее пожалел.
Впервые в жизни подполковник осознал то, что большинству людей так и не дано понять: он не только жертва жестокой судьбы, но вдобавок ее орудие. В первую их встречу эта женщина обозвала его свиньей. И теперь своим поведением он доказал, что достоин такой клички.
Как подполковнику и предсказывали, происшествие это погубило его как солдата. Убитый сознанием собственной вины, отныне он, искупая грех, старался причинять рекрутам как можно меньше боли. Тем самым он надеялся заслужить прощение и понимание той женщины.
Когда корабль прибыл на Марс, подполковник случайно узнал из одного разговора в Центральном госпитале, что ему вычистят память. Тогда он написал себе первое письмо, где перечислил все, чего не хотел забывать. Первое письмо было целиком посвящено обесчещенной женщине.
После того как ему вычистили память, он разыскал ее и обнаружил, что она его не помнит. Больше того, она носила под сердцем его ребенка. И он решил добиться ее любви, а через нее завоевать любовь ребенка.
Вот что он пытался сделать, Дядька, — говорил Рам-форд, — и не однажды. Но неизменно терпел поражение. И все же эта цель по-прежнему оставалась для подполковника главной в жизни.
А поражения он терпел, Дядька, не только из-за холодности женщины, но и из-за разработанной психологами системы, положившей в основу марсианского общества не духовные идеалы, а здравый смысл. Стоило подполковнику в чем-то убедить женщину, как бездушная система тут же наставляла ее на путь истинный, вновь делала праведной марсианкой.
Оба они, и мужчина, и женщина, были частыми пациентами психиатрических лечебниц. А ведь представить только, что этот совершенно опустошенный мужчина был единственным марсианином, размышлявшим и писавшим как философ, а несчастная опустошенная женщина — единственной марсианкой, сочинившей стихотворение.
Боуэз вернулся на ротный корабль из города Фебы, где он разыскивал Дядьку.
— Черт побери! — обратился он к Рамфорду. — Неужели все улетят без нас? — Тут он заметил Дядьку. — Черт побери, браток! Твоему напарнику здорово из-за тебя досталось. Как ты сюда попал?
— Как все, — сказал Рамфорд.
— Нам надо догонять своих, напарничек, — сказал Боуэз. — Наши не пойдут в атаку без ротного корабля. Чего ради им сражаться?
— Ради привилегии оказаться первой армией, которая погибнет за правое дело, — сказал Рамфорд.
— Как это понять? — спросил Боуэз.
— Никак, это я так просто, — ответил Рамфорд. — Давайте, ребята, полезайте в корабль, задрайте люк и нажмите кнопку «старт». Оглянуться не успеете, как догоните своих. Все полностью автоматизировано.
Дядька и Боуэз поднялись на борт. Рамфорд придержал наружную крышку люка.
— Боуэз, — сказал он, — красная кнопка на центральной панели и есть «старт».
— Знаю, — кивнул Боуэз.
— Дядька, — позвал Рамфорд.
— Да, — безучастно откликнулся Дядька.
— История, которую я тебе рассказывал, — история любви… Я ее не досказал.
— В самом деле? — спросил Дядька.
— Эта женщина, про которую я говорил, та, которая носила его ребенка… которая была единственным на Марсе поэтом…
— Ну и что она? — спросил Дядька. История эта его ничуть не интересовала. Он не сообразил, что женщина, о которой рассказывал Рамфорд, была Дядькина собственная жена Би.
— Перед тем как попасть на Марс, она уже несколько лет была замужем, — сказал Рамфорд. — Но, когда пьяный в стельку подполковник овладел ею на космическом корабле, она все еще была девственницей.
Уинстон Найлз Рамфорд подмигнул Дядьке и закрыл крышку люка.
— Неплохо подшутили над ее мужем, а, Дядька? — сказал он напоследок.
Победа
Нет никаких противопоказаний к тому, чтобы добро побеждало столь же часто, как и зло. Залог всякой победы — в организации. Если правда, что существуют ангелы, то я хотел бы организовать их наподобие мафии.
Говорят, за всю историю земной цивилизации было десять тысяч войн, но написано всего три мало-мальски толковых военных комментария: записки Фукидида, Юлия Цезаря и Уинстона Найлза Рамфорда.
Уинстон Найлз Рамфорд настолько удачно подобрал 75 ООО слов для своей «Карманной истории Марса», что больше и лучше про войну Марса с Землей сказать нечего. Любого, кто считает своим долгом описать войну между Марсом и Землей, останавливает то обстоятельство, что до него это блестяще проделал Рамфорд. А если такой летописец все же найдется, он только и сумеет сжато, скупым, маловыразительным языком описать ход войны и немедля отошлет читателя к шедевру Рамфорда.
Что мы и делаем.
Война между Марсом и Землей продолжалась 67 земных дней.
Каждое государство на Земле подверглось нападению.
Потери Земли составили 460 убитых, 223 раненых, ни одного взятого в плен, 216 пропавших без вести.
Потери Марса составили 149 315 убитых, 446 раненых, 11 взятых в плен и 46 634 пропавших без вести.
К концу войны все до единого марсиане оказались либо убиты, либо ранены, либо взяты в плен, либо объявлены пропавшими без вести.
На Марсе не осталось живой души. На Марсе не уцелело ни одно строение.
К великому ужасу землян, последними марсианами, вторгшимися на Землю, были старики, женщины и маленькие дети. Земляне расстреляли их в упор.
Марсиане прибыли на Землю на самых лучших в Солнечной системе космических кораблях. И, пока в марсианских войсках оставались подлинные командиры, солдаты сражались упорно, самоотверженно, с волей к победе, чему противник не мог не отдать должного.
Когда же войска теряли своего подлинного командира, они сразу становились небоеспособными.
А главная беда марсиан заключалась в том, что вооружены они были едва ли намного лучше, чем полицейские в крупном городе. Они шли в бой с винтовками, гранатами, кинжалами, минометами и небольшими реактивными гранатометами. У них не было ни ядерного оружия, ни танков, ни средней и тяжелой артиллерии, ни воздушной поддержки, ни даже наземного транспорта.
Мало того, марсианские войска не могли по своей воле выбрать место посадки. Их корабли управлялись полностью автоматизированными пилотами-навигаторами, а эти электронные устройства были сконструированы марсианскими инженерами с таким расчетом, чтобы корабль приземлился в заданном районе, независимо от сложившейся там военной обстановки.
Те, кто находились на борту, могли воспользоваться лишь двумя кнопками центральной панели: на одной было написано «старт», а на другой «стоп». Кнопка «старт» служила только для того, чтобы корабль взлетел с Марса. Кнопка «стоп» была просто декоративной. Ее установили по требованию марсианских экспертов-психологов, полагавших, что человеческим существам всегда приятнее иметь дело с механизмами, которые можно остановить.
Война между Землей и Марсом началась 23 апреля, когда 500 марсианских имперских десантников захватили Луну. Сопротивления они не встретили. Единственными землянами на Луне были в это время 18 американцев в обсерватории имени Джефферсона, 53 русских в обсерватории имени Ленина и 4 датских геолога в составе экспедиции в Море Дождей.
Марсиане объявили Земле по радио о своем присутствии и потребовали, чтобы Земля капитулировала. А потом задали Земле «аду», как они выражались.
Весь этот ад, к превеликому изумлению землян, оказался лишь легким дождиком из ракет, начиненных каждая двенадцатью фунтами тринитротолуола.