В данном случае более либеральная позиция Лондона сталкивалась с расизмом белого населения самоуправляющихся колоний, какой был Наталь.
Беседа с Чемберленом разочаровала Ганди. Министр колоний, по словам Ганди, напомнил индийцам «о праве сильного, который всегда прав, иначе говоря, о праве владеющего мечом».
Из Дурбана Чемберлен направился в Трансвааль. Здесь индийские переселенцы тоже страдали от расовой дискриминации. Они обратились к Ганди с просьбой возглавить делегацию местных индийцев к министру, подобно тому как он сделал это в Натале. Ганди попытался провести новые переговоры с Чемберленом. Но небелому было совсем непросто получить разрешение на поездку в Трансвааль. Как отмечал с горькой иронией Ганди, по окончании войн правительственные органы обычно получают особые полномочия. Англо-бурская война в этом отношении не стала исключением. В Южной Африке правительство издало декрет о сохранении мира, по которому каждый проникший на территорию Трансвааля без пропуска подлежал заключению в тюрьму. Но Ганди с помощью друзей сумел добыть такой пропуск. Однако власти в Йоханнесбурге заявили, что пропуск Ганди был выдан ошибочно и ему было бы лучше убраться подобру-поздорову, поскольку к Чемберлену его все равно не допустят. Чемберлен действительно отказался принять Ганди, заявив, что не желает всюду выслушивать одного и того же человека. Ганди был очень огорчен этим.
Некоторые индийцы упрекали Ганди в том, что, по его настоянию, община помогла англичанам в войне, а теперь последние не выполняют своих обещаний. Ганди не раскаивался в том, что служил санитаром в британской армии. Но теперь он решил переселиться в Трансвааль, где дискриминация индийцев была более жесткой, чем в Натале. В Йоханнесбурге Ганди открыл бюро и попросил принять его в адвокатскую коллегию при местном Верховном суде.
Ганди вновь решил опроститься, возможно, под влиянием взглядов Льва Толстого. Он начал стирать сам, и иной раз во время судебного заседания с воротника его рубашки отваливался крахмал. Когда английский парикмахер отказался его стричь, Ганди стал стричь себя машинкой, и теперь его волосы напоминали полотно абстракционистов, чем вызывал насмешки коллег-адвокатов и судей.
Однако вскоре Ганди решил отказаться от адвокатской практики. В Южной Африке нельзя было надеяться на то, чтобы белые присяжные осудили белого, обидевшего «цветного». И вождь индийской общины решил переквалифицироваться в журналиста и целиком посвятить себя политической деятельности, которая, однако, в понимании Ганди, непременно должна была включать решение социальных и морально-нравственных проблем.
С 1903 года Ганди начал издавать еженедельную газету «Индиан опиньон» («Индийское мнение»). «Без «Индиан опиньон» сатьяграхи, вероятно, вообще не было бы», – отмечал Ганди в одном из писем. Именно в этой газете Ганди впервые изложил теорию ненасильственного сопротивления властям.
Под влиянием книги английского писателя Джона Рёскина «Последнему, что и первому», где автор призывал вести исключительно трудовую жизнь земледельца или ремесленника, создавая сельские коммуны единомышленников, и критиковал капитализм с позиций христианского социализма, Ганди перевел издание газеты в сельскую местность. Он купил под Дурбаном, в местечке Феникс, земельный участок и организовал там колонию, обитатели которой не только издавали газету, но обрабатывали землю и таким образом зарабатывали себе на пропитание. Позднее Мохандас Ганди окончательно пришел к убеждению о необходимости физического труда для каждого человека, поскольку только такой труд ведет к духовному оздоровлению.
Книга Рёскина буквально захватила Ганди. Британский философ писал, что области экономики и морали неразрывны, что индустриализация опустила людей до уровня машин и что деньги, все больше накапливающиеся в руках немногих, не компенсируют утраты человеческого достоинства, поскольку «происходит разделение не труда, а людей, разделение на простейшие органы, разбитые на кусочки, на крошки жизни». Любовь к труду подменяется любовью к наживе, ставшей единственной целью существования. Эти идеи делали труды Рёскина популярными среди европейских социалистов. Ганди же была близка мысль философа о том, что «постоянным результатом нашей современной погони за богатством становится ежегодная гибель от наших рук определенного числа людей». Она вполне ложилась в его теорию ненасилия.
Отвечая на вопрос своих последователей, почему великий индийский писатель Рабиндранат Тагор и подобные ему выдающиеся деятели науки и искусства должны заниматься физическим трудом, Ганди утверждал, что умственная и творческая работа занимает важнейшее место в жизни каждого человека и человечества в целом. Но при этом ни один человек не может быть освобожден от обязанности трудиться физически. «В этой связи, – вспоминал Ганди, – я хотел привести в пример жизнь Толстого и его знаменитое учение о необходимости физическим трудом добывать свой хлеб…»
Феникс Ганди рассматривал как ашрам (духовную обитель). Вместе со своим другом Альбертом Уэстом, директором типографии, он перенес в Феникс издание «Индиан опиньон». Этот участок земли 10 гектаров с живописным источником и фруктовыми деревьями был куплен всего за тысячу фунтов стерлингов. До ближайшей железнодорожной станции Феникс было четыре километра. По названию станции была названа и колония. Среди колонистов были индийцы и европейцы – новые друзья Ганди, члены единой семьи.
Говоря о русских революционерах в связи с революцией 1905 года, Ганди отмечал, что они «не ограничиваются петициями… они храбры и патриотичны, они беззаветно служат своей стране, и не удивительно, если эта страна свергнет тиранию и добьется свободы».
Ганди имел в виду прежде всего ненасильственную борьбу за свободу, призывая индийцев проявить самоотверженность и патриотизм «такого же рода».
Делая упор на ненасильственные методы борьбы, он утверждал: «Нынешнее движение в России является важнейшим уроком для нас. Русские рабочие и все другие трудящиеся объявили всеобщую забастовку и бросили работу. И царь ничего не может с ними поделать, ибо нельзя заставить народ работать силой, штыками… Мы тоже можем использовать русское средство против тирании… Наши оковы падут в тот день, когда индийцы объединятся, возлюбят свою страну и будут ставить благо родины выше личных интересов. Нынешняя власть в Индии существует потому, что есть люди, которые работают на нее. А ведь мы можем показать такую же силу, какую показал русский народ… стран Азии в частности… Если русский народ победит, то революция в России будет считаться величайшей победой, крупнейшим событием нынешнего века».
Ганди рассматривал русскую революцию как борьбу всего народа, бедных и богатых, против царского деспотизма. Народ для него был единым целым. Ганди надеялся на прозрение капиталиста и помещика, вместе с Львом Толстым мечтал о Царстве Божьем внутри каждого человека. Ганди неоднократно повторял своим сторонникам: «Скорейший путь добиться справедливости – относиться справедливо и к противной стороне».
В номере «Индиан опиньон» от 1 июля 1905 года Ганди опубликовал статью о Максиме Горьком. Он восхищался русским писателем как революционером и человеком, произведения которого «поднимают народ против тирании». Горький был для Ганди героем, который брошен в тюрьму за свое служение народу и считает тюремное заключение делом чести для всякого поборника народных прав.
В 1906 году в Натале вспыхнуло антиколониальное восстание зулусов – крупнейшего и наиболее воинственного народа Южной Африки, отказавшегося платить новый, слишком высокий налог. Ганди вновь организует индийский санитарный отряд в составе британской армии. «Зулусский «мятеж», – вспоминал он впоследствии, – обогатил меня новым жизненным опытом и дал обильную пищу для размышлений. Бурская война раскрыла для меня ужасы войны далеко не так живо, как «мятеж». Это, собственно, была не война, а охота за людьми». Ганди явно сочувствовал повстанцам, и ему доводилось ухаживать не только за ранеными британскими солдатами, но и за ранеными зулусами, раны которых белые врачи обрабатывать отказывались.
После зулусской войны Ганди окончательно утвердился в мысли посвятить себя душой и телом служению другим людям.
В середине 1906 года, в возрасте 37 лет, Ганди принял обет брахмачария. Он предусматривал выполнение целого ряда религиозных предписаний индуизма, отказ от владения собственностью, исключение из рациона питания продуктов животного происхождения, половое воздержание и соблюдение других запретов. Такой аскетический образ жизни, основанный на сознательном подавлении страстей и желаний, закалял волю, очищал ум и душу, позволял лучше понять неимущих и полностью посвятить себя служению своему народу. В Индии подобный образ жизни был делом обычным, и брахмачари там исстари почитают как людей благочестивых и добродетельных. Соблюдение всех строгих правил и обетов ведет человека к Брахме – к Богу, но в Южной Африке подобное было в диковинку.
Кастурбай не возражала, когда Ганди в 1906 году попросил ее согласия на то, чтобы отныне они вели целомудренную жизнь. Обет целомудрия Ганди хотел принести после рождения четвертого сына, потому что больше не хотел иметь детей. Ведь он сам их воспитывал и обучал, а теперь все его время занимало служение обществу и он не мог уделять детям столько внимания, как прежде.
Однако вскоре Ганди убедился, что для исполнения обета целомудрия нужно совладать не только с телом, но и с мыслью, поскольку «всякая чувственность уходит корнями в дух», а следовательно, «физическое воздержание не поможет, если не сопровождается настоящей отстраненностью духа». Лишь усмирив и дух, и плоть, можно было надеяться справиться с сексуальностью. А защита тела, духа и души, согласно «Бхагавадгите», ведет к истине, то есть к Богу. И только в 1906 году Ганди почувствовал, что духовно созрел для брахмачарьи.
Пища брахмачарьи должна была быть, по убеждению Ганди, «скудной, простой, непряной и по возможности сырой», состоящей из свежих фруктов и орехов. Он полностью отказался от молока, поскольку этот продукт стимулировал сексуальное желание.
В автобиографии Ганди уверял, что целомудрие самым благотворным образом сказалось на его взаимоотношениях с женой: «Я больше не слепец, не влюбленный до безумия муж и уже не наставник своей жены. Кастурбай могла бы при желании быть со мной теперь столь же нелюбезной, каким я прежде бывал с нею. Мы – испытанные друзья, и ни один из нас не рассматривает другого как объект похоти». По признанию Ганди, только благодаря целомудрию его семейная жизнь сделалась «мирной, приятной и счастливой».
22 августа 1905 года в правительственной газете Трансвааля был опубликован проект так называемого черного закона, согласно которому каждый проживающий в Трансваале индиец – мужчина, женщина или ребенок, начиная с 8-летнего возраста – должен зарегистрироваться в полиции, сообщив сведения о своем социальном статусе, оставить отпечатки пальцев и получить специальное регистрационное удостоверение. Отсутствие такого удостоверения позволяло арестовать и депортировать любого члена индийской общины. Индийцы-мусульмане не могли смириться с тем, что теперь к ним в дом в любой момент сможет войти полиция и этим чудакам придется показывать своих жен и дочерей.
Ганди прокомментировал этот законопроект весьма лаконично: «Лучше умереть, чем согласиться с подобным законом». Потом он утверждал: «События в Йоханнесбурге приняли такой оборот, что из предпринятого мною самоочищения они превратились в прелюдию к сатьяграхе». Это слово придумал один из учеников Ганди. На санскрите сат – «истина» и аграха – «твердость». Ганди также использовал термин «пассивное сопротивление».
Ганди утверждал: «В сатьяграхе – вся надежда Индии. Но что такое сатьяграха? О ней много писали, но точно так же, как нельзя полностью описать солнце даже для тысячеязыкого змея Шешага, солнце сатьяграхи нельзя описать удовлетворительным образом. Мы постоянно видим солнце и все же мало что о нем знаем…»
Ганди учил, что «условием ненасилия является возможность нанести удар. Это сознательное и намеренное сдерживание желания мести… Месть всегда стоит выше пассивного, женоподобного, бессильного подчинения, но месть – это еще и слабость». Ненасилие предполагает наличие у человека духовной силы, которую можно обрести лишь после долгого ученичества.
Ганди выводил доктрину ненасилия из опыта мировых религий. «Ненасилие в активной форме состоит… в доброжелательности по отношению ко всему сущему. Это Любовь в чистом виде. Я прочел об этом в индусском Священном Писании, в Библии и в Коране. Ненасилие – совершенное состояние. Это цель, к которой, само того не зная, стремится все человечество… Власть над собой – единственная необходимая власть. Месть – это удовлетворение, требующее сложных правил. Самообладание – это закон нашего существа. Высочайшее совершенство требует и высочайшего самообладания. Таким образом, страдание становится символом человеческого рода…»
В сатьяграхе важен не результат, а само действие, которое приближает участников кампании к истине и Богу, служит их самосовершенствованию. Ганди настаивал: «Цель бесконечно отдаляется от нас… Удовлетворение заключено в совершенном усилии, а не в достигнутой цели. Абсолютная победа – в абсолютном усилии. Для меня закон Любви – закон моего существа. Каждый раз, когда я терплю поражение, и именно из-за поражения мои усилия становятся лишь более решительными».
Таким образом, каждое новое поражение лишь приближает конечную победу. Учения такого рода находили самый живой отклик не только в Индии, но и в других азиатских странах. Россия по сути тоже была азиатской страной, почему в ней было популярно сходное учение Льва Толстого. Если европейские народы озабочены победой в войне или революции малой кровью, то азиатские народы готовы проливать своей крови гораздо больше, чем неприятельской, и идти от поражения к поражению, но к конечной победе. Поэтому, например, во Второй мировой войне Германия призвала в армию только тех, кого могла обучить, а Советский Союз – всех, кого мог мобилизовать, не заботясь об их обучении и вооружении.
И успех сатьяграхи сначала в Южной Африке, а потом в Индии – это был успех слабого против сильного, Давида против Голиафа. Борясь против колонизаторов с помощью метода ненасилия, индийцы свою слабость превратили в силу. Бороться с британской армией и полицией в Индии с помощью оружия они не могли хотя бы потому, что у них не было оружия. В британской армии (и особенно полиции в Индии) было немало индийцев, служивших под командой британских офицеров. Но это были высокооплачиваемые, по местным меркам, наемники, которые безжалостно расправлялись с участниками ненасильственных акций протеста. Рассчитывать на их участие в национально-освободительном движении не приходилось. Зато акции гражданского неповиновения, заключавшиеся в бойкоте британских товаров, колониальных учреждений и товаров, практически обесценивали британское колониальное господство. Доходы от колоний, будь то Южная Африка или Индия, падали, а расходы на поддержание колониального господства все возрастали. Ведь для подавления массовых ненасильственных акций протеста приходилось использовать все больше полицейских и солдат. Для того чтобы арестовать всех участников сатьяграхи, не хватило бы никаких тюрем. Арест только небольшой части из них не приводил к прекращению движения, а нередко даже способствовал его расширению.
Ганди искренне верил, что «закон Любви правит миром. Жизнь продолжается несмотря на смерть. Мир по-прежнему существует несмотря на непрекращающееся разрушение. Истина торжествует над заблуждением. Любовь превозмогает ненависть».
Принеся обет не убивать и отказаться от всех мирских удовольствий, строго следуя ему, Ганди получил моральное право вести за собой миллионы под флагом доктрины ненасилия, и миллионы пошли за ним.
Если бы закон вступил в силу в Трансваале, он затем был бы распространен и на другие провинции Южной Африки. В связи с этим в сентябре 1906 года в Йоханнесбурге в помещении театра «Империал» прошел митинг индийской общины. Зал был набит до отказа. Ганди предложил резолюцию: принять любое наказание, но не подчиняться черному закону. Мусульманин Хаджи Хабиб поклялся именем Бога, что никогда-никогда не подчинится этому закону. После этого выступил Ганди, заявивший, что клятва перед Богом – это клятва на всю жизнь. Он подчеркнул: «Для меня есть только один возможный путь: лучше умереть, чем покориться закону. Это маловероятно, но даже если все отступятся, оставив меня одного, я знаю, что не нарушу своей клятвы».